Знамение пути

вал откинутую руку венна.

А поближе к дому скрючился вниз лицом хозяин двора – Панкел Синий Лёд, и было нечто в его позе, внятно говорившее – не просто человек прилёг отдохнуть.

Хономер брезгливо осведомился:

– Они что, моё снадобье пополам съели?

Перед своими стражниками он мог не таиться. Это были верные люди, три родных брата-сегвана, далеко не первый раз помогавшие жрецу во всяких особых делах, не нуждавшихся в громкой огласке. Он приблизил их к себе несколько лет назад, и с тех пор они сопровождали его во всех путешествиях, да и в крепости жили наособицу, кроме всех остальных. За это их мало-помалу стали называть Хоиомеровыми кромешниками.

Самый младший из них нагнулся над Панкелом, перевернул неестественно податливое тело и выпрямился:

– У него шея сломана, господин Избранный Ученик.

– И поделом, – скривился Хономер. – Нечего гостя отравой потчевать. Заберите второго. А ты, – это относилось уже к Шамаргану, – поди пригони лодку.

Кромешники и лицедей молча повиновались. Однако “забрать второго” оказалось гораздо проще приказать, чем исполнить. Для начала навстречу вооружённым мужчинам взвился крылатый чёрный зверёк, сидевший, оказывается, на груди Волкодава, и в неверном факельном свете на миг померещилось – вылетела душа!.. Мыш бросился в битву с жутким криком, полным такого яростного отчаяния, что стражники невольно подались в стороны, отмахиваясь от зубастого летуна. Мыш был в самом деле полон решимости умереть прямо здесь и сейчас, но никому не дать прикоснуться к неподвижному Волкодаву. Бой был слишком неравным, не по силёнкам маленькому зверьку. Но в это время кобелёк-дворняжка вытянул что-то из окостеневшей руки венна и, схватив в зубы, опрометью кинулся с этим чем-то к калитке. Хладнокровно наблюдавший Хономер запустил в пёсика камнем. И попал; раздался болезненный визг, кобелишка перекувырнулся через голову и выронил свою добычу. Хономер подошёл и наклонился поднять. Свёрток не свёрток, тряпка не тряпка – впотьмах поди разбери…

Его пальцы уже смыкались на растрёпанном лоскутке, когда через двор с леденящим кровь визгом метнулась летучая тень, и в мякоть ладони с силой впилось сразу двадцать острых зубов. Случилось это так неожиданно, что Хономер закричал от боли и невольного испуга, самым неподобающим образом заплясал на месте и замахал рукой, пытаясь стряхнуть вцепившуюся мёртвой хваткой мерзкую тварь. Чёрная шерсть Мыша стояла дыбом, отчего он казался вдвое больше, чем был, когтистые крылья полосовали воздух, глаза горели, как раскалённые угли, он захлёбывался свирепым криком, и было очевидно: если он разожмёт челюсти, то лишь для того, чтобы выдрать Хономеру глаза.

Жрец был далеко не труслив, но ему стало попросту страшно. Кто угодно дрогнет перед лицом существа, напрочь отказавшегося дорожить своей жизнью, и дело тут вовсе не в его размерах и силе, – будь то загнанная в угол крыса или кошка, защищающая котят. Ну а Мыша даже в самом благодушном его настроении отнюдь не всякий отважился бы погладить. И