Сборник "Чистая фэнтези"

Завидовать Губерту Внезапному было непривычно. Словно тысячу раз сочувствовал, вписался в колею соболезнований, и вдруг откуда-то взялась зависть — нелепая, небывалая, чужая и своя, как женщина, случайно встреченная в пыльных закоулках архивов…

А герцог медлил.

Эсфирь Кольраун взмокла в тяжелом одеянии сивиллы. Плотная ткань, сплошь затканная лавром и звездами, давила на плечи. Хотелось переодеться в легкое и уехать. В молчании герцога извивалось знамение, внезапное и пугающее, будто змея, подброшенная злым шутником в теплую постель. Смысл знамения был темен. Ясновидица запрокинула голову и посмотрела в блеклое, осеннее небо. Там, дымом облаков, плыла ее судьба. Глаза слезились от неопределенности. Может ли случиться так, думала Эсфирь, что, отвергнув заманчивые предложения высокопоставленных коллег, я выйду замуж, допустим, за скромного заклинателя ветров? Вряд ли, конечно, но предположим. Крошечный домик — в столице, но в квартале из простых. На прислугу денег не хватает, приходится справляться самой: усталой после храмовых бдений и пророчеств, варить луковый суп с гренками, любимое блюдо мужа, вытирать пыль с книг, стирать, мыть посуду… Рождение сына на полтора года лишит внутреннего зрения. Надо будет долго восстанавливаться, а мальчик родится болезненный: плачет по ночам, будит, требует внимания… Он вырастет большой, я захочу, чтобы он стал волхвом, а он, упрямец, пойдет в боевые маги — я волнуюсь всякий раз, когда он уезжает, я тайком проклинаю его победы, потому что безопасней служить скромным волхвом в капище, но в глубине сердца я горжусь моим мальчиком… Возможно, он подберет в своих странствиях чумазую замарашку, увлечется азартными играми и в конце концов окажется за решеткой — или нет, пусть лучше он совершит подвиги и сделается боевым магом трона, когда я состарюсь и уйду на покой: болеть, ждать, скучать, радоваться, ворчать на юную компаньонку — она слишком юная, она такая, какой была я во дворе Цитадели…

Всего этого еще не случилось.

Все это может и не случиться.

Все это — у меня на коленях, словно моток пряжи.

Герцог, Губерт Внезапный, король мгновенных решений, что же ты медлишь?!

Из окна второго этажа советник Беркадор видел, как сивилла подняла глаза. Прежде чем уставиться в небо, она мазнула взглядом по башне, и советник почувствовал себя нагим на площади. Сотни людей смотрят на тебя, лишенного шапки из меха выдры, и накидки с оторочкой, и бордовой мантии, и плаща с гербом: дай совет, говорят они. Тянут руки: кинь милостыньку! Ты умный, ты знаешь жизнь. Скажи, как быть. Вечный Странник высоко, Нижняя Мама глубоко, а ты здесь: без штанов, без чинов, какой есть. Карл Беркадор, ты умеешь советовать, стоя голым в центре площади? Ведь это проще простого: вязать и разрешать, разделять и властвовать — всей разницы, что нельзя остаться в тени. Надо говорить под солнцем, указывать под солнцем, зная, что уйти некуда. Верный, честный, преданный Карл, ты и сейчас — на втором этаже, из окна, из-за шторы, а площадь ждет, когда ты спустишься, сбрасывая на ходу одежду…

Карл Беркадор с силой толкнул створки окна, и они распахнулись.

Настежь.

Стекла зазвенели так, словно окно открыли впервые за сто лет.

— Ребенок, — вторя звону, сказал Губерт Внезапный, самый безумный герцог из рода д'Эстремьеров. Он сильно сутулился; казалось, у стройного герцога вырос горб. Каждое слово давалось ему с трудом: каждое слово было колесом кареты, увязшей в грязи, но кучер уже занес кнут над спинами лошадей. — Память у меня есть. Другой не надо. Спасай ребенка, Бруно. Если сможешь…

Бруно Духовидец кивнул. Склоняясь над Хендрикой Землич, он знал, как остановить погружение в омфалос. Остального он не знал. Но странный кураж, явившись свыше, плавился в душе Бруно, делаясь звонкой сталью: сейчас маг согласился бы принять роды хоть у умирающей, хоть у мертвой женщины. Маятник плясал тарантеллу, в сумрачных основах прятались солнечные зайчики. Вера сына в отца текла к Бруно от мальчишки, стоявшего у входа в башню; текла через двор, как могла бы течь через годы и десятилетия.

