Надежда Сокола

— Моя сестра. Она большая и очень умная. — Лицо девочки осветилось гордостью. — И очень красивая.

— Не сомневаюсь, если она похожа на тебя.

Призрак энергично кивнул.

— Меня зовут Адила, — сказала девочка, как будто вспомнила манеры хорошего тона, которым ее когда-то учили.

Сокольничий заколебался. Он не хотел пугать ребенка, не хотел причинять ей боль, но знание имени дает владеющему волшебством власть над носителем имени.

Он не собирался открывать свое имя этому призраку или любому другому. К тому же это противоречит обычаям его народа. Только Уна…

Неожиданно он вспомнил, как называет его владелица долины.

— Меня зовут Горный Сокол, — сказал он и склонил голову, как делают лорды долин. — Рад познакомиться с тобой, Адила.

И тут же замигал, не зная, смеяться ему или плакать.

Он понял, что сказал правду.

Адила на этот раз не заметила в нем перемены. Она оглядывалась, как будто впервые увидела окружение.

Потом снова повернулась к Тарлаху.

— А почему ты спал?

— Потому что у меня закрывались глаза.

— Нет! — раздраженно воскликнула она. — Я хочу спросить, почему ты спал здесь?

— Упал и очень устал, пытаясь выбраться.

— Ты ищешь алмазы?

— Нет, — с некоторым замешательством ответил он. — Я провалился в дыру.

Призрачная девочка надолго замолкла. Продолжала осматриваться, прижимаясь к Тарлаху, как будто чего-то боялась.

Он обнял ее за плечи и почувствовал, как она расслабилась.

— У тебя есть двоюродные братья? — неожиданно спросила она тихим голосом.

— Вероятно. А что?

— Мне не нравятся двоюродные братья. Но-эль — мой двоюродный брат.

Тарлах почувствовал холод в желудке. Ему не хотелось знать, за что девочка не любит этого Но-эля.

Однако она была захвачена воспоминаниями и продолжала, почти забыв о его присутствии:

— Но-эль сказал нам, что мы найдем алмазы для мамы в пещере. Это должен был быть сюрприз, и мы никому не должны говорить, пока не вернемся с алмазами, но пещера была такой темной, а вход в нее таким узким, что я заплакала, а Катрин сказала, что мы сможем найти алмазы и снаружи, если хорошо поищем.

Ее большие глаза стали еще больше, девочка вдруг посмотрела прямо на Тарлаха.

— Но-эль взял камень и стал бить Катрин по голове, пока вся голова не стала красной. Потом он протолкнул ее в пещеру, а меня за ней и прикатил большой тяжелый камень, которым закрыл вход. Он его не убирал, и я не могла выйти, как ни старалась.

Губы ее дрожали, слезы потекли по щекам, но она слишком была захвачена старым страхом, чтобы стирать слезы.

— Катрин спала. Я ее звала и звала, но она не просыпалась. Я звала всех, но никто не пришел.

Адила маленьким кулачком потерла глаза.

— Я очень хотела есть и пить, хотела, чтобы мама пришла и забрала нас из этой ужасной тьмы…

Воин закрыл глаза. Взял ребенка на руки и прижал к себе. Тело девочки показалось ему ощутимым, вполне реальным, но оно было холодное, и он не чувствовал биения сердца.

Но сейчас он не думал об этом, поглощенный ее страхом и отчаянием.

— Мама не могла тебя услышать, Адила, — негромко сказал он, — и.., и Катрин тоже. Поэтому они тебе не помогли.

Она перестала плакать.

— Мама осталась внизу, в большой крепости, в которой мы остановились, но ведь Катрин была со мной…

Она замолчала и посмотрела на него.

— Катрин умерла? Как бабушка?

— Да.

Девочка опустила подбородок на грудь.

— Ее убил Но-эль?

— Да.

— Он, наверно, очень плохой.

— Невероятно плохой.

Она немного отодвинулась от него.

— Его наказали?

— Наверно, — ответил Тарлах. Он погладил ее густые мягкие волосы и вздохнул. — Это было очень давно, Адила. Мама и Катрин не хотели бы, чтобы ты плакала.

