Приют охотника

– Полагаю, около двухсот лет назад. Возможно, чуть больше.

– Я считаю оба рассказа неуместными. Я отказываюсь голосовать.

Служанка промолчала.

– Думаю, я проголосую за майстера Омара, – буркнул солдат. – Как уже заметила дама, он играет с нами в старую игру, но мне пока не хочется спать. До утра еще далеко – как знать, может, позже у него получится лучше.

– Значит, большинство за меня! – Я не особенно беспокоился. Менестрель сам сдал этот круг. – Так никто не хочет угостить победителя пивом?

Никто так и не откликнулся.

Фриц встал и подошел к камину подбросить еще дров. Я нащупал в кармане записку, но оставил ее пока лежать там. Великан поднял с полки медный кувшин и с надеждой обвел собравшихся взглядом. Желающих не обнаружилось. Он вернулся на место с кислой миной, не красившей его.

– Ну и кто будет следующим рассказчиком? – Старуха изогнулась в кресле, словно огромная мохнатая черная гусеница. Или, возможно, паучиха.

– У-у! – Актриса возбужденно стиснула ручки на груди и оглянулась на своего благодетеля за поддержкой. – Милый, тебе не кажется?.. Тебе не кажется, что мне стоило бы попробовать?.. Разреши, я попробую, милый!

– Валяй, голубка моя.

– О, замечательно! – воскликнула она.

Я собрался с мыслями – должен признаться, это получалось у меня с трудом. На лице Фрица появилась улыбка, что само по себе уже плохой знак. Впрочем, считать он умел не хуже меня.

С ее-то пухлыми губками-бутончиками и пышными как опахало ресницами она могла бы собрать голоса всех мужчин, даже рассказав рецепт приготовления борща – если только ей приходилось хоть раз в жизни готовить борщ. Я не мог представить себе никого, кто проголосовал бы против этой кокетки, за исключением, быть может, старухи. И ее служанки, разумеется. Хуже того, компанию начинало клонить в сон. Каковы бы ни были рассказы, состязание может прекратиться без злого умысла – только по невнимательности. И как только большинство проголосует против меня, Фриц исполнит свою давнюю мечту.

Не собирался я убивать его проклятую собаку! Знай я, что он так к ней привязан, я бы спрятал тело в лесу. Так он никогда бы и не узнал, что случилось, да и я бы не нарвался на неприятности.

– Дайте подумать, – начала наша новая рассказчица своим детским голоском, поудобнее устраивая белоснежную горностаевую муфту. – Мне положено начинать с рассказа о том, кто я, да? Ну ладно, звать меня Марла. Я – подкидыш. Меня нашли как-то морозной зимней ночью девятнадцать лет назад на пороге обители Богини Чистоты в Лютцфройле, так что я ничего не могу рассказать вам о моих родителях, хотя они должны быть благородных кровей, ибо на углу одеяла, в которое я была завернута, был вышит серебряными и золотыми нитками вензель. Увы, одеяло позже украли, а ко времени, когда я выросла, никто уже не помнил, какие там были ихние инициалы.

Росла я, ясное дело, в обители. Я как раз должна была пройти последние посвящения, когда – боги, это было уже месяца четыре или пять назад! – бедная сестра Заух получила ужасное, право же, ужасное известие! Ее любимый брат, единственный, кто остался у нее на всем белом свете, лежал при смерти. Ну, сестра Заух и сама была уже совсем старенькая, вот мать-настоятельница и послала меня с ней. Вот так я и оказалась в большом мире, словно маленький птенец, впервые покинувший родное гнездо.

Если таково было ее вступление, рассказ обещал стать впечатляющим.

– И там, в Бельхшлоссе, повстречала я милого Йоханна, и мы с первого взгляда полюбили друг друга, не так ли, милый? – повернулась она к купцу.

– Ну конечно, светоч моей жизни!

Болезный менестрель рядом с ней покосился на меня с очень странным выражением лица: глаза в красных кругах, сжатые губы побелели. Что, и кулаки стиснуты? Может, это у него припадок начинается? Тут я вспомнил, что развлечения в том заведении, где я впервые повстречался с этой дамой, включали в себя музыку. Юный Гвилл вполне мог выступать там, в «Бархатном стойле». Не за деньги, конечно, – ему платили натурой. Такие заведения обычно расплачиваются так с артистами – певцами, музыкантами, сказителями… так мне, во всяком случае, говорили. Возможно, Гвилл знал эту даму и ближе, чем я, но уж наверняка он не встречался с ней в святой обители.

