Сороковник. Части 1-4

— А ты почему в меньшую каюту заселилась? Переходи в мою, там кровать удобнее. Я всё равно там спать не буду. — И на мой недоумевающий взгляд отвечает, для наглядности ткнув пальцем вверх: — Туда пойду. Дождя не обещают, ночь тёплая, так я под звёздами заночую.

— Под звёздами? — заворожено говорю. И он вдруг улыбается как самый заправский шкода.

— Ага. Знаешь, как здорово! Прихватить и тебе спальник? — И, посерьёзнев, говорит твёрдо: — Приставать не буду, не рассчитывай. Я если отключусь — меня до утра не добудишься, так что спи спокойно… Ну, раз сама напросилась — иди за подушками, мне одной хватит, для себя бери, сколько унесёшь. Стой! — это он уже мне вслед кричит. — Да нацепи на себя все цацки, что есть: от звёзд тоже хорошее излучение, будет тебе двойная польза!

Даже головой кручу. Да, это у него уже… ну, не идея-фикс, но устоявшаяся привычка — постоянно искать, откуда зарядиться. А что, может, за счёт этого он здесь и выжил? Если энергия для некроманта — как кровь для больного гемофилией, ничего не остаётся делать, как приспосабливаться. Бедный, бедный Ник… Да не бедный, а, в общем-то, очень даже преуспевающий. И всё благодаря своим правильно сформированным привычкам, между прочим.

Подцепляю с кровати кулон, пристраиваю на шее. И сую руку в карман блузона. А как быть с колечком от благородного дона Теймура? Не появится ли он в ближайшей отражающей поверхности, стоит мне прикоснуться к камушку?

Ну и появится — что он мне сделает? Разве что поугрожает. Или с нехорошим блеском в глазах скажет очередной комплимент. Не более. Перестань об этом думать. Резервный запас — дело серьёзное, тут уж должно в ход идти всё, что только может быть задействовано, и если данное колечко — тот же аккумулятор — отказываться от него глупо. А вот обезопасить себя можно, есть у меня одна интересная мыслишка.

…Единственная претензия, которую я могу предъявить Николасу — что он не предупредил о предстоящей ночёвке. Я-то думала, мы прогуляемся по городу и вернёмся к ночи назад; знала бы, где окажусь — хотя бы рубашку ночную взяла. Но в душевой нахожу дежурный халат, и рассчитан он явно не на худышек, а на какого-нибудь плотного и высокого, вроде того, что сейчас гнездо вьёт на верхней палубе. Даже на моём бюсте халат запахивается достаточно надёжно, единственное, что полы малость волочатся. Зато спать будет теплее. К рассвету наверняка похолодает.

Колечко в карман, подушки подмышки и вперёд, на ночёвку под звёздами.

Один спальный мешок Николас сбросил на лежаки, второй — на диван. Туда же указывает и мне. Родственница, мол, я большой и длинный, мне нужно больше места, так что извини. А я не в претензии. Диван мягкий, спальник лёгкий, но тёплый — не иначе как на пуху, но это ничего, пар костей не ломит. Заложив руки за голову, таращусь в небо и чувствую, как возвращается на физиономию блаженная улыбка.

Хорошо.

— Хорошо, родственница, — словно откликается на мои мысли Николас. — Знаешь, сколько раз я тут лежал и восторгался, и не хватало только одного. Чтобы кто-то был рядом и разделил с тобой всё это. Чтобы, допустим, женщина была…

Он замолкает.

— И не мешала, — подхватываю я.

— Правильно, — завершает он с облегчением. — Я знал, что ты поймёшь. Спокойной ночи, Ива.

— Спокойной ночи, Ник. А знаешь, что я тебе скажу?

— Что?

— Я уже почти две недели не говорила никому «Спокойной ночи». Спасибо тебе. И за море спасибо. И… за всё.

— Спи, Ива. Я рад, что ты здесь.

Я слышу, как он, выпростав руки, взбивает подушку и, вздохнув, затихает. И снова падаю в небо.

Непередаваемое ощущение. Немного похоже на недавнее парение в волнах. Но уже нет пульсации моря, только чуть заметная качка. Зато звёзды отсюда почему-то кажутся крупнее и ярче. И сказать бы, что, мол, не узнаю ни одного знакомого созвездия, но у меня нет знакомых созвездий, разве что дома я могла опознать ковш Большой Медведицы, и то когда была твёрдо уверена, что в этот момент смотрю на север. Поэтому звёздное небо надо мной — просто неизвестное и загадочное, с перемигивающимися белыми, голубыми, желтоватыми точками, и некоторые из них словно бы дрожат от воздушных струй и раздваиваются…

Это наталкивает меня на некоторые воспоминания.

