Астральное тело - 1

— Ясно, — задумчиво произнес я.

Аня предложила мне чаю. И тут меня словно осенило. Я вспомнил, что Вика приобрела книгу „Возрожден ли мистицизм?“ у человека тоже в очках, одно стекло — треснутое… Хотя, успокоил я себя, мало ли на свете треснутых очков!

Часть третья. И ВОТ…

В гостях

Дом 33 по улице Ленина… Я поднялся на второй этаж и тут же поморщился: нет ничего противнее запаха сырого белья, перемешанного с запахом борща! Общежитие…

Изо всех щелей на меня обрушились стуки, крики, хохот. Вот и комната 22. Она оказалась в самом конце коридора. Я торопливо постучал в белую замусоленную дверь, мне хотелось поскорее скрыться за этой дверью. Я до ужаса ненавижу общежития! Я всегда избегаю долго в них находиться. Все общежития у меня ассоциируются с какой-то заразой, уж лучше снимать квартиру… Общежитие — это же унижение, уничтожение самостоятельности, творчества и человеческой личности! Здесь как нигде и никогда к тебе лезут изо всех щелей, и ты можешь лезть в каждую щель, и попробуй только закрой свою щель, не пусти! Ты станешь уже не общим, и тогда… Ты сам уйдешь из общежития… Но это еще полбеды! Из общежития можно уйти… А вот если целая страна является общежитием?! Планета?

Как назло, мне не открывали. Пришлось постучать еще и еще раз. Я прислушался: за дверью послышалось то ли шарканье, то ли возня… Я не выдержал и крикнул прямо в дверь:

— Саша, Корщиков! Это я — Сережа Истина, вчерашний знакомый, — и я снова прислушался.

Щелкнул замок, дверь приоткрылась, послышался голос Корщикова:

— Заходите.

— Что так долго? — спросил я. Мне хотелось спросить весело, но у меня вышло громко и грустно. Тяжело перестраивать свое настроение в единый момент, а надо бы научиться! В общежитии без этого — не выжить!

— Т-с-с… Я задремал, — сказал Корщиков шепотом, сынишка еще спит, пожалуйста, тише…

Я протиснулся в комнату. Саша оказался передо мной в одних плавках. Он осторожно прикрыл дверь и предложил:

— Проходите сюда, э-э, нет, лучше туда, в кресло у окна. А я сейчас только умоюсь.

Кресло слегка поскрипывало, я приютился в нем потихоньку и наконец-таки вдохнул свежего воздуха из открытого окна: на-дышавшись, огляделся по сторонам. За разноцветной шторой у входной двери шипела вода, а здесь, неподалеку от меня, на распахнутом диване спал мальчик лет четырех с очень крупной, как мне показалось, головой.

Вскоре из-за шторы появился раскрасневшийся Корщиков. Он надел трико, порылся в книжном шкафу и, достав оттуда черный пакет, протянул его мне.

— Вот, это Владимир Шмаков. Если не трудно, отпечатайте, пожалуйста, экземпляр и для Ани, — попросил он.

— Конечно, отпечатаю, — сказал я и, приняв пакет, спросил. — Когда мне вернуть эти негативы?

— Ну, я думаю, недели три хватит, чтобы все отпечатать?.. — то ли рассуждая вслух, то ли спрашивая, сказал Корщиков.

— Постараюсь уложиться, — заинтересованно определил я и добавил, — хотя работы немало!.. Сколько всего страниц? заглядывая внутрь черного пакета, спросил я.

— Чуть более пятисот, — ответил Саша и сел напротив меня на довольно расшатанный, жиденький, как этажерка, стул.

Мы заговорили врастяжку, с паузами, будто на разных языках, как бы прислушиваясь к незримому переводчику, сидящему между нами. Таинственные паузы вкрадывались в наш диалог, эти паузы я тоже осмысливал, и даже, мне показалось, осмысливал не меньше, чем сами слова Корщикова.

Я отложил черный пакет в сторону, на подоконник. Пауза продолжала висеть между мною и Сашей.

— Отвратительное место общежитие, не правда ли? — сказал Корщиков.

— Я бы сказал даже — мерзкое, — ответил я.

— Да, но, как бы оно плохо ни было, а только чем ни хуже, тем лучше, — удивил меня Корщиков.

— Вы сказали: чем ни хуже, тем лучше? — переспросил я.

— Да, — подтвердил он.

— Но, тогда, Саша, позвольте вас не понять!

