Ремесленный квартал (СИ)

Через несколько минут стала различимой эта накатывающая тёмная волна, даже приближающийся шум был похож на прибойный. Решительно настроенные лица, в основном мужские, но хватало и женских, с распахнутыми в вопле ртами и выпученными глазами. Судя по одежде, здесь были представлены почти все слои населения столицы, разве что дворянские камзолы были редки (да и те весьма возможно поменявшие хозяев).

Худук насторожено прищурился — толпа выглядела, как единое целое, а это говорило о том, что она управляема, и скрытые до сих пор кукловоды посчитали за возможное наконец-то взяться за неразграбленный пока Ремесленный квартал, пощипать, взять, так сказать, дань кровью и смертями. А учитывая чётко спланированный и произведённый захват королевского дворца, можно было смело предположить, что и за этой волной скрывается не простое желание разрушения и выплеск агрессии на якобы более благополучных соседей.

Впереди приближающейся людской массы Худук с удивлением увидел человека в сутане и нехорошие предчувствия с новой силой тревожными колокольцами зазвенели в голове. Если брать и сравнивать причины войн и прочих рукотворных катаклизмов именно на территориях людей, то всё связанное с верой отличалось особой жестокостью и непримиримостью. Религиозный фанатик способен пощадить иного, того же эльфа или гнома («тёмные» вряд ли могут вызвать приступ снисхождения), но вот соседу, заподозренному в нарушении любой мелочи в проведении обряда способен самолично разбить голову о порог его же дома. И также поступить со всем семейством вплоть до грудных младенцев и стариков. В общем, происходящее попахивало, вернее, смердело очень плохо.

Гоблин тихонько свистнул, привлекая внимание тролля, и показал, что предлагает делать: сместиться чуть в сторону вдоль канала — незачем им, «тёмным», мозолить глаза и так раздражённым до крайности агрессивно настроенным людям, так и ищущим повод и оправдательный мотив для действия. Ведь все они изначально вряд ли пропащие существа, вроде тех же «ночных» и прочих городских отбросов и потенциальных любителей лёгкой наживы. И наверняка многие из них, если и не видели, но слышали о буянящих в центре города уруках (Худук как никто другой представлял, на что способны эти проклятые драконы).

Рохля молча присоединился к гоблину. В обстановке, приближённой к боевой, он ограничивался минимум жестов и действовал максимально экономно — это была уже школа Ройчи. До входа в компанию наёмников, у гоблина и маленького ещё тогда (по возрасту, но уже не по росту и массе) тролля тактика столкновений с потенциальным противником имела ярко выраженный эмоциональный окрас. Порой было достаточно напугать врага и вызвать уважение с последующим мирным исходом ругательными пируэтами, нежели биться головой о хладнокровие дорожных разбойников, алчность и гордыню многочисленных стражников, патрулей и просто солдат, неизменно желавших разобраться с «тёмными».

Худук хмыкнул при виде оружия, выбранного Рохлей. Дубину тот отложил в сторонку, а вместо неё взял небольшое дубовое брёвнышко, весьма пугающе выглядящее в руках тролля. Что и говорить, рыжий чётко оценил надвигающуюся угрозу.

— Ма-а-ма, многа-а пла-а-хих, жрать охота, — прокомментировал Рохля свой выбор оружия после выразительного взгляда наставника.

Гоблин не смог не улыбнуться. С точки зрения тролля, дубина оббитая железом, в длину с рост взрослого человека и навершием с его голову — точечное оружие. А вот против толпы гораздо эффективней ствол дерева, чуть-чуть не дотягивающий до тарана для высадки ворот пусть и не крепостных, но тоже каких-нибудь крепких.

Между тем события развивались своим чередом, сценарий которого переписать было практически невозможно. Нахохлившаяся угрюмо-злорадная толпа полукругом остановилась на той стороне моста. В любом случае сразу все вместе, несмотря на ширину в семь локтей прохода, не могли пройти — неизбежна давка и неприятное падение через перила в тёмную воду.

