Выбор Наместницы

— Ну что же ты?

Леар помотал головой — он не находил слов, а Элло улыбался такой привычной озорной улыбкой. Как всегда, когда подбивал брата на очередное безобразие. Брат вел его за собой, к изголовью кровати:

— Ты знаешь, что нужно делать, — и голос Элло был голосом снов.

Но Леар все равно не мог найти в себе силы, кинжал показался невыносимо тяжелым, руки застыли, как на сильном морозе, и он не мог пошевелиться. Элло помог ему, его рука подтолкнула руку брата, Леар закрыл глаза, зная, что Элло будет видеть за них двоих. Два быстрых движения, сталь кинжала почти без сопротивления разрезала плоть, и руки брата подтолкнули его к двери. «Ты молодец, Леар, ты вовсе не трусишка-малышка», — Элло рассмеялся, и смех его был для Леара приятнее любой музыки, он целую вечность не слышал, как смеется его брат. Она шли по коридорам, взявшись за руки, невидимые для оцепеневших в ночной дреме стражников, и Леар чувствовал себя как никогда счастливым.

И наместница разделяла его счастье, так, словно это она нанесла удар, словно не герцог Суэрсен остался лежать на залитых кровью простынях, а герцог Нэй, словно ее держал за руку любимый брат, вторая половинка души. По губам Энриссы расплылась счастливая улыбка, но прекрасный сон уже закончился — она сидела на жестком деревянном стуле, хранитель придерживал ее голову, а Далара вливала в рот едкую настойку. По спине тек пот, сердце заходилось в стуке, чужая память неохотно покидала ее разум, отползала, уступая место здравой оценке. Энрисса с ужасом осознала, что там, во сне, оправдывала убийство, да еще и не просто убийство, а убийство родителей. Единственный грех, что нельзя отмолить, сколько не кайся. Уж на что она ненавидела своего отца, сначала всеми силами души, потом по привычке — устало, равнодушно, — но никогда, даже в мыслях она не посягала на его жизнь. Что же за чудовище спит в этом маленьком мальчике? Сладкоголосое, знающее сокровенное, толкающее под руку. Хранитель сложил пальцы в замок:

— Ваше величество, мне страшно даже представить, что эльфийские сказки о возвращении Восьмого оказались истиной. Но все, что я увидел и услышал — свидетельствует.

Энрисса снова посмотрела на Леара — мальчик как мальчик, челка на лбу, рот приоткрыт во сне, ресницы — любая девица обзавидуется, такие только у маленьких детей и бывают. А ведь если Хранитель прав — это и есть Проклятый. Не страшный демон со старых фресок, косматый и рогатый, а шестилетний ребенок, последний в древнем роду, герцог. Она сжала губы: чушь, посол Эрфин нагло лгал, эльфам нужно было уничтожить книгу, а Темный — извечное пугало. Она посмотрела на Далару, та кивнула, словно прочитав ее мысли:

— Хранитель заблуждается, так же, как и мои сородичи. Они поверили старому предсказанию и убили второго мальчика. Думали, что тот, второй — Тварь, а этот — Звездный Провидец.

Хранитель хмыкнул:

— Если твои сородичи, Далара, и ошиблись, то только в выборе. Этот мальчик не может быть Звездным Провидцем!

— Ваше величество, Леар — обыкновенный ребенок. Все, что вы видели — следствие разорванных уз Аэллин. — Она прошлась по комнате, остановилась у подоконника, провела пальцами по темному дереву, словно хотела проверить за нерадивой служанкой, осталась ли там пыль. — Связь можно рвать либо сразу после рождения, пока она не успела настроиться, либо в зрелом возрасте, когда близнецы уже научились осознавать себя как отдельные личности. Мальчику было всего пять лет — он вообще чудом выжил! Что случилось — не исправить, но если растить его здесь, в библиотеке, посвятив Аммерту и окружив книгами, он вырастет обычным человеком.

— Как же, обычным! — Возмутился Хранитель.

— Обычным для Аэллин.

— Нет, Далара. Даже для Аэллин этот ребенок слишком необычный, кому как не тебе это знать! — Хранитель многозначительно посмотрел на свою «старинную подругу».

Энрисса перехватила его взгляд — судя по всему, уважаемый Ралион намекнул наместнице, что ей стоит задать Даларе несколько вопросов. Она с вежливой, но не оставляющей путей к отступлению улыбкой обратилась к эльфийке:

— Мне всегда казалось, что узы Аэллин — одна из немногих подлинных магических загадок, сохранившихся до наших дней.

