Совы на тарелках

Гвин обернулся. В конце дамбы, под деревом, освещенная луной, снова стояла та самая фигура. Элисон!.. Это же точно она! А кто тогда в лачуге?..

Гвин протер глаза, тряхнул головой… Кто мне скажет, что происходит?.. Кто?..

Снова взглянул на дамбу. Лунный свет все так же освещал листву дерева. Под деревом никого не было… Глаза у Гвина болели от напряжения…

Он подошел вплотную к домику, обогнул его, увидел окно, дверь. Осторожно, с замирающим сердцем, заглянул в окно.

Элисон стояла, наклонившись, под светом фонаря, который прислонила к горке тарелок на столе… Что она делает?! Вырезает что-то из восковой бумаги?.. Рулон находился тут же, под рукой. Она действовала быстро, отбрасывая каждую сову — да, точно, она вырезала сов! — после того, как заканчивала вырезать. И тут же принималась за следующую. Куча нарезанной бумаги окружала ее, отражая свет фонаря. Она работала сосредоточенно, раскачиваясь на пятках. Гвин отпрянул от окна.

— Элисон, — тихо позвал он. — Это я, Гвин. — Свет в домике погас.

— Элисон!

Он подбежал к двери.

— Элисон. Это я. Не бойся. — Ответа не было.

— Элисон!

Он открыл дверь. Внутри была полная тьма, он не видел ничего.

— Элисон. Не глупи. Я пришел помочь тебе. Элисон, я уже вошел. Зажги фонарь.

— Уходи.

— Эли…

Он оперся рукой о дверь.

— Уходи.

В темноте послышался шум, похожий на хлопанье крыльев или, скорее, на сухие звуки, производимые гремучей змеей.

— Элисон. Я здесь.

— Нет. Уходи.

Угроза в ее голосе удивила и испугала его. А еще стук посуды из того же угла.

— Не надо, Элисон. Остановись!

— Уходи. — Тарелки звенели.

Гвин прыгнул в темноту.

Он толкнул Элисон плечом, схватил за руки, прижал их к ее бокам. Она боролась с ним, вырывалась, пыталась ударить. Он не отпускал ее… Тарелки падали и крошились у них под ногами…

Гвин сжимал руки Элисон, пока та не перестала сопротивляться. Тогда он отпустил ее и услышал, как она плачет в темноте.

Он нащупал фонарь, зажег.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Да.

— Извини, если сделал больно, но я должен был заставить тебя прекратить это.

— Почему?

— Почему? Ты не знаешь сама?

— Мне нужно было продолжать, — сказала Элисон. — Я так себя чувствовала… так… И лишь от этого мне делалось легче. Когда я их вырезала…

— Легче? — переспросил Гвин. — А что?.. И почему вообще?..

— Я не могу объяснить, — сказала Элисон. — Такое чувство, что сейчас взорвусь… лопну. Но если сделаю картинку, то весь заряд… все плохое… уйдет… туда… Я почти уже закончила. Осталось немного… Гвин…

— Нет, — сказал он. — Брось их, иди ложись спать.

— Я не могу. Они сидят во мне… Пожалуйста, дай окончить, и тогда я пойду домой.

— Как ты все это можешь объяснить? — спросил Гвин. — Книжка, которая полетела в меня? Тарелки… они так мучают мою мать?.. Помоги понять хоть что-то…

— Откуда я знаю?.. Это не объяснить… чувствую только — жуткое напряжение… внутри… И еще злость. И страх… И еще что-то… Как будто вся кожа натягивается и вот-вот…

— У тебя такое бывало раньше, до всех этих сов?

— Нет же… никогда.

— Значит, ты должна прекратить! Разве не ясно?

— Но я не могу, Гвин. Ты не понимаешь, как это… Я обязана закончить.

— Сколько тебе осталось?

— Я делала последнюю. Пожалуйста, Гвин… Потом я усну. Я так хочу спать…

— По тебе видно, — сказал Гвин. — Ладно. Но обещай…

— Обещаю…

Элисон снова взялась за ножницы.

Она стала вырезать из бумаги рисунок, заготовленный раньше, — довольно грубые очертания совы, без особых деталей, но по которому фазу можно было сказать, что это именно сова, а не что-то другое.

— Вот, — проговорила она, закончив. — Теперь срисовала с каждой тарелки. Весь сервиз.

