Звездный дождь (СИ)

Подарок отдаривать надо, так по заветам положено, а староста ей считай, наново жизнь подарил. От Ордена спас, в избушке укрыл…

Служители Ордена в селище заезжали. И здорово злились на селищан за "изгнание колдовки". Но те только виновато руками разводили, "кто, мол, знал-то, что ее ловить надо было", а не гнать. Мужики даже взялись пособить с ловлей девчонки, споро так взялись… да скоро "нашли" на берегу омута колдовкино платье и косынку. И объявили, что старшая дочка Листков, стало быть, потопла. А с потоплой какой спрос.

Орден еще покопошился у омута, но найти ничего не нашел. И не найдет. В омуте со дна били студеные ключи, свиваясь в ледяной водоворот, и тела утопших затягивало быстро, притом непонятно куда. Так что, крепко отругав непутевых пригорчан, служители уехали…

Латка вздохнула спокойно.

Жить в лесу оказалось не так уж плохо. Сначала, конечно. Было непривычно пусто и одиноко. Но потом Латка притерпелась и даже нашла в этом житье хорошее. Избушка была невелика, но на одну девушку места хватало с лихвой. Никто не следил за ней недовольными глазами, никто не гонял, никто не следил, сколько она съест за столом. Впервые в жизни ей жилось спокойно. Скучно за работой не было, семена прорастали, ручей радовал чистотой воды, за крошками хлебцев прилетали говорливые птахи. А потом братики стали ее навещать, осторожно так, по одному, незаметно. Девушке снова было, о ком заботиться, и Латка стала… ну… счастлива.

– Ну прощевай покуда, дева, – староста снова покосился на диковинную яблоню. Бывает же такое на свете. Дева – просто клад для селища. Когда в силу войдет, ох и пользы принесет! – Здорова будь.

– И вам здоровья, дядька Софрон, – поклонилась Латка. – Хоть яблок-то возьмите…

– Братцам отдашь.

И староста, вздохнув, полез в гущу леса. Тропок к жилищу колдовки оставлять было нельзя, потому и приходилось каждый раз другим путем идти…

– Чего надумал, спрашиваю? Чего намешал? – Стимий дернул из ослабевшей руки кружку и принюхался к пару. – Говори быстро.

Он что думает, Клод отравиться решил? Тоже выход, если другого нет. Но это в самом-самом последнем случае. Не сейчас.

– Спать. Это сонное зелье.

Опекун всмотрелся…

– Правда, что ль? Раньше вроде так спал.

– А сейчас не могу… – Клод не пытался быть убедительным, он просто посмотрел в ответ… и Стимий отвел глаза.

– Ладно. Понятно… Пей, дозволяю. Эх, жизнь наша, растудыть ее…

Сонный сбор подействовал быстро, тем более, что Клод ничего не ел ни вечером, ни днем. Но, засыпая, он успел увидеть, как Стимий, покосившись на подопечного, достает из-под лежанки свое собственное успокоительное – тыквенную бутыль…

Дан прождал их день. Потом другой. Потом еще. Он кружил у дороги, жадно вслушиваясь в любой обрывок разговора – вдруг скажут о его семье?

И дождался.

Не на дороге – в кормище при гостевом доме. В кушельной, как говорили рацейцы. Подвыпивший купец горевал, что вот сгорел-де Кошель Дереш в своем доме… нет чтоб сначала товар обещанный поставить.

Дану тогда показалось, что его сердце кто-то ухватил в руки и сжал… больно-больно сжал… а потом в кипяток швырнул. Он пошатнулся, слепо нащупывая дверь в кормище, но оказалось, что это не все.

– Так разве ж это такая уж беда большая, почтенный? С другим сговоритесь.

– Нет, такой товар только у него был.

– Так с вдовой сговоритесь. Али наследниками… Продадут, небось.

И жуткая фраза, от которой стенка расплывается перед глазами…

– Так не осталось никого. Все погорели.

Все. Мать, сестры… братишка… Отец… Все, все… В голове еще кружились отголоски подслушанного разговора.

Все погорели.

Никого не нашли?