— Сосредоточиваться в безветрии, тишине и покое, — это хорошо! — сказал Корщиков. — Но это такое непрочное умение! От малейшего шороха может рассыпаться… Куда сложнее застолбить свое внимание на чем-либо среди отвлекающей тебя призрачности. Поверьте, в магии, например, это очень важное обстоятельство.

— Ну, это в магии, а в жизни все, скорее, наоборот, возразил я. — Хотя, про себя, мне именно так и хотелось думать!

— Одни говорят — магия, другие говорят — жизнь. В чем разница? Суть одна. Названия — разные, — пояснил Корщиков.

— Ну, уж я не соглашусь с вами, что жизнь и магия — одно и то же.

— Согласитесь или нет, от этого суть все равно не изменится, — сказал Корщиков. Он абсолютно уверенно посмотрел мне в глаза.

Все-таки пауза великая вещь! Ничего на свете нельзя делать без пауз. А разговор без пауз — не разговор, а так, информативное общение, и только… Я молчал с полминуты.

— Вы можете смело расспрашивать меня по своему усмотрению, — предложил Корщиков.

— Вы знаете, — сказал я, — не люблю „вечера вопросов и ответов“.

— Понимаю, — кивнул Корщиков, — чувствуете напряженность? Ну, что ж…

— Совершенно верно, чувствую!

— Тогда… Спрошу я. Можно?

— Спрашивайте.

— Хорошо… Что побудило вас заинтересоваться Шмаковым, ну и так далее?

— Э-э… Как вам сказать… Мне порою кажется, что тяга к необычному у меня в крови, она скорее неосознанная, чем направленная, и больше символична, чем рассудительна… Здесь и вера в Бога, и в приметы, ну и конечно же состояния восторга, радости, таинственности, если хотите, — даже страха!

Корщиков улыбнулся, но как-то по-доброму, и эта улыбка меня ничуть не смутила.

— Например, в детстве, — продолжал я, — каждое лето я проводил у своей бабушки в деревне. Напротив ее двора жила одинокая старая женщина — настоящая монашка! — баба Домна… Она никогда в жизни не была замужем! Я часто бегал к ней в гости, через дорогу, и подолгу засиживался за чтением Евангелия и других священных книг. А рассказывала баба Домна так интересно о жизни святых и Христа! Царство ей небесное, пусть ей земля пухом будет… — я приумолк.

— Да… Впечатления детства, — медленно проговорил Корщиков, — но это, — предрасположенность души, а в чем же мелодика вашего интереса?

— Мелодика?

— Да, мелодика, — подтвердил Саша.

— Не так давно, — сказал я, — я узнал, что мой двоюродный дед был колдун!

— Аня рассказывала мне об этом, — остановил меня Корщиков.

Снова наступила пауза. Я раздумывал: говорить о Наташе или не говорить?..

— Говорите, говорите! — возник неожиданно голос Корщикова. Я удивленно посмотрел на Сашу:

— У меня создается впечатление, что вы даже знаете, о чем я должен говорить! — сказал я.

Корщиков промолчал…

— Ну, хорошо… — решился я. — Понимаете, Саша, у меня есть девушка. Божественно красива, неземная душа… Я люблю ее… Мы познакомились во сне… А на другой день узнали друг друга наяву, как старые знакомые!.. В этой истории я так запутался.

— Не переживайте… Если вам суждено, — разберетесь, сказал Корщиков, — все зависит от вас самих. А раз началось, значит — суждено!

Он смотрел мне в глаза совершенно спокойно, уверенно, непоколебимо, а я только посматривал в его глаза, как бы заглядывая на мгновения…

— У меня был друг, — продолжал я, — он давно умер, но он приходил ко мне во сне и показывал, как они живут. Там я и познакомился с Наташей.

— Так ту девушку зовут Наташа? — спросил Корщиков.

— Да. Ее зовут Наташа.

— Что ж, такое бывает, — определил он, и тут же, как-то особенно оживившись, спросил: — Вы что-то хотели у меня спросить вчера в лаборатории?..

— Да, я хотел попросить вас рассказать о Священной книге Тота, — ответил я.

— О Священной книге Тота можно говорить часами, если не веками. Ведь это — самая древняя книга на Земле!

Корщиков поднялся со стула, продолжая смотреть на меня. Его правая рука неподвижно висела от плеча. Потом он сделал несколько шагов от стула, постоял у книжного шкафа и снова вернулся и сел на стул. Я молча ожидал…