Негодяйские дни (СИ)

   Но в этот раз все шло по-другому. Мара будто проснулась и больше не отставала от Такайры ни на секунду. Удары были выверены и чётки и - даже - временами ей удавалось предвосхитить его атаки. Она билась в полную силу с тем, кто заведомо должен был быть победителем - и не сдавалась. Женщина не следила ни за клинком, ни за рукой противника. Как и учил Такайра - смотрела только в лицо партнеру, а один раз и вовсе закрыла глаза, словно прислушиваясь к тому, что внутри. И, уходя от удара, так гибко и изящно провела пируэт, что у Коршуна захватило дух. Он чувствовал, что заводится всерьез. Мысль о том, что кийт не тронет холодом её шею, а губы не ощутят прохладу её губ, становилась невыносимой. Заметив краем глаза, что во двор высыпали посетители 'Пенного дома' - понаблюдать и, наверняка, сделать пару ставок, Такайра провел несколько приёмов, которым Мару не учил. Рукав её куртки окрасился кровью. Женщина вздернула чёрную бровь и улыбнулась так ослепительно, что всей мужской половине зрителей вдруг стало неудобно стоять. А Мара закрутилась безумным дервишем, уходя от стремительных атак Такайры. Бесконечный танец, бывший сродни близости - в нём тела не касались друг друга, а жизнь и смерть натянулись двумя нитями, готовыми вот-вот порваться. Коршун тонко улыбнулся ей и, уйдя из-под удара, молниеносным движением прижал клинок к хрупкому горлу. Какое невыносимое, острое наслаждение!.. Острое? Он опустил глаза. Кийт Мары застыл под его подбородком, хищно подрагивая. Толпа завозилась и яростно заорала. Хорошо хоть, монеты не стали кидать под ноги.

   Мгновение оба стояли, тяжело дыша, и глядя друг на друга с улыбками, заставившими толпу замолчать. Затем, не сговариваясь, опустили клинки. Одинаковые красные полосы протянулись на коже - противники чуть-чуть не рассчитали собственные силы. Мара первой подалась к Такайре. Обняла, прижалась ртом к ране и бережно слизнула алые капли. Порез на её горле уже стянулся. Коршун хотел подхватить женщину на руки, но она, внезапно, уперлась ладонями ему в грудь и посмотрела прямо в глаза. В радужках сини сейчас было больше, чем зелени. Такайра только головой покачал. Научился ли он понимать её без слов? Или, как она иногда, улавливал тени мыслей, намерений, желаний?

   - Ну, хорошо, девочка! - проговорил неохотно, отвечая согласием на безмолвный вопрос. - Ты готова дальше идти одна.

   Мара улыбнулась. Взяла его за руку, сплетя пальцы, и медленно повела вверх по лестнице. От движения её бедер у Коршуна перехватило дыхание. Лезвие кийта задрожало в руке и, как живое, потянулось к ней. Тонкий изящный порез на белой-белой коже - и больше никому не достанется это тело, и никто никогда не услышит хриплый смех, а ничьи пальцы не выпьют шелковую прохладу с кожи...

   Но вместо этого, едва переступив порог комнаты, Такайра с силой метнул клинок, и тот вонзился в дверь, пробив насквозь.

   Он развернул Мару к себе и, совсем пропадая в сиянии вновь ставших изумрудными глаз, подумал, что для него не составит никакого труда разыскать её для того, чтобы убить. Потом. На трезвую голову.

   - Тихо, - недовольно пробурчал Младший, - слишком тихо. Мне не нравится...

   - Мне тоже, - негромко ответил Такайра. - И они запаздывают. Подождем ещё немного. Если не явятся - уйдем.

   Дорога, шедшая среди леса, миновала капище Лесных духов, выложенное огромными узловатыми пнями, которые казались отрубленными головами лохматых великанов, и привела спутников на поляну. На той стороне, за небольшой лиственной рощей, по берегам речки пролегала граница с Плессом. Дозорные башни располагались далеко в обе стороны от этого места, и сторожевые посты проезжали редко. В Плессе дорога петляла через бесконечные коричневые безлюдные скалы, где можно было встретить кого угодно - от каменного ящера, до лихих людей, ищущих поживы или развлечений. Потому трактом купеческие караваны не пользовались. Изредка следовали этим путем представители клана Посланников на быстроногих тайгадримах - бесстрашные всадники на стремительных конях, на которых уходили от любых неприятностей - если только неприятность не спешила следом верхом на такой же лошади.

   Амок стоял рядом с хозяином. Прял ушами, рыл копытом землю. Такайра косился на него, недовольно оглядывал пустую поляну. Вока с ними не было - за перегон до места встречи Коршун отправил его через лес - пробраться незамеченным и занять позицию на каком-нибудь дереве. На всякий случай. Подстраховка для подобных встреч во многих случаях означала сохранение жизни. Впрочем, Стариной страховка Такайры не ограничивалась. Еще ранее он оставил Дарину и Садака - в развалинах заброшенного придорожного хутора: наблюдать за дорогой в Изирим и предупредить, если кто-нибудь поедет оттуда. Дорога вниз, к морю, прослеживалась с того места хорошо. Малыша, напротив, отослал к границе с Плессом. Смотреть и слушать лес. Ждать неприятностей с той стороны.

   Тихий весенний полдень затопил поляну солнечным светом. Уже должны были бы чирикать и щебетать пташки, обустраивая гнезда, но молчали. Лишь гудел сердито потревоженный кем-то шмель. Вдалеке тоскливо и занудно завела свою песнь лесная горлица. Такайра положил ладонь на рукоять кийта. Братья вопросительно взглянули на него.

   - Едут, - сообщил Коршун. - Приготовьтесь, псы. Мара!

   Женщина, бесцельно бродившая по поляне, сшибая клинком верхушки молодой, еще низкой травяной поросли, беспрекословно вернулась к лошадям. Встала чуть в стороне. Приняла расслабленную позу. Казалось, её только что подняли с постели, не дав выспаться. На бледном лице проступило скучающее недовольство, лишь лазоревый взгляд был холоден и отстранен. 'Глаза идола!' - подумал Такайра, мельком посмотрев в её сторону, и снова уставился на дорогу.

   Гости ехали быстро. Над рощей взметнулась и поднялась в неба стайка спугнутых птиц. Еще несколько минут, и восемь всадников в ничем не примечательных одеждах выехали на поляну. Пленника, чьи глаза скрывала туго завязанная полоса ткани, вёз в седле перед собой один из наездников. Зелёная, явно из дорогой ткани, рубаха 'клиента' была местами порвана, чёрные узкие брюки заправлены в высокие сапоги, светловолосая голова не покрыта.

   Шестеро из подъехавших спешились, спустили пленника на землю. Тот повертел головой, словно прикидывая - куда его привезли? Затем сделал пару шагов, разминая ноги. Такайра отметил для себя, что незнакомец высок и хорошо сложен, движениями не выказывает страха, а, напротив, в них сквозит уверенность человека, привыкшего повелевать. За таким в дороге нужен будет глаз да глаз.

   Двое всадников остались в седлах, положив на колени арбалеты - обычная предосторожность для таких встреч, показывающая, что они начеку. Зоркие глаза Коршуна разглядели на деревянных прикладах маленькое черное клеймо.

   Неожиданно Мара двинулась вперед, что ему совсем не понравилось. Насколько он её изучил - она стояла бы неподвижно до самого конца встречи. Если, конечно, все разошлись бы с миром. Женщина остановилась слева от него, напряженно вглядываясь в лица гостей.

   Один из прибывших, на чьей щеке ясно выделялись три шрама - словно большая кошка ударила лапой, толкнул пленника в спину. И сам сделал шаг вперёд, протягивая Такайре кожаный мешок с глухо звякнувшим золотом.

   - Пересчитай, - спокойно сказал он.

   Сознание Такайры умело раскладывать ситуацию на составляющие. А вот свести воедино увиденное он не успел...

   Мара низко зарычала и бросилась на того, с изуродованным лицом. Клинок полыхнул в полуденном свете. Отрубленная конечность, так и не отпустившая мешок с деньгами, упала под ноги ничего не понимающему пленнику. Такайра метнул кийт в грудь первого, держащего арбалет, увернулся от бросившихся на него двоих, схватив за шкирку, мощным движением повалил пленника на землю - чтобы не задели клинками или стрелами. Выстрел Вока достал второго арбалетчика. Мертвец свесился с седла, испугав лошадь. Та всхрапнула и понеслась в сторону Изирима. Братья уже стояли за Коршуном, прикрывая его спину. Мара оказалась отсечена от них сразу четырьмя нападавшими. Безрукий, еще не пришедший в себя от боли, но полный ярости и того непостижимого быстродействия, что дает состояние аффекта, выхватил клинок. Вместе с напарником бросился вперед, тесня женщину к лесу.