Баллада о кулаке (сборник)

Потом еще…

— Пошли чайку хряпнем, — неожиданно сказал Ленчик, вставая.

И мы пошли хряпать чаек.

Ленчик перезвонил мне поздно вечером.

Когда мы расставались, он прихватил с собой злополучную кассету («Да забирай ее ко всем монахам!» — отшутился я). Не знаю уж, что за блажь треснула ему в голову, но Ленчик вознамерился эту «Технологию…» переписать. На добрую память. Так вот, в телефонной трубке звучало еле сдерживаемое удивление: кассета переписываться отказалась.

Наотрез.

«Снег», полосы и череда звуков, «простая, как мычание».

Жена с дочкой уже легли спать, а я все сидел в комнате один на один с самим собой, все думал, что мистики в этой истории нет. Есть сюрреализм, будь он… Есть абракадабра, есть нелепая цепочка совпадений, есть все, что угодно, и чем скорее оная история закончится, тем лучше.

Ну пожалуйста, ну, я прошу тебя — заканчивайся!

Ладно?

Я даже не сразу понял, что уже с полчаса неотрывно пялюсь в одну точку. На книжную полку, туда, где стояла книга Андрея Столярова «Монахи под луной». Когда я это понял, то встал и переставил ни в чем не повинную книгу во второй ряд.

Ночью мне снился Володька Монахов с телефонным шнуром в руках.

Он танцевал гопак в сиянии оранжевой луны, залихватски вскрикивая, вертясь волчком и щелкая шнуром, как цирковым шамбарьером. А в черном небе, прямо в центре ослепительного диска скалилась тигриная пасть, беззвучно внушая мне:

«Ваша задача — выжить!.. Выжить…»

Сравни вслух карате с литературой или с каким другим искусством — девять собеседников из десяти тебе в глаза рассмеются. И будут правы со своей колокольни. Высокая у них колокольня, гремит медь под ударами била, ни хрена не слышно, прости, господи, за вежливость…

А мне все другое вспоминается.

В 1928 году Всеяпонская ассоциация боевых искусств пригласила для участия в фестивале окинавского мастера Мияги. Будучи очень занятым преподаванием, Мияги-сэнсей послал вместо себя своего лучшего ученика, некоего Синзато Дзинана — жить которому оставалось всего ничего, ибо в последний год Второй мировой пробьет его срок, в числе многих. Когда потрясенные его выступлением мэтры из ассоциации стали спрашивать, как называется стиль молодого бойца, Синзато на миг стушевался. Его учитель в свое время овладел местными стилями «Кулачный бой Рюкю» и «Руки города Наха», трижды посетив Китай, отдал дань «Белому Журавлю» и «Богомолу», «Кулаку Формы-Мысли» и «Ладони Восьми Триграмм»… Но свою собственную, индивидуальную манеру Мияги-сэнсей никогда не называл каким-то конкретным именем — видимо, не придавая терминологии особого значения. Но не зря учитель избрал для выступления именно Синзато — улыбнувшись, он назвал свой стиль «Ханко-рю», что означало «Школа Середины».

По возвращении, выслушав ученика, Мияги-сэнсей похвалил Синзато за правильный выбор, добавив, что воистину предпочтительней Срединный Путь — ибо «тьма вещей на свете бывает то жесткой, то мягкой».

Жесткость, сила — иероглиф «го».

Мягкость, податливость — иероглиф «дзю».

Так и стала из «Ханко-рю» — «Годзю-рю»; из «Школы Середины» — «Школа Силы и Слабости».

Середина, она и есть середина.

Не так ли в любом искусстве? Отдай дань тончайшей мягкости, внутренним изыскам, плохо различимым невооруженным глазом, — и быть тебе на веки вечные предметом восторга для редких эстетов, желающих прозревать скрытое, а для множества людей быть тебе непонятным чудаком, желающим странного. Уйди в силу и мощь, яви чудеса и подвиги, разрушая преграды и сметая помехи, — толпы воспоют тебе хвалу, честную, заслуженную хвалу, но не станет ли однажды сила грубостью? не уйдет ли с годами?!

Каждый выбирает для себя.

Сила или слабость?

Жесткость или мягкость?

Тело или душа?

