Тьма сгущается

Он двинулся в сторону детской.

— Не-ет! — взвыл Уто, и разрыдался. — Так нечестно!

— Честно-честно, — вмешалась Пекка. — Ты не сдержал слова. Как можно тебе верить, если ты слова не держишь?

Уто не обращал внимания ни на ее слова, ни на что бы то ни было, кроме своей чудовищной потери.

— Я же не могу спать без моего левиафанчика! — простонал он. — Ну как я смогу без него заснуть?!

— Придется попробовать, верно? — спокойно промолвила Пекка.

На самом деле она в ужасе ждала, как будет укладывать сына в постель без любимой игрушки, но показывать этого не собиралась.

— Может, в следующий раз ты подумаешь, прежде чем делать то, что тебе запретили.

— Я больше не бу-у-уду! — возопил Уто отчаянно, словно пойманный на казнокрадстве чиновник.

Шаги Лейно в коридоре возвестили приход катастрофы. Уто ринулся навстречу отцу.

— Мой левиафан!

Пытаясь догнать сына, Пекка проклинала свояка, подарившего Уто злосчастного зверя. Но если бы Олавин не купил левиафана, Уто привязался бы к другой плюшевой игрушке: было их у него изрядно.

— Все. Вопрос закрыт, — объявил Лейно. — А теперь иди к себе в комнату и не возвращайся, пока не перестанешь лить слезы и хлюпать носом.

— А вот буду плакать! — крикнул Уто, выбегая. — Вот все время буду!

Гостиную наполнила тишина — как на поле боя, когда сражение отгремело.

— Уф! — подытожил Лейно и сделал вид, будто утирает пот со лба. — Налью себе стопочку. Я ее заслужил. С тем же успехом полка могла проломить ему голову, знаешь.

— Еще как, — пробормотала Пекка. — Раз уж ты все равно идешь туда — налей и мне. Надо будет привести кладовку в порядок… но только не сейчас.

Из детской доносились душераздирающие всхлипывания: отчасти искренние, отчасти натужные — чтобы родителям стало стыдно. Но Лейно и Пекка не обращали на них внимания. Ближайшими соседями их были сестра чародейки с мужем, а те если и услышат вопли Уто, то решат, что родители выдрали его за дело, а не ради развлечения.

Лейно вернулся с двумя стопками грушовки. Одну он вручил Пекке, вторую поднял:

— За то, что мы пережили очередную катастрофу.

— За это выпью с удовольствием, — отозвалась Пекка.

Грушовка потекла в горло сладким огнем. Чародейка покосилась на лежащего на каминной полке плюшевого левиафана и рассмеялась. Но смех тут же оборвался: на память пришла не только истерика Уто, но и катастрофа, разразившаяся в Илихарме по вине альгарвейцев. Пекка пережила атаку, и ее товарищи-чародеи — тоже, но погибших оказалось слишком много.

Должно быть, мысли ее можно было прочесть по лицу, потому что Лейно прошептал: «Какое счастье, что ты это пережила», — и обнял жену.

— Большое счастье, — жадно выдохнула Пекка, не выпуская мужа из объятий, позабыв на миг обо всем. Но тут же, так и не разжав рук, покачала головой. — Столько трудов потеряно. Если бы они подождали еще день. Но…

Она пожала плечами.

Лейно прижал ее к себе вновь и опустил руки. Над чем работает его супруга, он так и не знал, но без труда понял — это нечто важное. И постарался, как мог, утешить Пекку.

— Я все же думаю, что альгарвейцы не знают о ваших разработках и знать не могут.

— Почему? — поинтересовалась чародейка. — Как ты можешь разбираться в этом лучше меня?

— А я и не разбираюсь, — признался Лейно. — Только все равно не верю. Почему? Скажу. Вдумайся, сколько даровитых волшебников должны работать над тем, чтобы выковать чары, способные переработать жизненную силу принесенных в жертву кауниан. Этим, должно быть, заняты их лучшие маги-теоретики. Хватит ли им сил следовать и другими становыми жилами?

Пекка поразмыслила и кивнула не спеша.

— Это разумно, — признала она и тут же поправилась: — Мне так кажется. Что по этому поводу думают в Трапани, не могу и представить.

— Если бы альгарвейцы желали поступать разумно, они вообще не затеяли бы эти жертвоприношения пленников, — ответил муж. Пекка снова кивнула. Но Лейно, как многие его соотечественники, обладал талантом смотреть на мир с точки зрения противника. — Они, должно быть, полагали, что обойдется пару раз, а там и до победы недалеко. Но… не обошлось.

— Да, в жизни часто бывает, что выходит не так, как задумал. — Пекка ткнула пальцем в сторону детской: — Что и выяснил только что наш Уто.

— Вроде бы успокоился, — с облегчением заметил Лейно.

— Столько времени реветь у него терпения не хватит даже ради любимого левиафанчика, — отозвалась Пекка. — Вот и славно, а то мы бы с ним с ума сошли. — Чародейка склонила голову к плечу. — Тишина просто могильная. Уж не заснул ли он там?

— Или заснул, или собрался поджечь дом и не хочет, чтобы мы ему помешали, прежде чем огонь разгорится, — заметил Лейно вроде бы в шутку, но в таких шутках обычно некоторая доля правды присутствует.

Пекка машинально принюхалась и, сообразив, что делает, показала мужу язык.

— Уто! — окликнула она. — Ты что там делаешь?

— Ничего! — тут же отозвался сынишка. Таким невинным тоном он говорил всегда, когда не хотел сознаваться, чем занят на самом деле.

Во всяком случае, он не спал. И в собственной комнате едва ли натворит что-нибудь ужасное, понадеялась Пекка. Она снова повела носом. Нет, дымом вроде не тянет…

Кто-то постучал в двери. Прежде чем поднять засов, Пекка выглянула в окошко, чего не сделала бы, прежде чем они с Лейно заговорили об альгарвейцах. Но на заснеженной дорожке стояли не рыжеволосые убийцы, а всего лишь сестра чародейки, Элимаки, и ее муж Олавин, с которого началась история плюшевого левиафана. Обе пары частенько захаживали друг к другу, а Элимаки вдобавок приглядывала за Уто, пока двое чародеев работали.

Взгляд у Олавина был острый.

— Охо-хонюшки! — вздохнул он, заметив левиафана на каминной полке. — И что сегодня натворил мой племянничек?

— Пытался разнести кладовку, — ответил Лейно. — Мало не хватило.

— Это нехорошо, — согласился Олавин. — Если он с огоньком к делу подошел, вам у меня одалживаться придется, чтобы порядок навести.

Олавин был одним из крупнейших ростовщиков Каяни.

— Может, сдадим Уто в залог? — предложил Лейно.