Далара задумчиво потерла переносицу, потом словно решилась:

— Если вы поднимите семейные летописи, то обнаружите, что близнецы в роду Аэллин рождаются только последние триста лет, хотя легенда о северных близнецах намного старше. Триста лет назад я была очень молода, для эльфийки — непростительно молода, и я полюбила лорда Кэрвина, сына герцога Суэрсен. От этой связи родились дети, два мальчика-близнеца. Мы не могли остаться вместе — ни моя семья, ни его никогда бы не допустили подобного союза. Я ведь солнечной крови, — с горечью продолжала Далара. — Его родители согласились сохранить все в тайне, выдать моих близнецов за детей от законного брака, но я должна была никогда больше не встречаться с их сыном. Чтобы даже памяти обо мне не осталось. Мой любимый согласился забыть меня, уверял, что это нужно для детей, для их блага И я… я вспомнила про легенду, о которой мне рассказывал Кэрвин, и закляла детей. Я хотела, чтобы они никогда не изведали одиночества и предательства, чтобы они всегда были вместе. Так появились узы Аэллин, передающиеся из поколения в поколение. Этот мальчик — последний из моих потомков, в нем несколько капель моей крови, но это моя родная кровь. И я не могу позволить, чтобы его принесли в жертву перетрусившим магам! Ваше величество, прошу вас, пощадите мальчика. Он не виноват в случившемся.

Энрисса внимательно слушала: трогательная романтическая история, впору написать любовный роман на триста страниц, с прологом и эпилогом. Впечатлительные девицы обрыдаются! Но она и в юности не увлекалась сладостной отравой для молодых сердец. Далара, похоже, говорила правду — в роду Аэллин могла быть эльфийская кровь. Но при этом — она лгала, Энрисса кожей чувствовала ложь. Женщина, которая любила, женщина, потерявшая детей и пережившая предательство, не будет вот так спокойно говорить о прошлом, словно пересказывая старинную легенду. Голос может быть спокоен, на лице — равнодушие, но глаза выдадут. А у рыжеволосой во взгляде читалось только напряжение: поверит или нет? И пусть не говорят, что у эльфов все по-другому. Кто способен любить, способен и переживать боль.

Далара лжет, Хранитель уверен в своих словах, но мальчик… только маленький мальчик, пускай из-за него и погибло столько людей. И если он Восьмой или Тварь — сколько еще погибнет… Какой великолепный способ отомстить Дейкар! Она негромко рассмеялась: вот уж воистину, после меня — хоть конец времен. Наместница поднялась, отодвинула стул, подошла вплотную к кровати, посмотрела на мальчика. Леар по-прежнему спал, наместница вгляделась в его лицо, улыбнулась, заметив чернильное пятно под носом — и впрямь книжник растет, вот, пальцы тоже в чернилах.

Великие боги, как же она устала постоянно выбирать! И что ни выбор — так судьбы мира в ее руках! Решайте, ваше величество, только вы можете спасти, только вы можете выбрать, только вы знаете, как надо! Но она устала знать. Рука сама собой тянулась погладить мальчика по мягким черным волосам. Хранитель и Далара напряженно следили за ней, не смея прервать раздумья наместницы. Каждый надеялся, что Энрисса примет его сторону. К Ареду и Ареда, и Тварь, пусть мир сам позаботится о себе! Она не станет убивать ребенка, будь он хоть эльф, хоть Аэллин, хоть сам Проклятый во плоти. Пусть растет при библиотеке, если окажется, что вокруг мальчишки слишком много странностей — убрать его всегда успеется. Даже темные боги не вырастают за один день.

— Мне кажется, уважаемый Хранитель, что Даларе, раз ее магия породила эти узы, виднее, что такое этот ребенок. Кроме того, только что из-за этого мальчика уже случился один мятеж, и я не желаю подавлять второй. Леар Аэллин станет вашим учеником, и будьте так любезны относиться к нему как к осиротевшему ребенку, а не воплощенному злу. То, что он сделал — чудовищно, но он не в ответе за чужую магию, и уж тем более не должен знать, что против воли стал отцеубийцей, раз уж боги, в милосердии своем, позволили ему об этом забыть. Пусть растет под вашим присмотром. Через год я выслушаю вас еще раз, если вы все еще будете настаивать на своем — я подумаю.