Красавица

Мне приснился замок, про который рассказывал отец. Я спешила куда-то по длинным коридорам с высокими потолками. Что-то искала, боясь, что не успею найти. Я не плутала по замку, нет, я знала дорогу и решительно заворачивала за углы, поднималась и спускалась по лестницам, открывала двери; не задерживаясь, проходила через восхитительно красивые покои с фресками на потолках, картинами на стенах и резной мебелью. Та, которой все это снилось, терялась в догадках и недоумевала, но та, что во сне, упорно продолжала свои поиски, тревожась все сильнее, пока с первыми лучами солнца я не проснулась, дрожа и ощупывая свое лицо. Поспешно одевшись, я все же сняла после краткого раздумья кольцо с грифоном и спрятала под подушку (непонятно зачем — кроме меня, в эту каморку на чердаке все равно никто не входил). Башмаки я зашнуровывала на ходу и преуспела не слишком — пришлось перешнуровывать за завтраком.

За столом царила та же напряженная тишина, что и накануне, с одним-единственным отличием: вчера нас пугала неизвестность, а сегодня мы уже знали, какая беда нас ждет, но страшились ее не меньше. Во время завтрака все молчали, кроме двойняшек. Первой встав из-за стола, я без особой надежды посмотрела в окно. Снег, который намела пурга, почти весь растаял под пригревшим вчера солнцем, а остатки скоро исчезнут без следа, как подсказывал коснувшийся моей щеки теплый ветерок, но земля еще слишком твердая, чтобы сажать цветы. Даже если мне и удастся проковырять заступом несколько лунок, семена все равно не прорастут в такой мерзлой земле. Хотя с другой стороны, они ведь волшебные… Будь что будет.

Позаимствовав у Жервена заступ и вооружившись лопатой, я принялась копать узкую неглубокую канавку вокруг дома, прямо под стеной, надеясь, что земля там чуть теплее, чем на открытом лугу или в саду. К обеду, изрядно запыхавшись, я все же посеяла семена и засыпала их землей. Семян хватило с избытком, даже осталось на конюшню и кузницу — по одной стенке. И хотя я провозилась с розами все утро, вместо того чтобы заниматься лошадьми и колоть дрова, никто мне ничего не сказал.

Однако за обедом Грейс не выдержала.

— Меня мучает наше вчерашнее решение — точнее, решение, которое Красавица за нас приняла. Хотя мы все пытаемся о нем не думать. Сестрица, я не берусь тебя отговаривать, — Грейс замялась, — но вдруг мы чем-нибудь можем помочь? Вдруг, например, ты хочешь что-нибудь взять с собой? — По ее голосу я поняла, что она протягивает мне спасительную соломинку — точнее, шелковую нить, из которой мне предстоит сплести мост через пропасть.

— Там будет одиноко… — робко поддержала ее Хоуп. — Даже птичьего пения не услышишь. — Наш кенарь как раз огласил комнату звонкой трелью, возвещая приход ранней весны.

Я молча смотрела в тарелку с супом. Что мне брать с собой? Что у меня есть, кроме двух смен одежды? Платье, которое я надевала на свадьбу Хоуп, оставлю тут — из него можно выкроить что-нибудь малышам. Юбка, в которой я хожу в церковь, подойдет кому-нибудь из сестер, надо будет только слегка перешить. Если Чудище хочет видеть меня нарядной, пусть присылает собственного портного. Я вспомнила, как отец рассказывал про бархат и кружева, и перед глазами тотчас же встала другая картина: во сне я бежала по замку в пышном платье с расшитыми юбками и в мягких кожаных туфлях. Я будто снова почувствовала их на ноге вместо своих побитых башмаков, но больше ничего не изменилось — передо мной стояла все та же тарелка супа. Я поболтала в нем ложкой, перемешивая узор из моркови, фасоли и лука.

— Может, хотя бы Доброхот ей скрасит одиночество, — высказался Жервен.

Я подняла глаза:

— Вообще-то, я собиралась доехать на нем только до замка, а потом отослать обратно с отцом. Как вы тут без коня?

— «Вздор, барышня. Он зачахнет, если ты уедешь без него», — напомнил Жервен с чужими интонациями. — Так что коня ты берешь с собой.

Я положила ложку:

— Не надо, Жер, не дразни меня. Я не могу его забрать. Он нужен вам здесь.