Он пытался подавить горящую внутри ярость. Девочке не нужны гнев и ненависть. Она еще совсем ребенок и слишком много страдала…

И не заслужила такие страдания. Не заслужила того, кем стала.

Вспомнив о том, какую участь несла эта девочка людям, Тарлах только плотнее прижал ее к себе. Если он умрет из-за нее, пусть. Она не виновата, и он не будет ее ненавидеть. К тому же у него есть средство избавления, прежде чем начнутся страдания. А тем временем он не может отказать ей в утешении, в котором она так нуждается. Даже ужас не сделает его настолько жестоким.

Девочка затихла, и Тарлах подумал, что она уснула.

Он посмотрел на нее, и страх оставил его. Адила — ребенок, несмотря на свое физическое состояние. Ужасная смерть, неисполненное стремление отомстить тому, кто так с ней поступил и, может быть, тем, кто не помог, покорили незрелую душу, заморозили сочувствие и человечность и, в свою очередь, превратили ее в орудие уничтожения. Но теперь проклятие снято. В этом он был уверен.

Капитан надеялся, что каким-то образом сумеет освободить девочку, но думал, что просто для этого настало время. Иначе он не мог объяснить, почему уцелел.

Может быть, зрелище человека, спокойно спящего в таком окружении, вернуло Адиле искорку замершей человечности.

Он подумал, что же теперь будет. Вероятно, она сможет, наконец, начать свое последнее долгое путешествие.

Теперь она свободна и снова обрела себя. Но девочка продолжала находиться рядом с ним.

Он нежно улыбнулся. Может, просто нуждается в отдыхе после бесчисленных веков блужданий.

Тарлах и сам задремал и уже погружался в крепкий сон, когда Адила вырвалась из его объятий.

— Катрин! Это Катрин! Ты разве не слышишь ее?

Тарлах покачал головой, но выпустил руку своей маленькой спутницы. Он не сомневался, что она обладает неведомыми ему чувствами.

Сердце его забилось чаще. Должно быть, приближается момент ее освобождения!

— Ищи сестру! Быстрее! Она очень долго тебя ждала.

Адила кивнула без споров. И побежала. Ее маленькое тело словно задрожало и исчезло из вида.

Вместе с ней исчезло бледное свечение, и снова вокруг воцарилась тьма.

Но наемник не расстраивался. Ночь подходит к концу, и он знал, что очень скоро утро принесет свет.

Он опустил голову на грудь. Он рад за Адилу, но — именем Рогатого Лорда! — ему бы хотелось, чтобы она осталась с ним еще немного. Он по-прежнему может здесь погибнуть, и теперь одиночество, казалось, усилилось тысячекратно.

8

Вскоре после отъезда капитана из Лормта Пира разыскала Уну в длинном читальном зале.

Она села рядом с женщиной из долины.

— Дуратан рассказал мне о цели твоего приезда, — сказала она после недолгого колебания. — Он узнал о ней из уст твоего сокольничего, перед тем как тот поехал встречать тебя.

— Ему следовало бы рассказать раньше, — ответила Уна, скрывая свое удивление от темы, поднятой целительницей.

— Цель благородная, но я боюсь, что она обречена на неудачу. Что бы ни сказали командиры и товарищи сокольничего, сомневаюсь, чтобы он достиг успеха в деревнях. Ведь ему нужно добиться и согласия женщин.

— Да. Если он применит силу, то не получит доступа в Морскую Крепость. А без этого невозможно сооружение постоянного Гнезда.

Пира покачала головой.

— Но как это возможно, госпожа? Сокольничьи таковы, каковы они есть. Они не изменят своих обычаев.

Их страх слишком силен, а со временем к этому добавились и иные соображения.

— Но мне кажется, они медленно изменяются с тех пор, как потеряли свою крепость. Теперь им приходится надолго поступать на службу, больше времени находиться среди других людей. Они не глупы, и то, что они видят, производит на них впечатление. Те, кто служит у меня, никогда не сталкивались с неуважением, а в Морской Крепости почти все работы выполняются женщинами, потому что война и эпидемия погубили большинство наших мужчин. Мы старались уважать обычаи сокольничьих, но взаимодействие все равно неизбежно.

— Ты веришь, что они готовы осесть, как все остальные? — презрительно спросила Пира.