Пенталогия «Хвак»

Незнакомец не позволил Зубану додумать мысль до конца и ловким ударом секиры снес ему голову. Бач успел и того меньше, потому что его голова улетела в кусты еще вперед Зубановой. А Лоскут лежал на своем месте смирно и бездыханно, надежно пришпиленный к мокрой предрассветной земле чудовищным ударом простого швыряльного ножа.

Незнакомец вошел в трактирные двери и остановился, сощурив смеющиеся глаза:

— Горуль! По какому поводу веселье!?

— Я! — отозвался на крик трактирщик. — Что?.. О-о… О, о, о! Ай, да это гости к нам! Сиятельный господин Зиэль, счастье-то какое! Давненько о вас не слышно было. Что? А… Так ведь Праздник Закатов на дворе, вот и гуляем, закаты и рассветы напролет!

Зиэль осторожно пробрался сквозь пляшущие толпы и привалился к стойке.

— Ах, да, я и забыл. Налей-ка мне имперского.

— Очень хорошее кремовое пришло. Просто нектар богов!

— Нет. Я же сказал: простого имперского кувшинчик. Как торговля идет?

— Сей миг будет сделано! Торговля? И слаще времена бывали, но жаловаться грех. Вот, лучшее, прохладненькое. И кубок — тот самый, ваш!

— Спасибо, Горуль. — Зиэль вынул из кармана на ладонь три червонца и брякнул ими в стойку. — Возьми пока. Если не хватит — напомни вовремя. Но есть у меня предчувствие, что хватит и этого, не успею напить и наесть.

Трактирщик сгреб деньги… деньжищи!.. и приготовился слушать, ибо слова Зиэля — это не мусор, это всегда ценность, иной раз под стать его червонцам! Но тут, увидев пришельца, к стойке приперся Куса. Он бы уже наверх ушел, да девка Хвостик, надежно выученная трактирщиком, убедила его еще повеселиться, поесть и попить в общем зале.

— Здорово, Зиэль! Давно не виделись!

Зиэль растворил в бородатой улыбке свирепость взгляда и добродушно хлопнул ладонью в подставленную ладонь.

— Здорово, Куса! Рад тебя видеть живым и веселым.

— Взаимно. Что пьешь? Опять, небось, кислятину? Идем за наши столы, я угощаю.

— Не, Куса, я свое и за свои. Возмужал, смотрю, окреп. Как дела?

— Идут помалу. Долго же тебя не было. Ты к нам, или так, проходом, с войны?

— Да… пробираюсь по неким надобностям на запад.

— А, на южную драчку, к герцогу?

— Нет, несколько в другую сторону: тоже на запад, но потеплее, к более высоким широтам.

— Как? К высоким чего?

— Не важно. Иду на запад, но, поскольку время позволяет, решил освежить память, завернуть в дорогие моему сердцу места, пообщаться с народом.

— Эй, мне тоже дай серебряный кубок! Вон — как у Зиэля!

— Будет сделано, сиятельный господин Куса! Сей момент принесу! Разыщу и принесу!

Куса почесал затылок, не зная, что бы еще такого важного сказать…

— Что нового в Империи? Ты-то всюду ходишь, знаешь?

У Зиэля поднялись брови и выпятилась нижняя губа, словно бы помогая ему припомнить новости.

— Так себе. Например, в местном лесу, буквально в нескольких шагах, ватага Пушка сюда пробирается, все как на подбор голодные и трезвые. Рыл семьдесят их.

— Пушок? — Куса поперхнулся неглубоко, но никакого иного беспокойства не выказал. — А сколько это — семьдесят?

Зиэль хмыкнул и коротко призадумался с ответом.

— Ну… это, примерно, шесть дюжин. Вот как за теми четырьмя столами. До четырех считать умеешь?

Куса с натугой отвернул короткую шею, посмотрел…

— Пусть идет, здесь его никто не боится, ни я, ни Барон, ни Черный — вон они сидят, кстати, каждый со своими ребятами.

— Не сомневаюсь, что не боитесь. Но вот-вот могут нагрянуть гости и поугрюмее. Они слегка даже опережают Пушка.

— Стражи, что ли?

— Нет, посторонние. Все пешие, без магов и жрецов.

— Ну и чихать тогда на них, если они не стражи. Ты лучше вот что скажи, Зиэль… Слышишь, нет?

— Да, Куса, я внимательно тебя слушаю?

— Ты, хоть и воин черная рубашка, а парень приятный и в корень свой. Мы тут собрались пошарить слегка в окрестностях одного замка, а после того — верные люди наводку сообщили — тряхнуть один караванчик, то ли посольский, то ли купеческий, веселый такой, с большим количеством баб… Дело плевое, но крепкие и умелые всегда нам надобны. Присоединишься? Легкий дуван получится, вдобавок и жирный.

— Нет, как раз сегодня мне с вами не по пути. — Зиэль отхлебнул из объемистого кубка и замер на миг, словно запнулся, подыскивая слова помягче и подобрее. — Не сердись, дружище Куса, но я, в отличие от вас, тебя и твоего отребья, человек образованный, честный и умеренный, на разбой пускаюсь только в случае крайней нужды, если, скажем, выпить не на что, или рубашка обтрепалась… Понял ли ты меня?

