Князь Лавин

– Вожди! – Илуге постарался, чтобы весь он – каждый жест, каждая интонация, – излучал уверенность и силу, – Я понимаю ваши сомнения. В прошлый раз мы допустили ошибку. Вы хотите, чтобы я назвал эти ошибки? Вот они, – он принялся загибать пальцы, – Во-первых, мы дали куаньлинам время добраться до города, хотя, если бы действовали более быстро, могли бы разбить их вторично – и Шамдо было бы уже некому оборонять. Во-вторых, брать Шамдо осадой в летнее время, когда закрома полны, и весенняя дань уже собрана, было неразумно: в городе было полно припасов, а стены его, как мы убедились, высоки и крепки. И в-третьих, мы не умели вести такую войну, потому что никто из ныне живущих не помнит, чтобы мы осаждали куаньлинские города. У нас не было опыта.

Какое-то время он помолчал, давая вождям возможность получше осознать услышанное. Он заметил огонек одобрения, мелькнувший в глазах Джурджагана, и его одобрительный кивок: огромному джунгару понравилось, что Илуге не стал замалчивать старые ошибки, часть из которых была его собственными.

– А теперь – что мы можем противопоставить этим ошибкам теперь? – Илуге характерным жестом повернул руку ладонью вверх, словно предлагал вождям победу на раскрытой ладони; тон его оставался прежним, – Во-первых: Шамдо уже поврежден предыдущей осадой, и тот урон, который причинен городу и стенам, как доносят лазутчики, восстановлен не полностью и наспех. Во-вторых, в конце зимы в городе всегда бывает мало припасов в ожидании весенней дани, а постой двадцатитысячного войска должен привести к перебоям в питании еще в середине зимы. В конце же зимы ситуация должна стать уже тяжелой. А воины, запертые в голодающем городе, скорее выйдут против нас в неравном бою, чем будут умирать с голоду в своих казармах, под ненавидящие взгляды. Вот почему я выбрал такое время, и считаю его наиболее удачным. И в-третьих, – Илуге улыбнулся, – теперь у нас есть хуа пао. Теперь у нас есть опыт. Теперь у нас есть знание местности. И, кроме того, уважаемый Тули, военный вождь могучих кхонгов, недавно по моему приказу приказал разузнать все о тропах, ведущих через хребет Крох-Ог, разделяющий земли кхонгов и Восточную Гхор. Я полагаю, мы сможем пройти хотя бы по одной из них, и появиться у стен Шамдо неожиданно. Это принесло бы нам легкую победу.

Тули откашлялся. Это был спокойный плосколицый человек со смуглым обветренным лицом,, словно градом, побитом следами давней болезни. Однако мощное, ладное и гибкое тело выдавало в нем человека отнюдь не больного.

– Все горные тропы в это время завалены снегами, – сказал он, – По ним не пройдут и десять всадников. Надо будет ждать весны.

Сердце Илуге сжалось. Его план рушился, а в другое время Шамдо не взять, не взять! А ведь если они возьмут Шамдо, это было бы решающей победой – оттуда они смогут подчинить себе все северные провинции!

– Однако есть еще один путь, – выдержав эффектную паузу, сказал Тули, вызвав удивленный ропот собравшихся, – Непростой и не слишком надежный, но есть.

– Что это за путь? – что-то подсказывало Илуге, что ответ будет не из приятных.

– Это старые шахты кхонгов, – ответил Тули.

Илуге окинул мысленным взором гигантскую иззубренную цепь хребтов Крох-Ог. Какой же длины должны быть эти кротовьи норы, чтобы пройти сквозь горы насквозь?

– Некоторые тоннели прорыты нашими предками так давно, что куда они ведут, никто не помнит. В иных приходится идти три дня, чтобы добраться до жилы, – продолжал Тули, – И все они уходят вглубь гор, в сторону юга. Некоторые из моих людей рассказывали, что им доводилось, случайно свернув не в тот проход, попасть в сеть пещер, которые вывели их на поверхность – и оттуда они видели внизу город на равнине!

– Три дня, – Илуге уже ничего больше не слышал, кроме этого. Их прошлый путь в Шамдо занял почти половину луны, если брать точкой отсчета ущелье Трех Драконов. Он знал – если это время не удастся сократить – идти на Шамдо бессмысленно. Город успеет подготовиться к осаде, и он только зря потеряет людей.