— Ни-ик, — зову шёпотом. — Ты спишь?

— Угу, — отвечает он, наконец. — Почти. Что-то хотела?

— Ты говорил тогда дону Теймуру…

— Отцу, — поправляет он.

— Отцу, — послушно повторяю. — Ник, что всё-таки это такое — система двойной звезды?

— Так ведь название само за себя говорит, родственница. Звёздная система, в основании которой не одно светило, как в наших с тобой мирах, а два. Сама видишь их тут каждый день.

— А что означает — полная автономность? И отчего она возникает?

— Накладываются как-то друг на друга гравитационные поля светил, совмещаются с планетарным полем, а если ещё добавятся гравитации спутников — здесь их целых три — то мир полностью блокируется. Он как бы замыкается в коконе природного магонепроницаемого поля. Потому и нет здесь свободного потока магии, и сообщения между мирами нет, а если и встречаются чудеса — то больше связанные со скрытыми особенностями человека. А магов здесь не водится. Я же тебе говорил, помнишь?

— Ты про некромантов только говорил.

— Ну, считай, про магов вообще. Нет здесь никого кроме нас с тобой и Рика.

— Так я ж не маг, — говорю обескуражено.

— Здрассте-пожалуйста! А как ты себе это представляешь? Аура у тебя — магическая, и обережная, и некромантовская, навыки у тебя магические и при этом ты просто человек?

— Как-то я об этом не думала…

— Да ты вообще о многом не думаешь, — сердито говорит Ник. — Тебя и сюда-то занесло по недоразумению. А видишь — оказалось, что мне на удачу. Спи, родственница!

— … Ни-ик! — шепчу я снова минут через пять.

— Ну?

— А почему тогда ваш мир… ну, твой родной — автономный? Он же с одним солнцем?

— С чего ты взяла? Нет, конечно, солнце одно, а про автономность ты к чему сейчас говоришь? Нормальный у нас мир, ты же сама видела — магия процветает. Если и есть технические нововведения — то по минимуму, когда от попаданцев что-то интересное перепадёт. Никакой автономности, родственница. Естественный энергообмен с окружающим космосом и другими системами.

— Естественный? — Я даже сажусь. — А почему же тогда Гала сказала, что ваш мир вампирит? Что он — замкнутая система, в которой энергии не хватает, вот и присасывается к соседним мирам, а заодно с энергетикой и попаданцев к себе тянет? Я это хорошо помню!

— Бр-р-р, — Николас раздражён и тоже садится. Трясёт головой. — Подожди, дай-ка я уловлю твою мысль. — Задумывается, прищёлкивает пальцами. Я уже помню, что этот жест у некромантов как-то связан с очередным мини-волшебством, и понимаю из последующих слов, что Николас освежил из памяти те самые сведения, что считал с меня недавно. — Ну, так вот что я тебе скажу. Скорее всего, твоя Гала скормила тебе дежурную сказочку, предназначенную для всех попаданцев. На самом деле правда в этом трёпе только то, что касается игр и квестов, а мироустройство у неё вообще из пальца высосано. Думаю, она сама толком ничего не знала, а была в своё время снабжена инструкциями: что, кому, о чём и в каких дозах выдавать, чтобы и лишним не грузить, и помочь попаданцу исполнить то, для чего он из своего мира был сдёрнут — отыграть. Всё.

— Подожди-подожди, так значит, этот мир вовсе не по Игре создан?

— Родственница, — говорит Ник устало. — Тебе сколько лет, ты знаешь? Знаешь. А вот твоей планете, к примеру, сколько лет? Ну?

— Около пяти миллиардов, — подумав, сообщаю. — Это навскидку, из девчачьих энциклопедий помню. Точнее не могу сказать.

— И не нужно. Пять миллиардов лет — нормальный возраст для планеты. Ты мой мир помнишь? Как ты думаешь, ему — сколько лет? Или он создаёт впечатление только что возникшего? Он же в своё время до-олго рождался: уплотнялся из пылевого облака, затвердевал… Что там дальше в процессе планетообразования, помнишь? Принял теперешнюю форму, создал атмосферу, отделил тверди от вод. Потом ещё миллиарды лет ушли на зарождение примитивных бактерий, потом протянулись первые эволюционные цепочки, потом пришла пора…