Святой дракон и Джордж. Никто, кроме человека

— Пять миль… — пробормотал Джим.

Надо ждать рассвета; перспектива обрадовала Джима. Вечерний холодок не тревожил покрытое бронированными пластинками тело, а трава окутывала своей мягкостью.

— Да, пожалуй, я посплю, — пробормотал он. Джим растянулся на траве и, повинуясь драконьему инстинкту, изогнул шею, по-птичьи спрягав голову под крыло. — Спокойной ночи, Секох.

— Как пожелает ваше превосходительство, — робким голосом отозвался водяной дракон. — Я пристроюсь вон там, и если вашему святейшеству понадобятся мои услуги, — только кликните, и я сразу же приду…

Слова стерлись и исчезли. Джим медленно погружался в сон, словно идущий ко дну перегруженный корабль с пробоиной…

Глава 7

Когда Джим открыл глаза, солнце уже поднялось над горизонтом. Яркий, холодный свет раннего утра умыл небосвод прозрачной голубизной. Утренний бриз легко раскачивал заросли тростника, покрывая рябью гладь мелкого озерца, возле которого лежал Джим. Он широко зевнул, сел, изумленно заморгал и огляделся.

Секох исчез. А вместе с ним и объедки.

На мгновение Джим почувствовал слабое раздражение. Подсознательно он рассчитывал выудить из водяного дракона кой-какие сведения о болотах. Но раздражение сменилось весельем. Мысленная картина, как Секох тайком собирает в тишине обглоданные кости и перед рассветом украдкой сбегает вместе с ними, импонировала чувству юмора Джима.

Он подошел к краю озера и принялся пить, лакая, как кот, — с той лишь разницей, что каждое движение длинного языка закачивало в горло несколько литров воды. Утолив жажду, он с тоской посмотрел на запад, разглядывая туманную линию океана, а затем попытался раскрыть крылья…

— Ой! — воскликнул он и поспешно сложил крылья, мысленно проклиная себя.

Следовало предвидеть нечто подобное, памятуя, как сильно выдохся вчера в полете Смргол. Первая же попытка Джима расправить крылья Горбаша вызвала в редко используемых мышцах кинжальную боль. Как нетренированный человек, на долю которого выпала случайная, но изрядная физическая нагрузка, Джим ощутил ломоту и онемелость именно в самой необходимой ему сейчас части тела.

Ирония ситуации не ускользнула от Джима: двадцать шесть лет он прекрасно обходился без крыльев, но сейчас, вкусив за один день радость полета, недовольно взирал на перспективу пешего передвижения. Веселое настроение исчезло достаточно быстро. Джим повернул голову в направлении океана и, задав себе маршрут, двинулся вперед.

К сожалению, путь выдался далеко не прямым. Инстинктивно Джим старался выбирать дорогу посуше, однако ему частенько приходилось перепрыгивать через канавы, что заставляло крылья рефлекторно раскрываться, посылая в задубелые мускулы новые уколы боли. Пару раз ему пришлось даже плыть — через длинную канаву и довольно мелкое, но слишком широкое, чтобы просто перепрыгнуть, озерцо. Теперь Джиму стало ясно, почему драконы предпочитают ходить или летать. В противоположность людям, плотность, тел драконов оказалась больше, чем у воды. Иными словами, если Джим не плыл изо всех сил, то тут же шел ко дну. И у драконов, как обнаружил вскоре Джим, возникал почти панический страх перед водой, которая могла попасть в ноздри.

Однако он вскоре выкарабкался на широкую полосу земли, по его предположению и являвшуюся Большой Гатью, о которой упоминал Секох. Иной дороги среди болот видно не было. Дамба, как определил для себя Джим Большую Гать, устремлялась на восток прямой, словно римские дороги, линией. Вероятно, она была кем-то построена, так как насыпь возвышалась на несколько футов над остальной поверхностью и на ней росли кусты и редкие деревья…

Джим катался по траве — он только что переплыл через очередное озерцо — и сейчас перевернулся животом вверх, намереваясь погреться на солнышке. Дерево, росшее неподалеку, защищало от солнца глаза, зато тепло поднимающегося светила ублажало окаменевшие мускулы, да и трава была фантастически мягка. Джим шел и плыл все утро, и полуденная передышка подействовала расслабляюще. Он пригрелся, опустил голову на передние лапы и задремал…