Да где там… В том пекле камень и то спекся. И что там такое гореть могло? Прям магия, не иначе.

Магия. Магия!

Судьбиня, за что?!

Что было дальше, Дан не помнил. Шел по роще, обдирая руки о стволы, ничего видя… кажется, рычал… очнулся только на берегу, у какой-то речки, когда из воды поднялась полупрозрачная фигура… несколько фигур. Мать, девочки. Печальные…

Он подумал… нет, ни о чем не думал, просто рванулся вперед, раскрывая руки… и наткнулся на воду.

Они были неживые.

Просто вода, собранная его магией. Трижды проклятой магией.

Дан рухнул на берег где стоял, уткнулся в песок, что-то шептал, что-то выкрикивал. Судьбина, за что? Не их ведь надо было! Не их!

Он так и заснул на песке под плеск речки.

Дан. Дан? Дан…

Голос шептал и шептал, звал, тревожил, и юноша отвернулся. Но там был огонь. Он бросил взгляд в другую сторону – там была вода. Она пошла волнами, словно опять собралась перелиться в фигурки родных… Пришлось повернуться к тому, кто звал. Темнота, как в рацейском погребе.

Кто здесь?

Хвала богам, получилось…

Из темноты протаял чей-то силуэт.

Не говори мне о богах. Подожди… кто ты?

Клод! Клод из Улевы!

Сон…

Пусть сон, только дослушай! У нас мало времени. Если в тебе проснулась магия, ты должен уходить оттуда, где ее увидели. Оттуда, где живешь. Срочно. На магов охотится Орден, и если он до тебя доберется…

Сестры, мать, братик…

Уже добрался.

Уже? Злишево копыто, опоздал… Подожди, но я же тебя слышу… На тебе есть ошейник?

Что?

Опекун, поводырь, ошейник – есть?

Сон был каким-то очень уж настойчивым, и поневоле к сумасшедшему разговору стали подключаться мозги Дана-торговца.

О чем ты, приятель?Может и глупо звать приятелем парня из сна, который растает с рассветом, но что-то тут не так.

Дан, мне надо предупредить и остальных. Слушай…

Быстро, коротко, чуть сбивчиво Клод из Улевы рассказывает, что узнал и понял. Орден. Орден… Отче Лисий. Ошейник. Скорченная у столба фигура… неужели это тот самый Тир? Неужели это все – правда? И снова невольно всплыло то, подслушанное:

В том пекле камень и то спекся. И что там такое гореть могло? Прям магия, не иначе.

Магия…

Кроме них, магические силы есть только у…

Орден! Кажется, у меня есть чем заняться…

Клод, где вы?

Зачем тебе?

Помогу выбраться, если смогу. Мы должны держаться вместе. Где вы?

Крепость Лицита. У излучины Интильи. Удачи, Дан.

Сгорают на огне времени пушинки. Зажигается нить за нитью, истаивает свеча, потом вторая, все затихает в крепости Лицита.

Клод спит, крепко спит.

Но на песке у безымянной лесной речушки просыпается юноша в лохматой рацейской куртке.

Вздрогнув, открывает глаза Син. Как раз вовремя – от огня начинает тлеть кончик его одеяла.

Спускает с постели босые ноги Латка.

Всем им теперь надо понять, что и как делать дальше.

– Тир.

Тишина. Темнота за колючими прутьями.

– Тир, эй!

– Пошел вон, орденская крыса, – голос лиддийца еле слышен. Хриплый голос, сорванный. Этого он не лечил…

– Прости, я не хотел. Я тебе помогал, не им.

Цепь еле слышно брякает о камень.

– Убирайся. Завтра и поможешь, – зло цедит темнота. – А сейчас пошел вон.

– Я помогу тебе сбежать, – выдыхает Клод. – Завтра.

За шипастой решеткой прорезается белое пятно – лицо. Запавшие глаза смотрят недоверчиво:

– Повтори.

– Мы сбежим завтра, – хотел бы Клод чувствовать сам ту уверенность, с которой говорил. – Пока на тебе нет ошейника. Ты продержишься день?