Падение Света (ЛП)

Снизу доносились голоса троих гостей. Сакуль уже была знакома с лордом Ванутом Дегаллой и его гнусной женушкой Силлебанас — виделась при каком-то событии в Цитадели, хотя память подводит — она была слишком молода, слишком взволнована, чтобы запомнить хоть что-то, кроме имен и соответствующих именам лиц. Сестра ее, Шаренас, выразила парочке негодование, но Сакуль не могла вспомнить, за что. Третьей гостьей в комнате внизу была леди Эгис из Дома Харан, далекого и почти изолированного владения. Высокая и привлекательная, словно королева (впрочем, впечатление это портили очевидные усилия выглядеть по-королевски), леди Эгис стояла в оппозиции Хиш Тулле, но причин Сакуль до сих пор не понимала.

Стараясь ступать тише, она села на стул, плотно натянула плащ и стала подслушивать.

Говорила Силлебанас. — Ошибка Аномандера, — повторила она. — Думаю, мы все согласны. Поборнику Матери Тьмы подобает обеспечивать прочный союз знатных родов. В конце концов, лик врага едва ли смутен…

— О, довольно, Сил, — вмешалась Эгис, и резкий голос, как всегда, намекал на нетерпение и презрение. — Настаивай на простоте, если хочешь, но это лишь ублажит ложную уверенность в контроле над ситуацией. Истина намного сложнее. Союзы ненадежны. Верность подозрительна. Нам грозит не обычный и быстрый передел сил в королевстве. Обещания будущего… слишком опасны.

— И особенно потому, — подхватил лорд Дегалла, — даже вы, Эгис, должны признать неудачу лорда Аномандера. К тому же он продолжает упорствовать в бездеятельности. Прежде чем будет наведен порядок, в Цитадели прольется кровь.

— Пусть две жрицы вцепятся друг в дружку когтями, — бросила Эгис. — Все эти разговоры о Матери Тьме и Отце Свете… Давно ли вопросы религии требовали… обнажения кинжалов, тем более мечей? До погромов — до всех жестокостей… до наглой резни невиновных мы, Тисте, отлично поддерживали разнообразие верований.

Дегалла фыркнул: — Милая Эгис, сколько отрицателей скопилось в ваших отдаленных имениях? Смею думать, весьма немного. Нет, червь недовольства проник в нас в тот день, когда Драконус сделал королеву богиней. Но даже ты, жена, видишь в Аномандере виновника нынешнего нестроения. А это не он!

— Пусть так, — настаивала Силлебанас, — он поистине не справился с вызовами.

— Не его вина, — сказал Дегалла.

— Я вполне довольна, — заявила Эгис, — видеть его влияние уменьшившимся.

— Полагаю.

— О чем вы, Ванут?

— Спрячьте ножи, Эгис. Вашим намекам на неудачный выбор невесты недостает тонкости. Какое будущее вы вообразили? Раз между Аномандером и Андаристом пролегла трещина, вы предложите утешение, умеряя горе и чувство потери? Уже не важно. Нам нужен Легион ослабленный, но не обязательно уничтоженный.

— Вызов, — подтвердила Силлебанас, — в том, как этого достичь.

— Значит, вы двое готовы встать с Хиш Туллой.

Дегалла отозвался: — Уменьшение власти и влияния обеих сторон было бы идеальным, Эгис. Аномандер предался решению личных дел, что не вполне подобает командующему армий Матери Тьмы. Хоть в этом мы согласны?

— А если его отстранить от обязанностей?

— Нам лучше послужит брат более скромный.

— Но не тот, что кажется бескровным, — сказала Силлебанас. — Среди троих по-настоящему страшен лишь Сильхас Руин.

— Почему бы? — возмутился Ванут.

— Сильхас Руин не понимает, что такое верность.

Эгис фыркнула: — То есть его не подкупишь. Думаете, Андариста можно?

— Детали подкупа предоставляю вашим ловким ручкам.

— Так мы согласились?

— Будет битва. Поглядим, как она обернется, — сказал Ванут.

— А Хиш будет верить, что мы с ней?

— Пусть верит во что хочет. Едва ли мы одиноки в нежелании делать окончательный выбор. Сестра всецело согласна с такой позицией, как и Дом Манелет.

Эгис заговорила более суровым тоном. — Вы что-то знаете, Дегалла.

