Голос Ветра (СИ)

Я не нашелся сразу с ответом. В первый раз был с ней наедине и почему-то чувствовал себя полным дураком. А ведь до этого никогда не лез за словом в карман!

-Вам нравятся розы, ваше величество?

Анэ (позже я про себя всегда называл ее именно так) взглянула на меня, и за внешней кротостью вдруг проглянуло оживление:

-Мне кажется, они созданы для того, чтобы ими восхищаться. Вот маки... не так утонченны. И даже, наверное, слишком просты?

А потом, словно испугавшись собственной смелости и даже некоторого озорства, она вдруг резко поднялась со скамьи и направилась к выходу, сжимая двумя руками книгу. И я не мог решить, подать ей руку или нет, стоял на месте. Но все же пробормотал:

-Мне тоже кажется, что маки не всегда бывают уместны.

Анэ услышала и обернулась:

-Почему бы тогда не отказаться от неуместных цветов?

Вечером после ужина меня, как обычно, попросили спеть. Я сел в углу, куда почти не доходил свет от зажженных свечей, не хотел, чтобы стало видно лицо, и долго перебирал струны, прежде чем начать.

Она была нежнее роз,

В ее устах таилась грусть,

Немного робость и испуг.

Она была прекрасна.

Она была светла, как день,

В ее глазах искрился смех,

А танцевала лучше всех.

Она была прекрасна.

Она была так высоко,

Что не дотронешься рукой,

Лишь сном, обманчивой мечтой.

Она была прекрасна.

Глава 4. Леона

Теперь я часто появлялась при дворе, перестав быть затворницей. Если раньше почти все время проводила дома, бесцельно убивая время ожидаем завтрака, ужина, тепла, холодов, Гарда, то теперь каждый день приходилось рано вставать и спешить в Королевский замок. Отец определил меня в свиту юной супруги Альфо. Как ему это удалось, не знаю. Королева-мать лично подбирала фрейлин для Анэ. Впрочем, ее девушки постоянно жили в покоях, недалеко от монарших. Они прислуживали. Я жила в своем доме и занималась скорее развлечением и обучением госпожи, нежели прислуживанием. В мои обязанности входило вовремя подсказывать, с какими придворными надо быть благосклонной, с какими - осторожной, кому стоит подать руку для поцелуя, а кого лучше миновать и не заметить, в каких случаях позволить себе более свободную манеру общения, а в каких - четко следовать этикету и даже стоять в присутствии короля.

Должна признаться, мне начинала нравиться эта новая жизнь. Дни стали наполненными, и мое существование вдруг обрело смысл. Эта маленькая девочка совершенно неожиданно помогла открыть клетку, в которой я жила много лет. И, сама того не заметив, я зацепилась за нее. Анэ мне нравилась. Конечно, говорить о дружбе не приходилось. Речь шла всего лишь о королеве и придворной даме, но даже легкая доброжелательность и искренняя улыбка, обращенные ко мне, согревали сердце.

Анэ держалась молодцом. Мне ли не знать, что такое неудачный брак? Можно прекрасно держаться и улыбаться толпе, сохраняя на лице достоинство и спокойствие. Только никуда не спрячешь глаза. Счастливые глаза всегда светятся изнутри - счастье не скроешь. Когда королева Элейна смотрела на Ро, можно было потушить все свечи в зале - вот какой свет лился из ее глаз. Анэ не смотрела на Альфо так же. Когда она поднимала свои глаза, нельзя было тушить свечи, потому что тогда эти двое оказались бы в темноте. Альфо же почти никогда не глядел на свою жену. Однако стойкость этой девочки меня удивляла. Этому стоило бы у нее поучиться!

Да, меня захватила новая жизнь, но я не была бы я, если бы все вдруг сразу стало хорошо. Отец не просто так пристроил свою дочь поближе к Анэ. Ему нужны были глаза и уши. Говоря попросту, он сделал меня шпионкой, и почти каждый день в мои обязанности входил подробный отчет об увиденном и услышанном. Это было противно и мучительно, я ненавидела такие вечера и с огромным облегчением переводила дух, если лорд-протектор был в отъезде, или Гард находился вечером дома, или при дворе случалось празднество, которое требовало моего участия.

Как это ужасно, шпионить за тем, кто симпатичен, да и вообще - шпионить. Низко и грязно. Но разве я могла противостоять воле отца? Единственное, что я могла, это не передавать все в мелочах, стараясь отделаться незначительными подробностями, а также пересказом ничего не значащих записок-распоряжений. Но все равно чувство грязи преследовало.

Почему у меня всегда так? Почему что-то светлое обязательно омрачается темным пятном? В очередной раз я чувствовала себя крепко связанной по рукам и ногам и хотелось кричать. Только на этот раз не от отчаянья, а от ярости. Я чувствовала, как медленно поднимается внутри протест.

Однажды я уже потеряла Озу, склонившись перед волей отца, и эта рана до сих пор давала о себе знать тогда, когда мы редко и случайно сталкивались с Говорящей. Родной человек, ставший чужим и далеким.

Потом я, покорная воле отца, обманом заставила жениться на себе Гарда, в результате чего брак стал настоящей насмешкой.

И вот теперь попытка новой жизни омрачалась обязанностью шпионить.

Отец никогда не считался с моим мнением. Оно его не интересовало.

А я живая! Я хотела теплого дома, ребенка, подругу! Я хотела быть любимой!

Как сладко пел менестрель в королевских покоях.

Я все чаще не торопилась возвращаться домой. Какую радость может принести пустой дом и одинокий ужин в огромной зале за длинным, уставленным яствами столом? Я дожидалась в королевском дворце вечерних песен Фьюго, от которых щемило сердце и почему-то становилось тревожно. Этот необыкновенный с хрипотцой голос...

Снова, как в первые дни после свадьбы, я стала вдруг чувствовать волнение в присутствии мужчины. Он менестрель, а я дочь лорда-протектора и жена самого благородного рыцаря Виндленда.

Так что же?

Разве не пренебрегает мной этот рыцарь? Разве исполняет те обеты, что давал в Соборе?

Протест, так долго зревший внутри, отчаянно рвался наружу. Я решилась.

Певец был горд и не похож на того, кому можно отдать приказ. Но я была дочерью лорда-протектора, а это означало власть. Власть, которой мне давно пора было научиться пользоваться.

Однажды вечером, после того, как менестрель исполнил свою последнюю балладу, и юная королева поднялась, чтобы удалиться в спальню, я немного замешкалась, надо было остаться в комнате наедине с Фьюго.

Фрейлины стройной вереницей удалились за своей госпожой.

Менестрель неторопливо допивал кубок вина, бережно положив перед этим свой инструмент на резную скамеечку.