Но Будда сказал однажды, вдыхая аромат цветка: «Все вы идете к истине разными путями, а я стою на перекрестке и ожидаю вас…»

Перекресток путей.

Середина.

— Ты чего вертишься? — спросила жена.

Я не ответил.

Дмитрий

«Внутренний будильник» сработал исправно: за пять минут до внешнего. Сонно протирая глаза, выбираюсь из постели (жена при этом даже не ворочается, видя тридцать третий сон, — давно привыкла к моим интернет-подъемам ни свет ни заря). Накинув халат, плетусь в кабинет. С утра связь обычно хорошая (часов до восьми-девяти, потом начинает резко портиться), вот и приходится трудиться почтовым ассенизатором вместо сладкого посапывания в подушку. Не было печали, так модемы подключали…

Злодей-модем обиженно свиристит курским соловьем, подмигивает огоньками индикаторов: эй, чувак, чего брюзжишь? Это я, почтальон Печкин, принес заметку про вашего мальчика… наших мальчиков. Только я ее вам не отдам, потому что у вас доку ментов нету!

Отдал.

Поскрипел, чаю попил (так и думал, что пролью!) — и отдал.

Подымите мне веки! — вперяю туманный взор в крик души с нашего сайта. Некий сибирский «Миха», то ли с углубленного бодуна, то ли с эстетического иммунодефицита, на весь электронный мир орет нижеследующее (орфография автора сохранена по причине гениальности):

«Итак, ответте мне господа отчего вы столь грубо обошлись с моими земляками: Люком и Вованом, отказав им в наивной просьбе выслать Ваше фото с афтографом, а также не отреагировали на присланную ими же идею для, уверен, просто гениальной Эппопеи?!!»

Отреагируем, друг Миха, непременно отреагируем…

Вот только штаны подтянем — и отреагируем.

Ага! Оно, родимое, то самое письмо из издательства, которого мы ждали. «Нас интересует… по возможности до конца месяца…» Стучу по клавишам на автомате: в первый раз, что ли? Строки привычными брызгами летят на экран: «…до конца месяца — вряд ли… на незаконченные книги мы договоров не подписываем… примерно в сентябре… с наилучшими…»

И так далее в том же духе.

Все равно в итоге будет как в прошлый раз — и смех и грех! Когда купцы бросили швырять виртуальные шапки оземь, прекратили виртуальный же торг и ударили наконец по трижды виртуальным рукам, сменив под занавес компьютер на телефон, на том конце провода прозвучал обегченный вздох:

— Ф-фух, договорились! Пойду-ка я, выпью по этому поводу рюмочку коньячку, чего и вам желаю… Кстати, а о чем роман-то?

Он, воздыхатель, думал, что мы шутили, когда ответили:

— Понятия не имеем!

Он даже рассмеяться соизволил.

Поспешно сохраняю почту в текстовом формате, сбрасываю файл на дискету и бегу одеваться, так до конца и не проснувшись.

Перед воскресной тренировкой ритуал — заход на книжную «балку».

«Балка» встретила нас веселым галдежом, разноцветными палатками и штабелями пачек с книгами. А также газосваркой: варили решетчатое ограждение, целясь в перспективе поставить у ворот сборщика-мытаря.

Народу всегда в воскресенье навалом, а сегодня и вовсе — не протолкнешься.

Спешили успеть на халяву.

— Стой, стрелять буду! — встрепанным Петрушкой выныривает из-за книжных штабелей знакомый «книгопродАвец». — Когда ваша новая книга выйдет?

— Так две недели назад ведь вышла! — изумленно отвечаем мы, воззрясь на чудака. — Вон, у тебя в третьем ряду лежит…

«КнигопродАвец» по имени Миха — само вспомнилось, спасибо Михе электронному! — с презрением машет рукой: послушайте их, люди добрые, чего городят!

— Какая ж она новая?! Следующая когда будет? Меня покупатели задолбали…

Замечаю краем глаза: Олег начинает заводиться.

Есть у него это — заводиться по пустякам. Форму поддерживать. А когда всерьез дело сворачивает — майская улыбка, сплошная безмятежность и очки леденцами блестят.

— Завтра, — сообщает он. — Завтра с утреца и жди.

— Завтра?!