Боевой дракон

На складе он заказал новые застежки и обвязки для джобогина, да еще ножницы для стрижки когтей — старые затупились. Драконьи когти были очень жесткими и быстро приводили сталь в негодность. Потом мальчик поинтересовался своими старыми заказами на тропическое снаряжение. Ему ответили, что кое-что уже пришло, но еще не распаковано, и велели прийти попозже.

Выйдя на улицу, он обнаружил, что у него есть немного свободного времени. С чистого неба ярко светило солнце, воздух был свеж и прохладен, город сверкал разными красками. Релкин решил побыть на воздухе и без особой цели побрел в сторону порта. Там он свернул к Рыбному рынку. Драконьи царапины уже подсохли, позднее можно будет рассмотреть их повнимательнее и обработать Старым Сугустусом. А там, глядишь, и выяснится, в чем дело.

Драконопас подошел к Нижней Башенной улице, где, как всегда, было людно. На Фолуранском холме он разглядел компанию моряков, которых можно было отличить по белым штанам и ярко-синим плащам и шляпам. Проходя мимо, они запели незнакомую Релкину песню, в которой каждая строка заканчивалась припевом «Эвой-э-вой-йо!».

В Марнери моряки попадались на каждом шагу. Поэтому на прошедших обратили внимание разве что несколько отставников, подхвативших мелодию. Релкин же долго провожал их взглядом, чувствуя странное возбуждение. В памяти возникли два морских путешествия, выпавших на его долю. Самым долгим было то, когда он возвращался из Урдха. Большая часть путешествия проходила в южных широтах: отличная погода, отсутствие начальства, недели приятного плавания, безделье — кроме, разве что, рыбной ловли по вечерам. Сейчас, правда, была середина зимы, но тем не менее мальчик поймал себя на том, что все время смотрит в море. На его счастье, он не был подвержен морской болезни, изматывавшей остальных.

Он глубоко вздохнул. Все его ночные мучения чудесным образом испарились. Дальше он пошагал, насвистывая «Кенорскую песню».

В порту множество моряков таскали ящики и тюки, готовя к погрузке большие белые корабли, стоящие у самых глубоководных причалов бухты.

Поглазев немного на сияющие на солнце белые корабли, Релкин решительно направился к Рыбному рынку, близость которого чувствовалась по усилившемуся запаху. Войдя внутрь, мальчишка остановился как вкопанный, и челюсть его отвисла.

Группа людей краном поднимала голову самой большой акулы, какую когда-либо видели в Марнери. Цепи были продеты через ее пасть и выходили из жабр. С помощью блоков, талей и молодецких криков грузчикам удалось натянуть веревку, и огромная голова поднялась над землей футов на десять и закачалась в воздухе.

Потом она повернулась вокруг своей оси, и Релкин оказался перед пастью — такой огромной, что он проскочил бы внутрь, словно леденец.

Собралась толпа.

— Пасть-то будет футов восемь в поперечнике, — сказал старый седой рубщик рыбы в кожаном фартуке, вытирая длинный нож полотенцем.

— Проглотит человека, как ломтик бекона! — ахнул кто-то рядом.

— Ха! — отозвался другой. — Проглотит целый ботик, набитый людьми, как ломтик бекона!

— Кто ее поймал? — спросил Релкин.

— Поймал? — сказал рубщик рыбы. — Ну нет, ее не поймали. Нашли пасть и хвост, их прибило утром в Восточной бухте. Остальное было отъедено. Сегодня нашли еще несколько мертвых акул, выброшенных там же.

— Что это за рыба? — спросил Релкин, в благоговейном ужасе взирая на голову.

— Ее называют «белой смертью», — сказал рубщик рыбы.

— Мне она что-то не кажется белой.

— Голова потемней, это правда. Белое у нее брюхо, а от него не нашли ни кусочка.

Релкин присвистнул про себя, разглядывая пасть, снабженную шестидюймовыми зубами.

— Не удивлюсь, если она знает, что сталось с Джонасом Фаллером и его «Гороховым Стручком», — сказал человек в шляпе с квадратными полями, какие носят рыбаки, и желтом непромокаемом костюме.

Несколько рыбаков громко загалдели в ответ.

— Чума на всех акул, — сказал кто-то из-за спины Релкина. Рубщик рыбы подошел ближе, прямо к вращающейся пасти «белой смерти».