Остальные вожди несколько смущенно молчали. Кхонгов уважали, но не любили как раз из-за их подземного ремесла. Далеко не все воины степей, бесстрашно мчащиеся на врага дети ветра, смогут побороть ужас перед темнотой и каменной толщей, окружающей их со всех сторон. Илуге, по крайней мере, хорошо понимал их. Воспоминание о том, как сам он оказался замурованным в кургане, в шелестящей безумием темноте, отозвалось невольной дрожью.

– Вот пусть туда кхонги и лезут! – быстро выкрикнул Тумак, – А я не тороплюсь живым в царство Эрлика!

– Будет ли у нас проводник – или ты предлагаешь пойти наугад? – задал Илуге самый серьезный из волновавших его вопросов.

– Последний человек из тех, кто говорил подобные вещи, умер в прошлом году, – вздохнув, отвечал Тули.

По спине Илуге пробежал холодок. Он не хотел себе в этом признаваться, но шелестящая тьма кургана Орхоя Великого, в котором его когда-то заживо погребли, сделала его сердце подвластным страху, пусть этот страх и не распространялся на людей. Илуге с тех пор боялся кромешной тьмы – той, в которой не видны поднесенные к лицу собственные пальцы.

Военный вождь ойратов покачал головой, забренчали вплетенные в сивые косицы амулеты из рога марала:

– Это безумие – лезть наугад в заброшенные штольни, да еще надеяться провести лошадей. Я готов допустить, что все твои предыдущие ошибки, угэрчи Илуге, были лишь отчасти твоими, но это твое решение – очевидное помутнение рассудка. Мои ойраты не пойдут.

– И мои тэрэиты!

– И мегрелы!

– И койцаги!

Илуге стоял и слушал молча, хотя каждое слово вонзалось в него, как клинок. Еще немного – и разъяренные вожди лишат его той власти, которой его наделило Тэнгэрин Утха – Небесное Испытание. Любые небесные знамения быстро забываются за чередой неудач.

Он заметил, что крики постепенно стихли. Джурджаган молчал. Молчал Цахо, словно они еще ожидали чего-то.

Илуге вздохнул. Готовясь к Совету, он рассматривал этот сценарий как наихудший. И все-таки в глубине души не предполагал его как действительно возможный: надеялся, что Тули найдет проход, надеялся, что ему удастся уговорить вождей поддержать его. Вот ему урок – нельзя строить планы серьезных походов, которые зависят только от одного обстоятельства. Сейчас наступило время, когда ему придется за это заплатить. Внутри у него стало нестерпимо холодно.

Илуге продолжал стоять молча, заложив руки за спину и с показным равнодушием глядя на мерцающие сине-багровыми сполохами уголья очага. Наконец, он властно щелкнул пальцами, на что в дверное отверстие сразу просунулась голова Малиха.

– Приведи ее, – велел Илуге.

Три дня назад он все-таки послал за Янирой. И за ее отрядом. В любом случае, ему предстояло решить их судьбу. Негоже было отослать ее, словно можно было таким образом отодвинуть связанную с ней проблему. Так поступают глупцы. Жестокие глупцы.

Вожди замолкли, удивленно уставясь на Илуге. Он обвел каждого из них мрачным, тяжелым взглядом.

– Пока все вы здесь, я бы хотел заодно решить и еще один вопрос, – медленно сказал Илуге, – И связан он с моей сестрой и ее отрядом из женщин.

Он услышал глухой ропот, прокатившийся по рядам. Многие, многие из вождей (в чем он был с ними на удивление солидарен) испытывали по этому поводу откровенное раздражение. Что ж, хорошо. Это хорошо.

– С одной стороны, предания гласят, что женщины в древности бились наравне с воинами степей, – продолжал Илуге. Ему удалось снова полностью завладеть вниманием окружающих, – Потому я не могу сказать, что это противно женской природе и отказать женщинам в праве сражаться. С другой стороны, Янира и ее отряд вступили в бой у Трех Сестер, нарушив мой приказ. Нарушение приказа угэрчи карается смертью через разрывание конями надвое.

После этих слов в юрте, казалось, можно было услышать, как упадет волос: неужели угэрчи поступит так с собственной сестрой?

– Однако доблесть горстки женщин, как вы знаете, в решающий момент не дала рассеяться нашему правому крылу, возглавляемому Сартаком, и практически потерявшему управление после того, как его сразило хуа пао. И я не был бы вашим вождем, если бы не ценил дороже всего золота мира доблесть и умение сражаться. Женщины продемонстрировали его в полной мере.