— Скажем так, мы все готовы положиться на несомненное, но тут вопрос скорее в ожидаемом.

— Просветите же меня.

— Имейте веру, Эгис.

— Веру?

— Именно. — Сакуль почти увидела лукавую улыбку на устах Силлебанас. — Веру.

— Пора вернуться в обеденный зал, — заметил Ванут. — Сестры не будет, она предоставила ночь мне. Кажется, я слышал звон, возвестивший о прибытии еще одного аристократа.

Эгис хмыкнула. — Значит, нас достаточно для начала действий.

— Хиш Тулле решать.

Силлебанас тихо хихикнула: — Да, иногда мы так великодушны.

— Когда это ничего не стоит.

— Как приятно, что мы понимаем одна другую, леди Эгис.

Сакуль слышала, как они уходят. Вскоре она встала со стула. Игра в измену всегда тонка, когда дело касается взрослых. Но в них бурлит, едва скрываемая, злая радость детей. Поняв это, Сакуль оказалась потрясена. «В конце концов это мальчики и девочки. А я-то верила: политика — нечто возвышенное, хитрое и остроумное. Ничего такого!

Желания ядовиты. Нужда дает дорогу алчбе, питает иллюзии голода — как сказал бы Галлан — и мир становится волчьим логовом. В жестокой игре в политиков мы опускаемся до детей, и каждый из нас оглушительно визжит от нелепой тупости, но некому услышать стоны страдающих».

Она ощутила тошноту. Пора налить до краев очередной кубок.

«Беспокойство, позволь вырвать твое жало».

* * *

Вздохи Рансепта рождали эхо в полной пара кухне. Повар отослал армию помощников в мойку, из большого помещения с железными раковинами доносился лязг и звон посуды, ножей и вилок. Кастелян и двое незнатных гостей остались за разделочным столом. Секарроу носила мундир домового клинка Дретденанов, хотя ее длинные пальцы более соответствовали ленивому перебиранию четырех струн ильтра, нежели простому мечу у пояса. В ней была какая-то деликатность, любезная сердцам большинства мужчин; большие глаза сияли на почти детском лице. Хоральт Чив составлял полный контраст сестре: лицо из одних острых углов, плечи широкие и сильные, покоящиеся на столешнице руки — грубые, большие и потрепанные. Хоральт был капитаном сказанных дом-клинков, а также давним любовником Дретденана. Союз не мог даровать им детей, но во всем остальном мужчины казались счастливой семейной парой.

За долгий жизненный срок Рансепт имел возможности размышлять о чудесном разнообразии любви, насколько это доступно оказавшемуся на периферии страсти, слишком согбенному и потертому веками, чтобы привлечь чужой взгляд. Характер не склонял его к скептицизму и горечи при виде чужой нежности. Иным суждено идти по жизни одиноко, другим — нет. Обожание Дретденаном капитана Чива было бальзамом на глаза всех умеющих видеть.

Знать собиралась в обеденном зале но, хотя Хоральт Чив вполне мог появиться рука об руку с лордом, как подобает паре, он выбрал общество сестры и Рансепта. Поведение его намекало на беспокойство или даже разочарование, но Рансепт мало знал гостей, так что безмолвствовал, впитывая остатки похлебки куском хлеба, размеренно жуя и вздыхая.

Наконец Секарроу отвела пальцы от струн и положила инструмент на колени. Откинулась в кресле, сказал, глядя на брата: — Осторожность не порок.

Хоральт постучал по столу костяшками пальцев — резкий звук заставил Рансепта вздрогнуть. — Это имело значение, уверяю. Но не главное.

— Он боится, что может проиграть.

— Пока что страхи его вполне обоснованны.

Тонкие брови поднялись. — Ты бросишь его?

Хоральт удивленно поднял глаза и тут же отвернулся. — Нет. Конечно, нет. У нас уже были разногласия.

— Ты неверно меня понял, брат.

— То есть?

Вздохнув, Секарроу посмотрела на Рансепта. — Кастелян, прошу простить моего тупоумного братца за эти пререкания.

Рансепт хмыкнул: — Не мне вмешиваться, если не приглашен.

Склонившись над столом, Хоральт махнул рукой: — Так приглашаю. Скажите, чем столь затуманен мой ум, что я не понимаю опасений сестры?

— Вы командуете дом-клинками, сир. На поле брани солдаты погибают. Как и офицеры.