Славный город Старый Ключ (СИ)

  - Это не значит, что я должен быть всё время при тебе на подхвате и прятаться за твою спину, - зашипел разъярённой ящерицей в ответ сотник.

  - Ладно, - отступил командир волчьей бригады. - Согласен. Ты можешь много большее, чем просто быть на подхвате. Поэтому, бери мою отдельную сотню и принеси мне головы оставшихся в лагере рыцарей. Посмотрим, чему тебя учили и что у тебя получится. И чтоб ни один не ушёл.

  - Я тебя буду ждать, - со смешком кинул он обещание в спину заспешившего в туман сотника. - Племянничек, - едва слышно, с внезапно прорезавшейся ненавистью прошипел он вслед.

  Мерзкий ублюдок, прижитый его сестрой от какого-то коренного имперца в рамках имперской программы генетических коррекций, был его старой и давней занозой. От которой он никак не мог избавиться.

  Сколько ни пытался избыть его, тот оказался на удивление крепок и живуч. Другой бы на его месте давно уж сдох бы, этот же не только умудрился выжить, но и сумел серьёзно подняться в воинском звании.

  Пришлось перехватывать вожжи и приблизить слишком удачливого племянника к себе, чтоб не позволить тому и дальше подниматься. Новые роды подгорных ему бы такого не простили. Укоренившиеся в Империи первые поколения изменённых новую помесь мягко говоря не любили, всячески препятствую и так уже практически свёрнутым работам по генетике.

  И если с другими такими же хвосты уже подчистили, то с этим сотником никак не получалось. Никак не удавалось избавиться от него старыми, испытанными способами. И каждый день тот своим видом напоминал ему о позоре его сестры, по своей воле связавшейся с презренным старым имперцем.

  Даже сама крепкая стать его, рослая и гибкая, предмет воздыханий многих красоток из племени, не вызывала в Гур дуа де Сане ничего кроме ненависти. Ненависти к удачливости, уму и телесной силе племянника, даже на фоне остальных выделяющихся недюжинной силой ублюдков.

  Плотный сырой туман скрыл все звуки, и до спешащего сотника не донеслось ничего. Впрочем, тому и не надо было что-либо слышать. О том, как "любит" его родной дядюшка, тот наверняка был прекрасно осведомлён, чай не слепой. И иллюзий на счёт себя и своего будущего не питал совершенно. Своей сотни ему ещё долго было не видать.

  По крайней мере, до тех пор, пока эта старая подлая ящерица дядюшка будет жив.

  - "Пока", - пугливой ящерицей пронеслась в голове у сотника быстрая мысль, и тут же сгинула, испуганная открывшейся перспективой. Но где-то на краю сознания след всё же остался. Сотник не собирался долго бегать у родного дяди на подхвате. И если ему не давали случая развернуться, то можно было такой случай и самому организовать.

  И компания тех землян, за которыми столь безуспешно последний месяц гонялся по полям и лесам его родной дядя, на сей счёт подходила идеально. Тем более что и выходы на неё кое-какие имелись. Тайные. О которых будущей их жертве знать совсем не обязательно было.

  Ободрённый подобными соображениями, молодой сотник резво затрусил по поручению своего командира. Задерживаться не стоило. А то все великие планы так навеки могли и остаться... планами.

   Кое-что о пользе дальних секретов.

   Отправку себя, любимого в дальний секрет, сотник рыцарского войска мелкопоместный шляхтич Ртища Смирнов с самого начала воспринял правильно. Как знак от его нового командира барона Гонзаго де Труа, что возиться с ним и терпеть его, надоевшие всем выходки, никто больше не будет. И что для начала его просто убрали с глаз долой, а вот когда он вернётся, с ним разговор уже будет особый, другой.

   Это настолько ясно читалось в глазах барона, что Ртища с командиром даже спорить не стал, поняв что это бесполезно. Он понимал, что всех в лагере он откровенно достал своим нытьём. Только вот сам Ртища никак не мог того понять, почему его искреннее возмущение царящими в лагере нравами и порядками, откровенным разгильдяйством, все принимают за нытьё.