— Справимся без него, — уже обычным своим голосом заверил Жервен. — У нас ведь появилась еще одна лошадь — забыла? А если понадобится, купим вторую, денег теперь хватит. До твоего богатыря им, конечно, будет далеко, но нам и такие сгодятся.

— Но… — начала я.

— Возьми его, пожалуйста, — поддержала Хоуп. — Чтобы ты не казалась себе отрезанным ломтем. — Она принялась комкать в руках салфетку.

— Он ведь твой конь, — продолжал Жервен. — При всем его добродушии, он слушается и понимает только тебя. Может, он и не зачахнет, но любезности, как тебе, он нам точно оказывать не станет. Будет просто большой сильной скотиной.

— Но… — нерешительно повторила я. В глазах защипало от слез, и я поняла, что с Доброхотом мне действительно будет не так одиноко в замке.

— Хватит, — вмешался отец. — Я согласен с Хоуп. Так, по крайней мере, всем нам будет спокойнее на душе. И тебе тоже, не будь такой упрямицей. Понимаешь, дочка? — добавил он уже мягче.

Я только кивнула, боясь, что голос дрогнет, и снова взяла ложку. Напряжение ушло, мы снова стали обычной семьей, обсуждающей погоду, планы на предстоящий месяц и приготовления к отъезду младшей дочери. Мы приняли неизбежное, теперь надо было жить дальше.

Отпущенный срок пролетел быстро. Предстоящая разлука мало изменила наш уклад — мы просто свыклись с ней. Для соседей мы сочинили историю про дальнюю родственницу, которая на исходе жизни спохватилась, что остается без наследников, и решила взять к себе кого-нибудь из племянниц. В результате якобы выбрали меня как не самую незаменимую в хозяйстве, зато получающую наибольшую выгоду от жизни с тетушкой, поскольку там я смогу возобновить учение. Знакомые, хоть и жалели, что я уезжаю, одновременно радовались «небывалой удаче», выпавшей на мою долю. Даже те, кто не особенно жаловал книги и учебу, поздравляли нас из вежливости.

— Будешь приезжать на праздники, заходи к нам, не забывай, — напутствовала Мелинда. — Тетушка ведь тебя отпустит повидаться с родными?

— Да, обязательно заглядывай, — подхватила Молли. — Посмотришь город, нам расскажешь…

Мелинда хмыкнула. Городская жизнь, равно как и интерес к ней, вызывали у нее неодобрение. Мы-то еще, по ее мнению, легко отделались, и мой отъезд она принимала покорно, понимая, что тетушку, несомненно, надо уважить, однако все равно опасалась за меня.

— Что она, город не видела? — осадила дочку Мелинда, и Молли покраснела. Здешние тактично избегали расспрашивать нас о городской жизни, зная, в каких стесненных обстоятельствах нам пришлось перебираться сюда. — В любом случае, удачи тебе, Красавица! — пожелала Мелинда. — Только пообещай, пока не уехала, что навестишь и нас, когда будешь у своих.

— Обязательно. Если отпустят, — неуверенно ответила я. — Но спасибо на добром слове.

— Неужто не отпустит? Тетушка ведь, не чудище лесное… — удивленно бросила Мелинда в пустоту, а потом поцеловала меня на прощание, и они с Молли отправились домой.

Мы сидели на кухне. Отец в задумчивости курил трубку, Грейс чистила картошку, Хоуп кормила малышей, а я чинила подшейник на сбруе Доброхота. Жервен еще не вернулся из кузницы. Мы избегали говорить, на сколько я уезжаю — по словам Чудища выходило, что навсегда, и думать об этом было невыносимо, поэтому мы не думали.

Я поспешила нарушить молчание.

— Как знать, может, наша выдумка окажется не так далека от истины — и я действительно смогу возобновить занятия. Наверняка в таком большом замке найдется библиотека. Чем-то ведь Чудище должно заниматься, помимо того чтобы ухаживать за розами и пугать заблудившихся путников.

— Неизвестно. Чудище есть чудище, — покачал головой отец.

— Но ведь разговаривать оно умеет. Может, умеет и читать.

Грейс закончила резать картошку и высыпала ее на сковородку, где уже поджаривался лук. Жареная картошка с луком стала одним из самых моих любимых блюд здесь. Интересно, доведется ли отведать ее в замке? А пять лет назад я бы нос воротила от этого непритязательного блюда (приди нашему повару блажь подать такое к столу).