Кембрийский период (Часть 1 — полностью, часть 2 — главы 1–5)

За дочерей, которые вне дома, беспокоиться не приходилось. Осень, конечно, но Немайн по нраву строже монашки, а денег на строительство доброй усадьбы Дэффид выделил достаточно. Даже и накинул сверху — на новый мангонель. Реку, и правда, нужно было закрыть. А силу, которая может победить Немайн при осадной машине, двух десятках работников и двух викингах-телохранителях, представить не получалось. Разве вот собрать всех саксов в кучу… Так ведь не дойдут, передерутся.

А потому оставалось пить пиво и продумывать, кому и что сказать завтра.

Рядом, как и обычно, пристроился африканец Эмилий. Который удивительно быстро перенял правильные обычаи: ел мясо с овощами, запивая пивом, да ещё и прочих новых людей критиковал. Впрочем, совершенно безобидно. "В Камбрии будь камбрийцем", — повторял он, и с удовольствием перенимал местные ухватки. Например, манеру есть вилкой не только из общего котла.

— Очень аристократично, — объяснял, — Мне нравится! Все высокородные в Константинополе от зависти удавятся, что не они придумали. А кто сорвётся, закажет десятки вилок всех размеров, придумает каждой специальное назначение: одна для рыбы, другая для фруктов. Все, конечно, будут из серебра и золота… И те, у кого будут из золота, в очередной раз начнут задирать нос перед теми, у кого из серебра. Они ведь все неродовиты, на самом деле. Добрый солдат может стать императором — на этом стоит Рим последние пару столетий. Но из-за соседства с персами слишком много желающих показать, что уж они-то происходят не от низов. Иные даже выводят себя от языческих богов. Если бы им хватало наглости, и от Христа бы выводили. А поскольку всё это — подделка, то пыжатся и придумывают странное. Впрочем, и надуваться толком не умеют, а то, что они пытаются выдавать за странное — скорее дурацкое. В вилке же, например, есть простой практический смысл — я не трогаю кушанье руками, а потому всегда могу предложить другу отведать из своей тарелки. А то и врагу — если заподозрю, что он меня пытается отравить. Впрочем, для вас, бриттов, предрассудки тоже характерны. Например, имена богов.

— А что имена богов?

Пиво приятно отягощало живот, и наружу пока не просилось. Мир подёрнулся благостной дымкой. И собеседник находился в таком же состоянии. Будь иначе, Дэффид бы заметил.

— А у вас ими часто нарекают. Короля, например, зовут Гулидиен. Это ведь изменённое Гвидион?

— Да. Нехорошо — не изменять. Тогда не поймёшь, человека поминают, или нет. Так же и с прозвищами. Чтоб сразу видно было — это прозвище, или просто так обозвали. Иной раз прилипнет какая дразнилка к целому роду — а если хороший род, так ею со временем гордиться начинают. Ну так — чтоб отличать, вежествует человек или обзывается, изменение имён и придумано. Если изменённым именем зовут — значит, просто зовут, и всё. Если неизменённым — значит, имеют в виду его главный смысл.

— А почему у твоей младшей дочери имя неизменённое?

— Потому что она и есть Немайн. Первая и настоящая. Хотя… Ты прав! Она сама говорила, что уже не та самая. Но тогда нужно изменить имя… Не только отчество и прозвище. В первый раз она из Немайн стала Неметоной. Теперь вернула старое. Правильно ли это? Пойду посоветуюсь.

Эмилий отсалютовал кружкой. Идти было недалеко — два шага до соседнего столика. Поредевшее поголовье приехавших из Ирландии друидов продолжало разговоры: кузнец с Лорном, второй со священником в летах, что приехал на дромоне. Третий, лысый и седой, напросился ехать с Немайн. Ему было интересно, и Дэффид его понимал, но решение оставил за дочерью. Та подумала, и рассудила — лишний целитель не повредит. Дэффид подсел к священнику. Изложил дело.

— Изменилась суть — надо изменить имя, — отрезал друид, — и раз она крестилась, нельзя сказать, чтобы это было возвращение к прежней сути. Напомни ей, благородный Дэффид.

— Но не торопи, — дополнил священник мягко, — у неё ведь уже есть другое имя, крестильное, этого достаточно. В миру она может именоваться как угодно — до поры.

— Хранить имя в тайне, прикрываясь прозвищем — предрассудок, — возмутился друид, — хотя и безвредный. Вот от тебя, Пирр, я такого не ожидал. Ты же всё-таки грек!

— Иногда то, что кажется нам предрассудком, поскольку не связано с высшим, вытекает из простой практичности. Люди в империи носят несколько имён: к собственному прибавляют родовое имя и прозвище, здесь — присоединяют имена отцов и дедов. Почему бы и Немайн не напомнить всем, кем она была? В этом может быть польза. И вообще — если она привыкла оглядываться, слыша прежнее имя, и боится не обернуться вовремя, услышав новое, почему мы должны её осуждать?

— А кто её должен окликнуть?

— Не знаю, хотя и догадываюсь. Но подозрения мои пока расплывчаты, и о них говорить не стоит.

Пирр немного лукавил. Подозрения его были тверды и чётко очерчены. Тем более что «кто-то» уже благополучно опознал ученицу, и теперь ждал возможности поговорить без свидетелей. Вызнать, какую игру ведёт базилисса, и определить в ней своё место.

А для Дэффида ап Ллиувеллина продолжался день открытий! Он уже был несколько озадачен — но чувству этому в тот день предстояло расти и расти! Не успел он сделать пару шагов обратно к своему месту, как его перехватил человек короля. Должность которого звучала как "навозный чиновник". Не то, чтобы этот человек занимался исключительно удобрениями — на нём висела нелёгкая задача следить, чтобы земли королевства родили и не истощались. Последнее время, правда, он начал много на себя брать. Не то, чтобы обнаглел — напротив, тащил воз за троих и брался за любое задание. Злые языки утверждали, что в награду за это сему достойному человеку было обещало переименование в "чиновника по земледелию", что, конечно, куда благозвучнее нынешнего титулования. Которое в народе сокращали до "навозника".

— Сиятельный Дэффид, — главный удобритель поклонился низенько, почти как королю, — позволишь ли себя обеспокоить хозяйственным делом? Я понимаю, что строительство в устье Туи ведёт твоя младшая дочь, и средствами, ей выделенными, распоряжается именно она. Но Немайн далеко, а ты близко…