  Как же он себя ругал все последние недели, что вступил в отряд этого барона и принёс ему присягу. Теперь он не мог уйти сразу, как только разобрался, под чьё руководство попал. Потому что, как всякий порядочный человек, взявший деньги, должен был их в первую очередь вернуть, и лишь потом он мог бы быть свободен. А пока что, раз ты нанялся, то будь любезен исполнять то, что тебе велит командир. Воинский отряд тем и отличается от любой банды, что здесь все подчиняются одному военачальнику, а не делают, всяк, что хочет. И существует такое понятие как воинская дисциплина.

  Только вот понятие воинской дисциплины не распространялось на язык. И Ртища, возмущённый царящими в отряде порядками, сдерживать его не собирался. Да и кто бы ему запретил. Он, Ртища Дмитриевич Смирнов, младший сын самого Старосты всего Глушанского застянка Дмитрия Семёновича Смирнова, - природный поречный шляхтич из древнего уважаемого рода. А что род его поиздержался за прошедшее время и один из его представителей вынужден наниматься к другому, не менее знатному дворянину, так это ещё не значит, что можно так нагло затыкать ему рот или, что он ничего не понимает в высоком воинском искусстве.

  - Поболе иных прочих, - едва слышно раздражённо проворчал он.

  - Что? - донеслось с правой стороны.

  - Ничего, - сердито покосился Ртища в ту сторону. - Цыц! - едва слышно цыкнул он на разговорившегося что-то пацана. - Приказа открывать рот не было.

  - "Вот ещё навязалось убоище мне на шею, - недовольно подумал он, глядя на смущённо втянувшего голову в плечи худенького паренька рядом с собой. - Сунули ему под начало тройку сопляков, таких же, как вот этот, обозвали кнехтами, и отправили вместе с ним в дальний секрет".

  Впрочем, Ртища ясно понимал, что был откровенно не прав. Трое приданных под его начало мальчишек, это можно было рассматривать как знак уважения к его профессионализму, чтобы он там себе не говорил. А то, что парней назвали кнехтами, а не новиками, так и что. Род барона Гонзаго был из иностранцев. Хоть и богатых, но иностранцев. То ли испанцев, то ли вообще англов. То ли ещё из кого. Да и о том, как кого называть, Ртища не задумывался. Не его это были люди, так что задумываться о том, как и почему называют людей чуждым именем, ему было всё равно.

  Сердце вдруг заныло непонятно с чего, видать от жалости к самому себе и к своей несчастной судьбе, развернувшейся к нему таким задом, и Ртища погрузился в приятные воспоминания.

  Плотный сырой туман, в двух шагах, где не было видно ничего, мягко лёг ему на плечи, скрывая все звуки. Заметить что-либо в нём было совершенно невозможно, поэтому можно было пару минут и помечтать, тем не менее, краем уха вслушиваясь в глухие звуки предрассветного тумана.

  - "Марфа", - вернулся он мыслями к прошедшим дням в городе.

  Худенькая стройная фигурка ничем вроде не примечательной девчонки с окраины человеческого мира, дочка одного из местных богатеев, занимала последние дни все его мысли. Оттого он, наверное, и стал последнее время таким рассеянным, что заработал уже несколько нелицеприятных замечаний от своего нового командира.

  - "Нет, зря он дал возможность этому напыщенному индюку барону Гонзаго подловить его на мелочах. Ведь знал же, что будет придираться, знал, но забыл основное правило солдата: "Не перечь командиру, особенно если тот глупый, напыщенный идиот".

  Вспоминать о том, что отец всегда ему повторял обязательное продолжение этой мудрости, не хотелось. Тот всегда говорил в таких случаях: "Никогда, никогда не служи под началом дурака. И сам погибнет, и тебя с собой утащит. Дурак на войне - опаснее врага. Дурак начальник - твой враг. А раз выпала такая кручина служить под началом дурака - всеми силами старайся быстрее избавиться от него. Любыми путями! Любыми, вплоть до физического устранения. Помни это сын. Ты у меня хоть и младший, и кроме сабли я не могу тебе ничего дать, но вот эту мудрость я в тебя вколочу, если понадобится, палками. Глядишь, тогда и жив останешься".