Можно умереть давным-давно.

Это неважно.

Главное, чтобы ребенок родился здоровым.

— …Сударыня, ваш прогноз?

— Крепость в осаде, смятенье в небесах, супруг у ложа роженицы… Примерно пятьдесят на пятьдесят. Точнее сказать не могу.

— Не нужно точнее. Это просто замечательно, сударыня мантисса!

— Почему?

— Совсем недавно у нас не было ни единого шанса. А теперь — целых полсотни! Приступим. Времени действительно маловато. Вы поможете мне?

— Почту за честь, ваше чернокнижие. Что надо делать?

— Станьте здесь и будьте готовы. Нет, лучше прилягте. Да, прямо на землю. Ваша светлость, возьмите мою мантию, скатайте и подложите сивилле под спину. Потом сядете у ног, чтобы она могла упереться…

— Зачем? Это не я рожаю, это Хендрика…

— Милочка, помолчите. Хендрика слишком слаба. Будете обеспечивать родовые изгоняющие усилия…

— Что?

— Тужьтесь за нее, а я создам передачу мышечных толчков на роженицу! Ага, воды отошли… рановато, замечу… ну да это к лучшему, мы спешим…

— Давайте я…

— Простите, молодой человек, но речь идет не о гнилом зубе. Нам с вами лучше молча исполнять приказы гроссмейстера. Он знает, что делает.

— Надеюсь, что знает…

— Ах'нуар рабайард ауксилиум вита дхаммунг! Витализ в норме, сердцебиение… разгоняю процесс… mobilis in mobile… Р'янна корпорис дзетта маддух! Хорошо, теперь стабилизация при ускорении…

— Я держу экстерн-форму. Делайте распределение.

— Спасибо, милочка, но поберегите силы. Они вам еще понадобятся. Цервикальный канал расширен… полтора пальца за область внутреннего зева… мало! Мало! У нее узкий таз… пошла фаза изгнания…

— Овал Небес!.. как больно…

— А что вы думали?! Ничего, доведется самой рожать, будете знать заранее…

— Тетушка Эсфирь говорила, что при родах кости таза расходятся…

— Что она знает, ваша тетушка! Еще Везалий в «De corporis humani fabrica libri septem» доказал, что тазовые кости соединены неподвижно… как же не хочется цесарить…

— А про вашего Везалия писали: «Чудовище невежества, неблагодарности, наглости… пагубнейший образец нечестия…» Ох, больно-то как!..

— Милочка, если хотите цитировать — кричите погромче. Тужьтесь и кричите! А я передам на Хендрику: все-таки рожать ей, не вам…

— Хорошо, гроссмейстер.

— Нам еще повезло, что ваши имена совпадают по многим звукам: вибрации легко сопрягаются… Так, начинаем инициацию… Овал Небес!

— Стойте!

— Хендрика! Ты жива?!

— Мистрис Форзац, это вы?!

— Я… раньше я не могла… Только благодаря вашей подпитке… я умираю, да? Клим, я хотела тебе сказать…

— Гроссмейстер, не лезьте дальше первого эаса! Вы освободите диббука! — он сорвет печати…

— …и произойдет неконтролируемый мана-выброс. Я помню, сударь профос. Кстати, где вы сейчас?

— Смотрю на вас из окна.

— Выброс маны? Накопленной за четверть века?! Да тут не нас — весь Майорат вдребезги…

— Закройте рот, сударь Кугут. Вы мешаете.

— Что вы предлагаете, Фернан? Или мне звать вас Климентом?

— Зовите как хотите. Я могу попробовать частично блокировать чаровую решетку печатей, сделав выброс узконаправленным.

— И структурированным? Брешь-флейта?! Исход маны из точки наименьшего сопротивления? Гениально, сударь!

— Было бы гениально. Если бы я раньше хоть раз проделывал такой фокус…

— Придется импровизировать. Готовых решений нет.

— Господа, сколько мне еще?..

— Терпите, милочка, терпите. Вы сами почувствуете, когда все закончится. Ага, фаза изгнания в разгаре… ускоряю до максимума… Проклятье, будь мы в Чурихе, в моей лаборатории…

— Ой-ей-ей! Мамочки! А-у-у-у-у-у!..

— Анри, у вас в роду хомолюпусов не было?

— Что? Ах, вы шутите! Шутите, барон, шутите еще, прошу вас! Мне так легче.