— К счастью, эти проклятые твари достаточно редки, иначе океан бы опустел.

Он подошел еще ближе и отковырял своим ножом один зуб. Поднял его, когда тот выпал, и протянул Релкину:

— Это вам, молодой сэр, покажите его своей подружке. Это зуб «белой смерти».

— И моли Мать никогда больше с ней не встретиться! — подхватил стоящий рядом рыбак.

Зуб был треугольный, толще, чем рука Релкина в обхвате. Парень дотронулся пальцем до края: зуб был достаточно острым, чтобы служить оружием.

— Джонас Фаллер, да позаботится Мать о твоей душе. Ты был осторожным моряком, но осторожность ровным счетом ничего не значит, если тебя найдет одно из таких чудовищ. Они могут потопить ботик за будь здоров.

— Ботик? — резко спросил кто-то. — Вспомни бриг «Лалли»!

Все принялись строить догадки по поводу таинственной гибели брига, который проломил себе дно в водах, где не было ни мелей, ни скал.

Релкин нашел пару маленьких акул, распластанных на глыбе льда. У обеих были откушены головы, но остальное уцелело.

Он выбрал ту, что побольше.

— Сегодняшняя, абсолютна свежая, — сказал продавец, — мне принесли ее еще с кровью, иначе я бы не стал ее продавить.

Мальчик расплатился, подумав, что его дракон оказался прав. Акула была семи футов длиной и весила без головы и внутренностей триста фунтов. Впрочем, для своих размеров она была достаточно дешевой, и он получил ее всего за две серебряные монеты и еще нанял носильщика, чтобы доставить рыбу в Драконий дом.

Тем же вечером акулу поджарили на открытом огне под непосредственным руководством старых кожистоспинников. Потом разрезали на куски и подали драконам Сто девятого, собравшимся в тесный кружок вокруг огня.

Тарелки опустели. Виверны испытующе взирали на Пурпурно-Зеленого. Дикий опустил взгляд.

— Ну? — наконец вопросил Базил. Пурпурно-Зеленый доел свою порцию. Огляделся. Больше ничего не осталось.

— Ах, не найдется ли еще кусочка для дракона? Базил торжествующе переглянулся с остальными. Дикому дракону дали добавки, которую он тут же съел.

— Так тебе понравилась жестокая рыба? — уточнила Альсебра, кладя зеленую руку на темно-пурпурное плечо дикого дракона.

— О да, она хороша.

— Теперь ты убедился?

Тарелка Пурпурно-Зеленого снова опустела. Он жадно поискал глазами среди объедков.

— Все кончилось? — спросил он страдальчески. Тут Базил раскрыл пасть:

— Не совсем. У меня есть еще один кусочек.

— И? — Глаза Пурпурно-Зеленого уставились на приятеля.

— Но я дам его только тому дракону, который, признает, что он действительно ел рыбу с удовольствием.

Это был решительный момент. Пурпурно-Зеленый обвел глазами товарищей-вивернов.

Во имя древних богов Драконьего гнезда, эта чертова жестокая рыба была изумительна! Совершенно не похожа на все, чем он баловался на суше! Дикие драконы были рабами своего желудка. Пурпурно-Зеленый просто не мог противиться искушению:

— Ох, ладно! Да, она понравилась мне. Теперь давайте последний кусок!

Виверны разразились радостными криками — воплями, которые любое другое существо могли только ужаснуть. На радостях они потребовали еще несколько бочонков эля, выпили его и под веселые песни доели припрятанные остатки жестокой рыбы, добавив еще несколько котлов лапши с акхом, гору свежего хлеба и несколько кругов сыра. Пиво было уже выпито, а песни — в самом разгаре, когда в дверь просунулась голова вестового, сообщившего, что Моно «и Мануэля срочно вызывают для получения тропического снаряжения. Потом будет полная проверка, после чего начнется погрузка на „Ячмень“.

В приказе не было ничего неожиданного, кроме пункта о тропическом снаряжении. Ясно, что пойдут они не в Эхохо. В общем-то, это всех только обрадовало, ибо поход в Эхохо означал долгий марш через ветреные степи Гана, а потом — длительную осаду в снегах и льдах горной страны.

Тропическое снаряжение — это звучало куда привлекательней, по крайней мере, для драконопасов.