— Дай, пожалуйста, ножницы, — сказал Гвин. — Пусть будут у меня. Эту сову я могу взять?

— Да, — ответила Элисон. — Делай с ней, что хочешь.

Гвин сложил рисунок, сунул в карман.

— Теперь пошли домой.

Он положил ладонь на ее рукав. Элисон вся дрожала, зубы у нее стучали.

— Идем же. Ты совсем того, старушка. — Она ухватилась за его плечо обеими руками.

— Я так боюсь. Помоги мне… Все ужасно… Я не знаю… Пожалуйста… Гвин… Я боюсь… Гвин…

— Я здесь, — сказал он. — С тобой. Чего ты боишься?

— Всего… Чувствую, как… Не могу объяснить… Это как будто… Нет, не могу.

— Ты все время говоришь «не могу, не могу». Как же я пойму? Ты должна попробовать.

— У меня нет слов!

— Попробуй!

— Ну… как будто везде опасно… И я не знаю, где я… «Вчера», «сегодня», «завтра» — эти слова ничего не значат… Их нет, и в то же время они где-то поджидают… Я не знаю… Не могу…

— Давно у тебя так?

— Не знаю.

— Со вчерашнего дня?

— Не знаю. Не знаю, что значит «со вчерашнего».

— И это тебя пугает?

— Не только это, — сказала Элисон. — Все остальное… Хочется плакать и смеяться одновременно…

— Звучит как-то непонятно. Как в заумных книжках.

— Я знала, ты не поймешь. Это невозможно объяснить… Гвин… Мне очень страшно. Я боюсь выходить.

— Выходить? Откуда?

— Отсюда. Из этой хижины.

— Что тебя там пугает?

— Все…

— Перестань! — резко сказал Гвин и тряхнул ее. — Это уже называется истерика, старушка! Пошли домой, и ты ляжешь спать.

— Гвин! Нет! Я не могу! Здесь я в безопасности!

— Ты не можешь провести все свои дни в курятнике на колесах, — сказал Гвин. — Так ты совсем разучишься двигаться… Думай о чем-нибудь обычном… Например, о копченой селедке.

— Ох, Гвин!

Элисон почти рассмеялась.

— Я не шучу. Если все страшно, думай о самых простых вещах. О селедке, например.

Гвин взял Элисон за руку, толкнул спиной дверь. Он увидел, что она застывшим взглядом смотрит в раскрытый проем.

— Гвин!

— Копченая селедка… Помнишь? — сказал он, улыбаясь.

— Гвин! Да посмотри же!

Он посмотрел. Улыбка сошла с его лица.

В конце дамбы, под деревом, у самых ворот пастбища, высился столб света. Он был довольно широк, но сужался с обоих концов, а посередине свет как будто свисал складками, словно занавес.

Элисон застонала.

— Ты видишь? Видишь?

— Все нормально, — сказал Гвин. — Элисон, все нормально. Знаешь, что это? То самое, о чем я тебе говорил. Идем!

Она рванулась от двери обратно на середину хижины.

— Нет! — крикнула она.

— Это же всего-навсего болотный газ, — успокаивал Гвин. — Мы проходили по химии. Вы разве нет? Он часто бывает в таких местах, как это. Где растения гниют в воде. Совсем не опасен.

— Нет!

— Он называется метан. СН4… Ты что, не знаешь? Соединение углерода с водородом, и он не ядовитый. Пойдем, сама увидишь.

— Нет!.. Ты не можешь понять, Гвин.

— Ну хочешь, я его задую. Он исчезнет, — сказал Гвин. — Я прыгну на него, хочешь?

— Нет! Гвин… Пожалуйста,

— Но ведь это болотный газ.

— Может, и так. Болотный. Неважно… Но его кто-то посылает!.. Неужели не понимаешь?

— Хорошо, Элисон. Давай никуда не пойдем. Дождемся утра. Сядем здесь, и я расскажу тебе все, что знаю, про копченую селедку. Ладно?..

Они уселись на пол, Элисон прислонилась головой к плечу Гвина, и он болтал о самых разных вещах, пока солнце не позолотило верхушку горы. Тогда он разбудил Элисон.

Они вышли из хижины прямо в росистый радужный рассвет, быстро пошли к дому.

Гув Полубекон скреб граблями гравий на дорожке, что вела к главному входу. Он сдвинул шапку на затылок, когда увидел Гвина и Элисон, и сказал:

— Она пришла…