Шея у Кусы, из под кольчуги и до самых ушей, побагровела, зловеще хрустнула туда-сюда, сам он набычился и даже засопел, разгораясь. Но, поймав внимательный взгляд Зиэля — ему вдруг явно вспомнилось нечто такое… с Зиэлем связанное… — мгновенно утих и отступил без единого ответного слова.

— Что, ваша милость, — обеспокоенный трактирщик перегнулся через стойку и, переборов страх перед бородатым воином, поглядел ему в глаза, — правда Пушок идет?

— Правда. У тебя, кстати, защиты вокруг кабака никакой. Это беспечность.

— Так ведь… есть защита, пресветлый господин Зиэль! Отец Тарпагу прошлою весною накладывал собственноручно!

— Угу, видел я ту защиту в действии, собственными глазами. Крысу разве что остановит, но и то не наверное, ибо иссякла. Народу ведь к тебе целые полчища ходят, так что обновлять почаще бы надобно. Да только вовсе не в прохудившейся защите и не в Пушке тебе будет головная боль сегодня. Если есть что особо ценное — попрячь: мебели много нынче наломают.

— Все понял… все по… Зуда! Зуда, мухой сюда! Нет! Беги к колодцам, прикрой оба! Набросают мертвяков — от нафов потом не отцепиться будет! Бегом, но тихо. И сразу в подпол сама. И всех наших туда гони, гони, гони… только тихо… гостей не тревожа…

Сквозь грохоты и переливы буйного кабацкого разгулья, Зиэль первый услыхал приближающийся шум от большого числа вооруженных людей, и почти сразу же вслед за ним — услышал трактирщик Горуль, как бы между прочим вооружившийся громадным тесаком для рубки мяса.

Двери криво распахнулись после оглушительного удара и с печальным треском повалились на пол, выложенный серыми каменными плитами. Плиты эти были предметом гордости и тщеславия Горуля, ибо в редком провинциальном трактире шли на такие ненужные, в общем-то, расходы — почти всюду, за исключением столичных постоялых дворов, полы были земляные. Справедливости ради следует отметить, что пол, обильно выщербленный за долгие годы своей службы разным хозяевам, имел довольно жалкий вид, нуждался в починке и замене… А тут еще и оконная рама со слюдяными оконцами выпрыгнула вдруг из гнезда, внутрь кабака, и тоже разбилась об пол. Музыка оборвалась, через несколько мгновений утихли и танцующие. Утихли и дружно повернули головы к дверному проему.

В зал медленно и зловеще вступили вооруженные люди, с десяток их было, окружающих одного, рослого и широкоплечего, одетого в латы.

— Эй! Тихо всем, сволота! Я это… я граф Великого Корабельного княжества его сиятельство Казарь, главнокомандующий войсками его высочества князя Манана! Короче говоря, бабы все налево перешли, в единую кучу, вон туда!.. А остальным снять с себя вещи, деньги, оружие и украшения и вот сюда, в единый дуван сложить. И живо!!! Кто посмеет пикнуть… — слышишь, Сухарь? — так тому мой сотник Сухарь глотку сразу же… — Главнокомандующий войсками Великого Корабельного Княжества Казарь грянулся на каменный пол, так и не договорив последнего в своей жизни слова: Зиэль уже стоявший тут же, неподалеку, мгновенно подсчитал и даже присвистнул от веселого изумления: в левой глазнице Казаря нож, да в правой кинжал (кто-то, видать, спьяну не поскупился), а в разорванном рту аж четыре швыряльных ножа уместилось. И один из четырех — явно женский, судя по бирюзовому сердечку на «хвосте»! Также с дюжину швыряльных ножей осыпалось рядом, бесполезно тюкнув в прочные графские латы. Эх… Тупоголовому Казарю сначала бы озаботиться отсутствием на месте всех троих разведчиков, да самому остановиться в сотне шагов от трактира, послав вперед десяток-другой бойцов для догляда и ощупа… Нет, решил, видимо, что и сам с усами, что аппетит и жажда превыше осторожности. Личная охрана «его сиятельства» стояла тесно, вплотную к нему, видимо рассчитывая на то, что у них будет время развернуться, если случится какая-нибудь короткая заварушка с этим трусливым пьяным сбродом, но сей возможности им так никто и не дал: половина из них упала замертво под градом швыряльных ножей, оставшуюся половину тупо и быстро, как скот на бойне, зарубили случившиеся рядом жрец богини Оббум Тарпагу и некий Конопатый: отец Тарпагу дважды ударил мечом, а Конопатый за те же мгновения трижды успел, причем обычной секирой, но оно и понятно, что у Конопатого быстрее получилось, ибо Тарпагу ко времени развернувшихся событий был уже мертвецки пьян — какая уж тут, к нафам, боевая сноровка? Хотя… какие-то остатки разумения, видимо, еще сохранились в святом отце: