Конан и Слуга Золота(СИ)

Но что-то всё же смущало и беспокоило киммерийца. В рассказе и Каринэ и Эрека. Нет, не то, что было сказано, а, скорее, то, что можно было додумать.

Крошечный червячок предчувствия не желал слушать доводов рассудка, и всё пищал и пищал: «Опасность!» Внутренний голос безошибочных инстинктов говорил Конану, что он всё равно опоздал, и зло уже свершилось. Что охотились точно не за ним. Что его воспринимали лишь как досадную помеху – свидетеля. И ещё говорил ему внутренний голос, что его прекрасную и такую бойкую подругу надо спасать! И спасать быстро!

                              ***

Наигранно-весёлое щебетание Лавины уже начинало не на шутку раздражать.

Вздохнув, Каринэ поправила головной платок, и в очередной раз закатила глаза, ругаясь про себя. Мысль прогуляться по городу и прикупить подешевке ароматических притираний у знакомого шемита уже не казалась ей такой удачной, как полчаса назад. Достала же её эта шлюха!

Любопытство Лавины было чрезмерным, а чувство такта, кажется, отсутствовало вовсе. И всё-то ей нужно знать: и кто такой этот волосатый гигант, и где они встретились с Каринэ, и когда? И чем он занимается, и откуда у него деньги? И что он любит, и как хочет, когда… ну ты понимаешь, дорогая?.. О, он же такой здоровый! Наверное, ненасытен, как дикий бабуин! И как ты выдерживаешь, бедняжка!.. И как… – ну и так далее в том же духе. Нездоровый интерес к северному гиганту был явно неподдельным…

В то же время, когда Каринэ пыталась перевести разговор на теперешнего благодетеля Лавины, та лишь досадливо отмахивалась, называя его старой похотливой образиной, противной макакой, и, давая понять, что он помимо старости и богатства, ещё и капризен, словно дитя, и его дряблое тело, гадкие привычки и крохотное… мужское достоинство, уже сидят у неё в печёнках. Ах, если бы не его деньги… Ну, ты понимаешь, дорогая?

Она понимала.

Она нутром чувствовала назревающий подвох.

И чем больше щебетала её опасливо оглядывающаяся спутница, тем крепче становилась уверенность Каринэ, что не всё в порядке с этой Лавиной. Ведь никогда раньше они не были особо близки. И, ох, неспроста конкурентка, которую в глубине души Каринэ и вправду недолюбливала, заявилась сегодня к ней.

Заявилась, якобы, извиниться за ночное беспокойство. История о том, как она перепутала коридор и дверь, была не слишком-то правдоподобна. Даже для пьяной женщины. А ведь ночью Лавина не была пьяна – в этом Каринэ была уверена. Но она держала пока свои сомнения и неприязнь при себе, всё больше раздражаясь, что согласилась выйти на улицу. Да и Конан, если вернётся, будет недоволен её отсутствием.

Лавина, казалось, не замечавшая испортившегося настроения спутницы, теперь поносила одну из их коллег – Зарему из «Корабля пустыни». Та однажды отлупила её, и разорвала на ней платье – якобы Лавина отбивала у неё клиента. А она – тоже мне, воплощённая добродетель! – разумеется, этого не делала! Она не такая! Что же, она и сама, что ли, не найдёт себе?.. Поклёп! Ну, ты понимаешь, дорогая?

Ну, конечно, поклёп – усмехнулась про себя Каринэ – конечно, не делала!

Тебя била, если правильно помнится, не одна только Зарема. Тебя лупили и таскали за жиденькую шевелюру и Максуда, и Анзия, и Лаик… Кстати, Лаик что-то давненько не видно. Она-то на твой счёт, «дорогая», не обольщалась. Да вот и сейчас, чем ты, интересно, занята? Хотя за себя она не волновалась, и в своём необузданном друге была вполне уверена.

Но Лавина может быть и назойлива, и настойчива в достижении цели – если решит, что цель того стоит. Это-то Каринэ знала точно. Поэтому смутное ощущение подвоха всё сильней овладевало ей. Это чувство буквально росло с каждым шагом, превращаясь в уверенность. Она уже совсем было решила распрощаться с назойливой болтуньей, и повернуть назад, в оживлённые торговые улочки.

Но оказалось, что уже поздно.