Разбудило его чье-то пение. Он поднял голову и осмотрелся. Кто-то приближался со стороны дамбы. Джим различил глухой стук копыт о твердую землю, звяканье металла, скрип кожи и сильный баритон, весело напевающий песню о себе самом. О чем всадник пел ранее, Джим не имел ни малейшего представления. Но сейчас он уже смог отчетливо различать слова:

Мелодию, как показалось Джиму, он где-то слышал раньше. Он пытался точно определить, знает ли мотив или нет, когда раздался треск веток. В двадцати футах от Джима заросли кустов раздвинулись, и из-за них появился человек при полных доспехах, с поднятым забралом; треугольный алый флаг, прикрепленный к поднятому копью, развевался у рыцаря над головой. Он восседал на большом, но неуклюжем белом коне.

Джим заинтересовался и сел, чтобы получше разглядеть незнакомца.

Это оказалось не совсем верным решением. Всадник немедленно заметил его, забрало с лязгом опустилось, рука в стальной рукавице взяла длинное копье наперевес, позолоченные стремена сверкнули, и белый конь, перейдя на тяжелый галоп, понесся прямо на Джима.

— Невилл-Смит! Невилл-Смит! — раздавался приглушенный забралом клич всадника.

У Джима сработал какой-то условный рефлекс. Позабыв об усталых мускулах, он взвился в воздух и готов был атаковать приближающуюся фигуру, когда холодная рука рассудка отрезвила сознание, и дракон приземлился на разлапистой верхушке дерева, которое совсем недавно заботливо укрывало от солнца его глаза.

Рыцарь, как определил всадника Джим, резко остановил коня под деревом и сквозь ветви посмотрел на Горбаша. Тот смотрел на рыцаря. Ветви дерева настораживающе потрескивали под тяжестью драконьего тела, а расстояние до шлема рыцаря едва ли приводило Джима в восторг.

Рыцарь поднял забрало и откинул голову, чтобы как следует рассмотреть дракона. Несмотря на отбрасываемую шлемом тень, Джим в свою очередь впился взглядом в рыцаря: широкоскулое лицо с яркими голубыми глазами, массивным крючковатым носом и выступающим мощным подбородком.

— Спускайся, — пригласил рыцарь.

— Нет, спасибо, — ответил Джим, покрепче вцепившись когтями и хвостом в ствол дерева.

В разговоре возникла пауза — явное следствие легкого взаимонепонимания; соперники переваривали обстановку.

— Ах ты, чертов водяной дракон! — решительно выкрикнул рыцарь.

— Я не водяной дракон.

— Перестань нести ерунду!

— И не собирался.

— Я сказал, не заливай!

— Я говорю правду, — рассердился Джим, ощутив прилив драконьего гнева. Но, усмирив запал, спокойно продолжил: — Держу пари, ты никогда не угадаешь мою истинную сущность.

Но истинная сущность противника меньше всего интересовала рыцаря. Он привстал на стременах и сквозь ветви потыкал копьем в направлении Джима. Острие останавливалось в четырех футах от дракона.

— Черт! — разочарованно выругался рыцарь. Он опустил копье и призадумался. — Сняв доспехи, — рассуждал он, очевидно, беседуя сам с собой, — я заберусь на это дерево. Но что, если он улетит, и тогда придется сражаться на чертовой земле?

— Рыцарь! — хмыкнул Джим. — Я готов спуститься. — Рыцарь радостно поднял голову, — при условии, что ты выслушаешь меня и постараешься понять все, о чем я тебе расскажу.

Рыцарь обдумал предложение.

— Договорились, — в итоге согласился он и угрожающе потряс копьем. — Но никаких просьб о пощаде!

— Безусловно.

— Пощады от меня не жди, черт побери! Это противоречит данной мною клятве. Вдовы и сироты, мужчины и женщины Святой Церкви и достойные враги могут просить о пощаде на поле битвы. Но не драконы!