Тьма сгущается

Стоило Траку вымолвить последнее слово, как нитка, которой портной проложил швы, завилась, словно живая, и сама собой прошила ткань, в точности повторяя сделанные вручную швы на правой стороне. Отец тревожно следил за действием заклятия — даже давно знакомым чарам он доверял меньше, чем собственным рукам. Но все получилось отлично.

— Здорово сработано, отец, — заметил Талсу, кладя масло и чеснок на прилавок рядом с готовым мундиром.

— Да, хотя мне хвастаться и не пристало, — согласился Траку. — Жалко такую красоту на рыжиков тратить, вот в чем горе.

Талсу, поморщившись, кивнул.

Ничего подобного Эофорвику Ванаи в жизни своей не видывала. Правда, в короткой своей жизни она ничего увидеть и не успела: только Ойнгестун да Громхеорт, куда наведывалась с дедом пару раз. Тогда Громхеорт показался ей огромным городом. По сравнению с ее родным Ойнгестуном так и было. Но рядом со столицей Фортвега — бывшей столицей, поправила она себя, бывшего Фортвега — Громхеорт становился тем, чем и был: провинциальным городком, каких в державе наберется поболее двух дюжин.

В центре Громхеорта высился замок местного герцога. В центре Эофорвика — королевский дворец. Здание изрядно пострадало: сначала его отбили у фортвежских солдат ункерлантцы, но не прошло и двух лет, как альгарвейцы вышибли оттуда ункерлантский гарнизон. Но даже после бомбежек оно оставалось величавей, больше и прекрасней, чем обиталище герцога Громхеорта. И весь город был таким же.

— Да, большая деревня, — заметил Эалстан как-то утром, упрямо делая вид, что столица нимало его не впечатляет. — В такой проще затеряться. — Он окинул взглядом тесную квартирку, которую они снимали. — Вот так, например.

Ванаи кивнула.

— Да. Вот так.

После уютного дома, в котором она жила с Бривибасом, квартирка в бедных кварталах города казалась особенно маленькой и особенно задрипанной. Но жить с Эалстаном было намного проще, чем с дедом. Дед не догадывался, о чем думает девушка, и не хотел догадываться. Эалстан же, напротив, будто читал ее мысли:

— Темно, знаю. Я сам привык к лучшему. Но нас здесь не найдут, если только не перероют весь город. И общество приятнее.

Чтобы крепко обнять юношу, Ванаи пришлось обойти шаткий кухонный стол. Послужив игрушкой для утех альгарвейского офицера, она думала, что никогда больше не позволит мужчине коснуться себя, не говоря о том, чтобы по доброй воле дотронуться до мужского тела самой. И то, что она ошибалась, служило ей неисчерпаемым источником изумления и восторга.

Эалстан усадил девушку к себе на колени — табурет, тоже шаткий, угрожающе скрипнул — и поцеловал. А потом отпустил, чего никогда не позволил бы себе майор Спинелло.

— Мне пора, — сказал Эалстан. — У парня, где я подрабатывал последний раз, нашелся приятель, которому тоже нужен счетовод, способный досчитать до двадцати, не снимая ботинок.

— И он тоже заплатит тебе меньше, чем ты заслуживаешь, — укорила его Ванаи и поцеловала юношу. Почему бы нет? Дверь заперта, окна закрыты ставнями от зимнего ветра. Никто не узнает. Никто не услышит.

— Этого хватит на кусок хлеба и крышу над головой, — ответил Эалстан с той суровой практичностью, которая так привлекала Ванаи.

К двери он направился с таким видом, будто уходил в это время на работу каждый день последние лет двадцать.

Ванаи помыла тарелки. Работой этой она занималась с тех пор, как сумела удержать тарелку в руках, не уронив: дед ее, великий археолог, к жизни в современном мире приспособлен был скверно. Закончив с мытьем, она вернулась в спаленку и растянулась на кровати, где они спали с Эалстаном.

Глядя на покрытую облупившейся штукатуркой стену в паре локтей от лица, девушка вздохнула. Из всех оставленных в Ойнгестуне вещей больше всего она тосковала по книгам. До встречи с Эалстаном книги были ее единственными друзьями. По ним она скучала больше, чем по Бривибасу. Стыдно ей не было. С тех пор как девушка отдалась альгарвейцу, чтобы избавить деда от принудительных работ, тот обходился с ней попросту мерзко.

А единственной книгой в меблирашке оказался дешевый, скверно напечатанный романчик — верно, предыдущий жилец забыл книгу, когда съезжал. Сейчас книга валялась на тумбочке. Ванаи брезгливо взяла ее в руки, вздохнула снова и покачала головой. То был перевод на фортвежский альгарвейского исторического романа с претенциозным названием «Крушение империи зла».

Но больше читать было нечего. Пришлось читать «Крушение». Роман оказался до нелепого скверным во всех отношениях. Ванаи так и не поняла, игнорировал его автор историю или просто ее не знал. Альгарвейские наемники все как один были мужественными героями. Кауниане-имперцы — трусами и негодяями. А их жены и дочери едва не истекали слюнями, пытаясь выяснить, что такое прячут альгарвейцы под юбками, — и выясняли, неоднократно и в подробностях.

Но Ванаи больше не смеялась, хотя на первых страницах хихикала почти непрерывно. Истинная внучка своего деда-ученого, она смотрела глубже, сквозь пелену вранья. Но что подумает невежественный альгарвеец или фортвежец, прочитав «Крушение империи зла»? Что кауниане трусы и негодяи, вот что, а женщины их — потаскухи. И решит, что кровавая бойня, с любовью описанная автором на последних страницах, была вполне заслужена.

А если так подумает читатель о древних каунианах, какого мнения он будет о современных потомках имперцев? И, начитавшись таких вот писаний, не решит ли, что те заслужили самое суровое обращение?

Ванаи попыталась представить, сколько же экземпляров «Крушения» разошлось по Альгарве, а теперь вот и в Фортвеге. Сколько подобных романчиков выдают на-гора альгарвейские писаки и сколько разошлось каждого из них? И какими еще средствам убеждают рыжики своих единоплеменников и покоренные народы, что кауниане не вполне люди?

Губы ее дрогнули. Многих фортвежцев и убеждать не приходилось. И многих альгарвейцев — тоже. Иначе как могли они загонять кауниан в теплушки, зная, какая страшная участь ожидает их на западе?

Девушка вздрогнула. Не от холода — в квартире при всех ее недостатках было тепло. Но они с дедом едва сами не попали в такую же теплушку. Какой-то альгарвейский жандарм уговорил своего начальника выбрать двоих других кауниан. И они сейчас, без сомнения, мертвы. А Бривибас и Ванаи живы.