Они как раз проходили узкий и тёмный переулок, пересекавший квартал Благовоний, «сокращая дорогу», к лавке «знакомого шемита», как вдруг сзади чьи-то сильные руки обхватили её, а кто-то ещё прижал ей к лицу мерзко пахнущую тряпку.

Она дёрнулась что было сил, и попыталась достать свой маленький кинжальчик.

Бесполезно. В огромных и сильных руках она была словно крохотная беспомощная птичка! Не помогли ни пинки, ни отчаянные рывки. Призыв о помощи потонул в толще воняющей тряпки, и очень быстро сознание её померкло, и тело расслабленно обмякло в объятиях невидимых злодеев.

Хищно-торжествующее выражение на лице Лавины, с видимым удовольствием наблюдавшей за неравной схваткой, не оставляло никаких сомнений в её подлинных чувствах к более удачливой и красивой сопернице. Когда жертва затихла, женщина с лицом хорька, повернувшись, пробежала несколько шагов, и распахнула неприметную дверь в тёмном закутке. Когда обернулась, глаза её сияли торжеством:

– Заносите! Быстрее! – так могла бы прошипеть далеко не каждая змея! А черты лица исказила такая безобразная гримаса, что трое крепких мужчин, одетых в неприметную одежду горожан, из которых один нёс бесчувственную женщину, а двое прикрывали со спины, совершенно загораживая от возможных наблюдателей сцену похищения, невольно вздрогнули, несмотря на всю свою выдержку и немалый криминальный опыт.

Они явно, и не без оснований, опасались свою злющую подельщицу.

Выглянув ещё раз из-за угла, и убедившись, что в соседних улицах жизнь продолжает идти своим чередом, Лавина медленно, с чувством хорошо исполненного долга, потянулась, и довольно улыбаясь, зашла в тёмную дыру входа.

Дверь за ней бесшумно закрылась.

На мальчишку-нищего с огромным уродующим щрамом через всё лицо, устроившегося попрошайничать на гнилой циновке шагах в сорока, на перекрёстке, коварная женщина внимания не обратила, потому что он сидел здесь каждый божий день. И был, так сказать, привычной частью обстановки. Вроде занавеси на дверях лавок.

Очередная ошибка с её стороны.

Когда женщина с лицом не то – хорька, не то – обезьяны, скрылась, нищий со шрамом обменялся несколькими странными жестами с лоточником – продавцом маленьких пирожков, и тот неторопливо двинулся в направлении старого города, не забывая выкрикивать своё заученно-привычное, а потому великолепно маскирующего его: «Пирожки! Самса! С требухой, луком и тыквой! Три штуки на обол!». Мальчишка со шрамом остался на месте.

                              ***

Конан разъярённо сжал тяжёлые кулаки, да так, что они аж заныли.

Опоздал!

Когда Эрек выбрался, кое-как приведя себя в порядок, через люк, киммериец в пару ударов выбил ногой одну из решёток подвальных окошечек. Легко подтянувшись, он выбрался во внутренний дворик, где в это время дня никого не бывало, и аккуратно вставил решётку на место, чтобы создать иллюзию её целости.

Затем он ловко выскользнул через тупички и переулочки задней части постоялого двора, где кроме конюхов редко кто бывал, и добрался до перекрёстка, откуда давешний новый, подозрительного вида нищий с мальчонкой – явно посыльным – контролировал вход в «Медного быка».

Но – поздно. Оба исчезли. Конан передёрнул плечами. Ну,если это – работа Эрека… Если это он подал им какой-то условный знак… Судьбе идиота-толстяка не позавидуешь! Когда его предали – Конан жесток и беспощаден! Он его в…

Однако пара медяшек и вежливый вопрос позволили киммерийцу прояснить ситуацию у настоящего нищего – безногого и покрытого струпьями попрошайки неопределённого возраста, последними словами поносившего временного незваного конкурента. Так как этот несчастный «работал» здесь на протяжении всего времени постоя Конана, не было оснований не доверять его словам.

Варвар узнал много нового и интересного в отношении местных ругательств, проклятий и традиций. Дело было в том, что все участки «работы» жёстко распределены и закреплены. И появление чужака на территории, контролируемой каждым «членом профсоюза», чревато для непрошенного гостя неприятностями. Но в данном случае не помогло даже обращение к старшине общины – и его, Салиха (так звали безногого) – жестоко избили появившиеся откуда-то незнакомые, но одетые горожанами, здоровяки.