Судьба Убийцы (ЛП)

Керф скрестил ноги, беспечно улыбнулся и сказал:

- Прекрасная ночь для праздника! Ты попробовала копченую козлятину? Она просто превосходна! - он указал на темнеющий за площадью лес. - Вон у того лавочника под фиолетовым навесом.

Сумасшествие сделало его приятным парнем. От упоминания о еде у меня засосало под ложечкой.

- Превосходна, - тихо ответила я и отвела взгляд, надеясь, что согласие - это лучший способ поскорее закончить разговор.

Он мрачно кивнул и, придвинувшись ближе к огню, вытянул грязные руки к теплу. Даже в свихнувшемся состоянии у него было больше ума, чем у Реппин. Тряпка, оторванная от его рубахи, была намотана на палец, который я укусила. Он открыл прочный кожаный мешочек, прикрепленный к поясу, и порылся в нем.

- Держи, - сказал он и протянул мне палочку. Я вдруг почуяла вяленое мясо и поразилась тому, что желудок тут же свело от голода, а слюна заполнила весь рот. Руки тряслись, когда я поднесла мясо ко рту, но оно оказалось настолько сухим и жестким, что я не смогла откусить от него. Я жевала и сосала его, пытаясь отгрызть кусочек, который смогла бы проглотить.

- Я знаю, что ты сделала.

Я сильнее стиснула в руках кусок вяленого мяса, испугавшись, что калсидиец отнимет его у меня, и промолчала. Двалия подняла взгляд от бумаг и нахмурилась, глядя на нас. Я знала, что она не станет пытаться отобрать у меня еду из страха перед моими зубами.

Он потрепал меня по плечу.

- Ты пыталась спасти меня. Если бы я отпустил, когда ты меня укусила, я бы остался там с прекрасной Шун. Теперь я это понял. Ты хотела, чтобы я остался защитить и завоевать ее.

Я продолжала жевать мясо, чтобы как можно большая часть оказалась в моем желудке прежде, чем его отнимут. Я запоздало кивнула Керфу. Пускай верит во что хочет, если это означает, что он будет давать мне еду.

Он вздохнул, глядя в ночь.

- Я думаю, что мы в царстве смерти, хотя оно сильно отличается от того, что я ожидал. Мне холодно и больно, но я слышу музыку и вижу красоту. Не понимаю, награжден я или наказан. Не знаю, почему я до сих пор с этими людьми, а не на суде своих предков, - он мрачно взглянул на Двалию. - Эти люди страшнее погибели. Может быть, именно поэтому мы застряли в горле смерти на полпути.

Я снова кивнула. Мне удалось оторвать кусок мяса, и теперь я старалась разжевать его. Никогда еще не испытывала такого желания что-то проглотить.

Калсидиец отвернулся, нащупывая что-то на поясе, а когда повернулся обратно, в его руке сверкал большой нож. Я попыталась отползти от него, но он поймал мои связанные ноги и подтянул к себе. Нож был острым. Он скользнул сквозь перекрученную ткань, и внезапно мои лодыжки оказались на свободе. Я вырвалась из хватки Керфа, но он подался ближе.

- Теперь запястья, - сказал он.

Довериться или нет? С такой же легкостью, как перерезать мои путы, нож мог отхватить мне палец. Я запихнула кусок вяленого мяса в рот, зажала его зубами и протянула калсидийцу руки.

- Туго! Болит?

Не отвечай.

Я молча встретила его взгляд.

- У тебя распухли запястья, - он аккуратно просунул нож между моих ладоней, лезвие было холодным.

- Прекрати! Что это ты делаешь? - Двалия наконец нашла выход своему гневу.

Калсидиец едва ли уделил ей внимание. Он сжал мои руки, чтобы облегчить себе труд, и начал пилить тряпки, которые их связывали.

Двалия удивила меня. Она как раз собиралась подбросить ветку в огонь, но вместо этого шагнула к нам и треснула калсидийца по затылку. Он осел, все еще сжимая в руке нож. Я разорвала остаток своих пут, вскочила на ноги и успела сделать пару шагов на гудящих ногах, прежде чем она схватила меня за шиворот, чуть не удушив. Первые два удара палкой пришлись на правое плечо и ребра.