Так называемая Марла набиралась самоуверенности как горная лавина, катясь вниз по склону.

– Я поведаю вам историю куда приятнее и романтичнее той, что рассказал Омар! Майне либе дамен унд геррен, надеюсь, мой рассказ понравится вам! Я ничего начала, а, милый?

– Ты все делаешь восхитительно, розочка моя!

Девятнадцать? Если уж на то пошло, скорее двадцать пять. Звали ее вовсе не Марла, она в жизни близко не подходила к обители, и у нее были татуировки на местах, о которых не принято говорить в обществе.

7. Рассказ актрисы

После того как царь Вандок опозорил Белорозу на глазах городских властей и своих людей, он приказал отправить ее под охраной в ихний лагерь. Остаток дня он грабил и разрушал Кайлам. Это было ужасно! Дома пылали, и повсюду валялись мертвые тела! Пожалуй, я не буду вам говорить эти ужасные, кошмарные подробности.

Вечером он приказал привести Белорозу в его шатер и снова возлег к ней. Он несколько раз против ее воли овладел ею. Он был такой большой и сильный, что сопротивляться даже не имело смысла!

И на следующий день она оставалась у него в плену, хотя стража обращалась с ней не так уж жестоко – они ведь знали, что она принадлежит царю. То есть они принесли ей много-много всякой еды и красивых одежд. Еще они говорили ей, какая она красивая – даже в несчастье.

Так вот, и на следующую ночь царь призвал ее к себе и насладился ею. Снова она безуспешно пыталась противостоять его грубой силе, но он, в общем, даже не хотел сделать ей больно – просто такой уж он был страстный и неодолимый!

Наутро он повел свое войско на Иомбину и там выставил ее на рынке в цепях – показать всем, что дочь человека, возглавлявшего восстание, находится теперь в его власти. На ней было простое черное платье и украшений никаких, но все равно она была такая красивая, что все плакали, глядя на нее!

Потом Вандок вернул ее в лагерь, а ближе к вечеру сам пришел к ней и принес красивые платья, что награбил в городе, и красивые драгоценности. Она, конечно, знала, что они все краденые, но решила надеть их, потому что боялась: вдруг он рассердится и выместит свою злость на бедных жителях города. Ведь она видела дым пожаров!

И этой ночью ее снова отвели в его шатер, но только теперь она была такой красивой в своем красивом платье и прекрасных каменьях. Он ей так и сказал!

– Я знал много красивых женщин, – сказал он, – но никого красивее тебя.

Тогда она увидела, что он чисто умыт и выбрит, да и одет получше, чем прежде, – в шелковую мантию, так что даже на царя стал похож. И вообще он был такой весь симпатичный – волосы длинные-длинные и блестящие, и усы, и глаза голубые. Он настоял, чтобы она пообедала с ним, а после обеда сам раздел ее – осторожно и даже нежно, и когда потом он прижал ее к своей груди, мускулистой и в золотой шерсти, она начала опасаться, что может и влюбиться в него, потому что до него она никогда не спала еще с мужчиной, а женщине очень трудно не влюбиться в мужчину, который первый занимался с ней любовью, даже если она его ненавидит!

Конечно, если бы она с самого начала полюбила его… да нет, это невозможно!

Я ведь не говорила, что Белороза забыла того, кого любила на самом деле, Волнореза, или как она рассталась с ним в ссоре, потому что не рискнула сказать ему, что хочет убить вражеского царя. Она-то надеялась, что Волнорезу удалось переплыть море и что он будет счастлив в чужой земле.

А наутро царь повел свое войско дальше на… в общем, на другой город. Когда они вступили в него, он подъехал верхом к экипажу, в котором ее везли.

– Госпожа моя, – так он сказал ей, – я хочу и здесь показать тебя людям, но я хочу, чтобы ты ехала рядом со мной верхом на этом красивом белом коне, и я хочу, чтобы ты надела платье покрасивее, и я принес тебе еще красивых каменьев, чтобы ты их носила, и они все будут плакать, видя тебя такую красивую в моей власти.