Кукушка

Брат Бертольд дураком не был, а Золтана знал давно. Он даже не стал прикидывать все pro и contra. Он только нервно кашлянул и заговорил.

…Как Золтан и обещал, не прошло и получаса, а они с монахом уже спустились вниз, в общую залу. Монах, сказать по правде, выглядел каким-то бледным и помятым, ряса была выпачкана в пыли, а тонзура как будто малость увеличилась, зато Хагг буквально сиял от наступившего в душе просветления, На столе уже красовалась новая бутылка — трактирщик знал своё дело.

— Выпьем? — Золтан поднял свой бокал.

— Выпьем! — сказал палач.

— Выпьем! — бодро ответили сыщики.

— Выпьем… — безнадёжным тоном согласился брат Бертольд и обречённо потянулся за бокалом.

Со всех сторон на дармовое угощение лезли посетители. Шольц смотрел на всё происходящее из своего угла и не уставал поражаться. Хагга будто подменили. Вместо хмурого, в летах, задумчивого седоватого мужчины по корчме носился юноша с горящим взором, скалил зубы, хохотал, кого-то хлопал по плечу, кому-то ставил выпивку… Что-то с ним произошло. А памятуя, каким человеком он знавал его в прошлом, Иоганн склонен был предполагать, что Золтан явно что-то затевает.

Меж тем за столом у камина снова выпили, и выпили ещё, после чего Золтан испросил разрешения минут на десять отлучиться.

— Виноват, виноват, господа! Я на время вас оставлю: хочу проведать своего приятеля — вон он, за столиком… Заодно закажу чего-нибудь ещё…

Расталкивая локтями кучкующийся народ, он подобрался к Иоганну, перед которым стояли тарелка с жарким и наполовину опорожненная бутыль, сел за стол и стал сгребать в охапку плащ, перчатки и всё прочее.

— Кролик уж остыл, господин Золтан, — укоризненно сказал Шольц. Физиономия его была красной и встревоженной.

— Чёрт с ним, — буркнул Хагг, нахлобучивая шляпу, — не до кроликов сейчас. Я выяснил, Девчонка и вправду в монастыре. С ней инквизитор и солдаты. Эта троица едет туда.

— Девчонка? — Иоганн, не понимая, поднял бровь. — Какая девчон… Матерь Божья! И что ж вы теперь думаете делать? У вас есть какой-то план?

— Есть ли у меня план? Есть ли у меня план, xa! Ты ещё не разучился драться?

Иоганн тревожно заоглядывался.

— Что вы задумали? Стража ж услышит!

— Не услышит. — Золтан замахал рукой. — Хозяин! Эй! Я сегодня при деньгах и с чистой совестью, так что подай чего-нибудь ещё вон тем хорошим господам и святому отцу.

Однако только трактирщик приблизился к его столу, Хагг ухватил его за фартук, притянул к себе и зашептал на ухо:

— Слушай, Жилис, это важно: с сыщиками делайте что хотите, но кат и катёныш уйти не должны. Слышишь? Не должны!

— Понятно. Проломить башку?

— Не надо. Хватит, если сломают ногу и месяц-другой проваляются где-нибудь в подполе. Сможешь?

— Хе! Можно. А монаха… тоже?

— Ах да, монах… — нахмурился Золтан. — Монаха не трогайте! Монах мой. Получит хоть царапинку или потеряет кошелёк — всем напинаю.

— Понятно, — снова закивал корчмарь. — Всё уже готово, ребята ждут на кухне, начинать?

— Эх, Жилис, Жилис, ты всегда был малость тороплив… Ладно. По сигналу, как в прошлый раз. Да, чуть не забыл: раздобудь мне бритву.

— Бритву? — Трактирщик опешил. — Для чего?!

— Для дела. Баки брить. Не спрашивай, тащи… Всем выпивки! — объявил он громогласно, заметив, что с дальнего стола на них уже косятся с подозрением.

Под весёлый гул собравшихся Хагг и Дважды-в-день перебрались за столик у камина, где наполнили и сдвинули бокалы, вызвав в воздухе стеклянный перезвон.

Немец торопливо принакрыл бокал рукой:

— Nicht doch [22].

Золтан улыбнулся и с укоризной покачал головой.

— Her, — сказал он, — tringue, tringue [23]! Палач поколебался, но руку убрал.

Монах глядел перед собой и лишь беззвучно шевелил губами — видимо, молился. Хагг встал.

— Что за прекрасный вечер! — объявил он. — Сколь приятно мне сегодняшняя встреча с вами, господа, и особенно с вами, святой отец! — Он отвесил поклон. — Жаль только, что немного скучновато. Эй, там! Скрипач! Волынщик! Ну-ка, вжарьте музыку!

Он обернулся к палачу так, что седоватый хвост волос переметнулся у него через плечо, и подмигнул трактирщику и Иоганну.

— 'Т is van te beven de klinkaert! — провозгласил он, перекрикивая вой волынки. — Время звенеть бокалами!

— 'Т is van te beven de klinkaert!!! — отозвались нестройными криками за его спиной мастеровые и четвёрка мясников.

«Время звенеть бокалами!» Иоганес вздрогнул — так кричат во Фландрии, когда гуляки недовольны и начинают громить кабаки и дома с красными фонарями.

— Ох, — проговорил куда-то в сторону трактирщик, — опять они мне здесь всё перебьют!

В глазах брата Бертольда отразился ужас.

— Ing, Ur, As и Perph, Это — Mannaz. А вот это — Wunjo. А вот эта зовётся Raido, руна дороги, я тебе её уже сегодня рисовала.

Две детские ладошки, обхватившие запястье Фрица, казались крохотными, совершенно кукольными. Тусклый зеленоватый сплав браслета травника мягко поблёскивал в свете костра: Октавия разглядывала подвески.

— А эти две?

— Вот эта — Tyr. А эта… эта… Ой, я всё время ее имя забываю. М-м… Laguz? — Личико девочки посветлело. — Ага, правильно. Laguz. Руна воды.

Ночь выдалась беззвёздная и тихая. Холодный ветер шевелил листву высоких тополей и морщил гладь воды. «Жанетта» стала на стоянку возле маленькой деревушки, такой маленькой, что в ней не оказалось даже постоялого двора, не говоря уж о приюте или доме для канальщиков. Ян с Юстасом пришвартовали баржу к старым осклизлым сваям около мостков, с которых женщины полоскали бельё, выбрались на берег, развели костёр и теперь хлебали кашу из большого котелка. Поглядывали мрачно на бородача и двух ребят. Рыжему толстяку шкиперу ужин отнесли в каюту. Господин кукольник, Октавия и Фридрих тоже получили свою порцию, причём итальянец расщедрился и наделил детей двумя ломтями гентской ветчины (себя он, впрочем, тоже не обидел). С ужином расправились за две минуты, девочка взялась помыть тарелки (Фриц пригрозил: «Смотри не утони! ), и вскоре все трое уже сидели у костра, готовясь отойти ко сну и занимаясь своими делами. Царила тишина, лишь изредка на барже взлаивала собака — серая гривастая зверюга с лисьей мордой и хвостом, закрученным в кольцо, — на ночь шкипер выпускал её на палубу. Кукловод вооружился ножницами и большой иголкой, расстелил на земле не то попону, не то старый занавес с кистями и принялся кроить. Он бурчал чего-то, ползал на коленках отмерял то там, то тут и поминутно щёлкал ножницами, рискуя отрезать впотьмах ненароком клок собственной бороды. Октавия некоторое время с любопытством за ним наблюдала, потом перебралась поближе к костру. Там-то её внимание и привлёк браслет у Фрица на руке.

Девочка ещё раз осмотрела со всех сторон невзрачную кривую безделушку с девятью подвесками и парой камешков и скривила губки.

— Некрасивый браслетик, — с детской непосредственностью заключила она. Заключила, но тут же поправилась: — Некрасивый, но, наверное, очень умный. Столько рун!.. Зачем они здесь?

— Да я и сам не знаю, — смущённо признался Фриц, опуская рукав. — Мне его сделал мой… гм… учитель. Да, учитель. Надел мне на руку и сказал, чтоб я пореже его снимал.

— А больше он ничего тебе не сказал?

— Нет, ничего. Может, не хотел, а может, просто не успел.

— Ой как интересно! — Девочка захлопала в ладоши. — Здесь наверняка кроется какая-то тайна. Дай мне ещё разочек на него посмотреть, ну дай, пожалуйста!

— На… Смотри… — покраснев, сказал Фриц и протянул ей руку. — Может, что углядишь.

Кукольник оторвался от работы, посмотрел на них сквозь стёкла окуляров, вздохнул и покачал головой.

— Это бог знает, что такое! — глухо, в бороду, проговорил он сам себе. — Мало того, что эта девчонка сбежала из дому, мало того, что забралась ко мне в сундук, мало того, что мне пришлось доплатить за её провоз лодочникам лишних два с половиной флорина, так теперь она ещё будет учить нас разбирать всякие языческие закорючки! Ну что мне делать с нею? Что? Que malinteso [24]! Я из-за неё на виселицу пойду, из-за этой плутовки: меня обвинят, что я похищаю piccolo bambini [25], и арестуют… Dio mio! He сиди так близко к огню: ты платье себе прожжёшь!