Я извернулась в ее хватке, не обращая внимания, что таким образом рубашка душила меня только сильнее, и начала изо всех сил пинать ее по голеням и коленям. Она вскрикнула от боли, но не отпустила и ударила меня сбоку по голове. У меня зазвенело в ушибленном ухе, но страшнее была возникшая темнота перед глазами. Я шатнулась от нее, но только предоставила ей возможность ударить себя по голове с другой стороны. Я смутно поняла, что она кричит остальным схватить меня. Никто не бросился ей на помощь. Винделиар хныкал:

- Не надо, не надо, не надо, - с каждым словом его голос становился все тоньше.

Меня разозлило, что он причитал, но ничего не делал. Я кинула в него всю свою боль.

Она снова ударила меня по голове, превратив в месиво ухо. У меня подогнулись колени, и я внезапно повисла на своем воротнике. Двалии не хватило сил выдержать мой вес, и она повалилась поверх меня, отчего мое плечо пронзила острая боль.

Я ощутила волну чьих-то чувств. Так бывало, когда Неттл и мой отец сливались умами или когда его мысли скакали во весь опор, а он забывал их сдерживать.

Не вреди ей! Не вреди ей!

Двалия отпустила мой воротник и со странным звуком откатилась от меня. Я не пыталась шевелиться, а просто дышала, снова наполняя легкие воздухом. Я выронила мясо. Рот был полон крови, повернув голову и приоткрыв его, я почувствовала, как струйка стекла из уголка губ.

Не умирай. Пожалуйста, не умирай и не оставляй меня одного, - шепнула мне мысль Винделиара.

Ах, вот что. Когда я вылила на него свою боль, то открыла путь его мыслям. Опасно. Собрав остатки воли в кулак, я отрезала его от своего разума. Слезы обожгли мне глаза. Это были слезы ярости. Икра Двалии оказалась в пределах досягаемости моих зубов. Интересно, смогла бы я откусить кусок мяса от ее ноги.

Не стоит, волчонок. Палка все еще при ней. Отползай. Незаметно. Она из тех, на кого не стоит нападать, если не уверен, что сможешь убить.

Я попыталась отползти ужом, но рука не слушалась меня. Она бесполезно повисла. Я была сломлена. Я зажмурилась от боли, и маленькие черные точки поплыли перед глазами. Двалия сначала встала на четвереньки, а потом с кряхтением поднялась и пошла прочь, не взглянув на меня. С другой стороны костра она села на свой мешок и снова начала рассматривать свои скомканные бумаги и маленький свиток, который нашла в костяной трубке. Она медленно поворачивала листы, потом внезапно наклонилась ниже, разложила их рядом у себя на коленях, переводя взгляд с одного на другой.

Калсидиец медленно сел. Он дотронулся до затылка, посмотрел на руку и потер друг о друга влажные пальцы. Он наблюдал, как я приподнялась, и, глядя на мою обвисшую руку, покачал головой.

- Она сломана, - прошептала я. Мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы кому-нибудь было не все равно, что мне очень больно.

- Страшнее смерти, - спокойно сказал он, подобрался ближе, положил пальцы мне на плечо и надавил. Я вскрикнула и отдернулась.

- Не сломана, - констатировал он. - Но я не знаю, как это называется по-вашему.

Он сжал одну руку в кулак и стиснул его другой рукой, а потом выдернул кулак.

- Выскочило, - сказал он и потянулся ко мне, отчего я сжалась, но он лишь помахал в сторону плеча: - Выскочило.

- Рука не двигается, - меня охватила паника, я не могла вдохнуть.

- Ложись. Не двигайся. Расслабься. Иногда оно встает на место само.

Он посмотрел на Двалию.

- Она - оса, - сказал калсидиец. Я уставилась на него, он болезненно улыбнулся. - Калсидийская поговорка. Если пчела жалит, то умирает. Она расплачивается за то, что причинила тебе боль. А оса может жалить снова и снова. Боль, которую она приносит, ей ничего не стоит.

Он пожал плечами:

- Вот они и жалят. Ничего другого они не знают.

Двалия неожиданно вскочила на ноги.

- Я знаю, где мы находимся! - она снова посмотрела на маленький свиток. - Руны сходятся. В этом нет никакого смысла, но должно сходиться!

Она уставилась вдаль, потом ее глаза сузились, а выражение лица изменилось, когда она что-то поняла.

- Он соврал нам. Он соврал мне! - взревела Двалия. Она пугала меня, когда злилась, но в гневе была еще страшнее. - Он соврал мне! Рыночная площадь, сказал Прилкоп, на людной дороге. Он считал себя очень умным. Он обманом заставил меня привести нас сюда. Он обманул меня!