Вперёд в сопровождении тройки вполне серьёзных бугаёв, вооружённых короткими мечами, вышел священник с опасно и зло блестящими глазами. Он так кривил губы, будто только что сжевал какой-то неприятный и кислый продукт. Или у него проблемы с желудком. Простоволосый, в серой повседневной сутане и простой цепочкой с многолучевой звездой — знаком Единого.

— Жители Ремесленного квартала! — начал он неожиданно сильным по сравнению с тщедушной фигурой голосом. — Мы, простые горожане славного Агробара пришли узнать, веруете ли вы в Единого…

Он ещё не закончил свою речь, но Хван поспешил выкрикнуть:

— Да, святой отец! Веруем в Единого! — и уверенно переглянулся с братом.

Священнику явно не понравилось, что его перебили, Тем более инициативу он не собирался отдавать. Поэтому продолжил, но на этот раз голос его был вкрадчивым, что ли, как у купца, интересующегося ценой. Или дознавателя, подсовывающего вопросы с двойным дном.

— Истинно ли веруете?

Кузнец не замедлил ответить:

— Истинно!

— Сбросили ли вы иго алчных подручных старой церкви, обирающих сирых, наживающихся на простых людях и с лёгким сердцем дарующих прощение богатым в обмен на звонкие монеты, благорасположение и сомнительные услуги?

Вот тут уже кузнец задумался. Видно было, что он в растерянности. Они в Ремесленном были наслышаны о столкновениях среди священников, в ходе которых много святых отцов старой или действовавшей в королевстве церкви (тонкости различия толкования святых писаний им пока были неведомы) были безжалостно убиты. Лично ими, представителями новой, молодой и агрессивной церкви или руками нанятых убийц — не суть важно. Главное, что волна убийств докатилась до Ремесленного квартала, и в задачу хлипкого заслона входила остановка разъярённых людей, жаждущих крови и наживы. По большому счёту, скорее всего, — цинично подумал Худук, — проблемы веры основную массу вряд ли столь трогают, чтобы бросаться на таких же, как они. Это просто повод.

Хван сделал глупость и вопросительно посмотрел на брата в поисках поддержки. Ясно же было, что теологические споры в его намерения не входили, да и вряд ли он смог достойно дискутировать с человеком, съевшем на этом лягушку. Но время потянуть стоило. Но Рвач, младший брат Хвана вместо дельного предложения набычился… и ответил:

— Нас и наши священники вполне устраивают. И исцеляют, и советом помогают, а в тяжёлый час в любое время суток можно прийти и получить помощь. Так что проваливайте отсюда… шелупонь драконья.

Пару мгновений стояла тишина, настолько пронзительная, что даже пенье птиц и шуршанье ветра можно было различить.

Глаза человека в сутане сузились, рот ещё больше искривился в каком-то злорадном оскале. Худук как-то отстранённо подумал, что не очень-то этот образ укладывается в эталон представителя бога, проповедующего милосердие и терпимость (изначально; потом уже Единый преподносится, как бог-воин; впрочем, и на человека, защищающего верующих с оружием в руках этот священник тоже не очень тянул).

В следующий удар сердца над толпой поднялся многоголосый вой, человеческого в котором было очень мало — так реагирует стая на брошенный вызов. Тщедушный святой отец истерически завопил: «Еретики!!!» — и огромными шагами — прыжками, с прытью, достойной матёрого горного козла, помчался на их заслон.

Худук придержал за руку изготовившегося к броску тролля, отрицательно покачал головой, показывая: подожди чуть и вздохнул. В голове рефреном крутилось: угораздило же их, разум хладнокровно просчитывал ситуацию, а руки сноровисто разматывали пращу.

Священник вспрыгнул на телегу и с пеной у рта, вздымая к небу кулачки и вытягивая указующий перст туда, куда по его мнению следует нести свет разрушений и пожаров. Тройка телохранителей окружила его там же, на пьедестале, отталкивая даже проскакивающих по бокам горожан, по их мнению, чересчур приблизившихся к оратору. Как это ни смешно, но именно благодаря им застопорилось это полноводное движение: толпа волновалась внизу перед телегами, ибо просто отодвинуть их не удосужились, а сейчас уже было поздно, поэтому по одному выдавливая желающих наверх, чтобы преодолев не очень сложное препятствие, ввязаться в драку.