Кукушка

Мармадьюк не стал спорить и молча отошёл в сторону.

Монах опустился возле раненого, положил рядом посох и приподнял одеяло. Не касаясь раны, осмотрел её, пощупал пульс и заглянул отцу Себастьяну в глаза.

И тут вдруг раненый зашевелился, захрипел и стал приподниматься на локтях, явно пытаясь что-то сказать. На губах его запузырилась пена. Брат Томас бросился к нему.

— Учитель!..

— Это… он… — еле вымолвил брат Себастьян.

— Что?

Инквизитор не сводил взгляда с брата Якоба.

— Это он… — тихо повторил отец-инквизитор, закашлялся и сделал слабый знак стоящим в изножье кровати Кипперу и Родригесу. — Арестуйте… его… Это ОН!

— Арестовать монаха? — удивился да Сильвестра. — Что за странная идея, святой отец! Но зачем?

— Он… не монах…

Хосе-Фернандес всмотрелся монаху в лицо и вдруг ахнул.

— Zorro!!! — выкрикнул он так, что все в палатке вздрогнули. — Родригес, хватай его! Лопни моя селезёнка — это же тот самый brujo! Это Лис! Как я его раньше не узнал?!

Родригес замешкался, но бородатый каталонец и десятник Мартин Киппер сами уже подскочили и крепко схватили фальшивого монаха с двух сторон.

— Я хочу помочь, — настойчиво повторил тот, даже не пытаясь вырваться. — Он умрёт, если не оказать ему помощи.

— Замолчи, проклятый колдун! У нас есть свой лекарь!

— Ваш лекарь здесь бессилен, — ответил травник.

Доктор Мармадьюк стиснул зубы, но спрятал глаза и промолчал.

Филиппо да Сильвестра непонимающе переводил взгляд с инквизитора на его солдат и обратно.

— Я ничего не понимаю, — сказал он. — Что здесь происходит? Если это не монах, то кто?

— Это еретик, колдун и заговорщик! Мы преследовали его по всей стране, — ответил за всех Мартин Киппер и громко икнул. — У святого отца есть хартия с круглой печатью на его арест, я покажу её вам, как только… Ик!.. мы эту тварь под замок посадим… Эй, вы! — прикрикнул он на солдат, которые настороженно молчали и не спешили пропускать их. — Дайте дорогу! Ик… Donnerwetter! Расступитесь, вашу мать, или нам придётся по вашим головам пройти!!!

— А где доказательства? — раздался голос из толпы. — Я сам видел, как он лечил людей!

— И я видел!

— И я!

— Мы все это видели! Двоих или троих он поднял на ноги, когда они уже не откликались. Колдун должен вредить, а не помогать людям!

— Отпусти монаха!

Рожа Киппера налилась багрянцем.

— Молчать, крысиное отродье, молчать! — завопил он. — А вы, герр командующий, уж не сомневаетесь ли и вы в решении Святой Церкви?

Португалец поджал губы, нахмурился и повернулся к «брату Якобу».

— Отвечай как на духу, — рявкнул он, — ты монах?

Человек в рясе поднял взгляд и покачал головой.

— Монах или нет?!

— Нет, — ответил он. — Но я хочу помочь.

Да Сильвестра побагровел и сделал знак аркебузирам:

— Увести!

Рынком для солдат служили полоса земли вдоль реки и циклопические развалины каменной пристани рядом. Фургоны маркитантов и торговцев стояли здесь впритык, пройдя вдоль них один раз, можно было купить всё, что угодно, — от табака и шнапса до новой портупеи и свинца для пуль. Место было выбрано удобное: сюда вела дорога, по реке могли спускаться баржи, кусты неподалёку служили удобным укрытием, если возникла такая нужда, а с пристани солдаты повадились кидать пустые бутылки. Трава здесь была вытоптана начисто ещё с весны, на реке в любое время болтались чайки, качались на волнах, хлопали крыльями, вопили и дрались за объедки. На северной стороне был ещё один такой передвижной рынок, а на юге — третий и последний. Ещё с десяток фургончиков одиноко притулились где-то между, там и сям, но то была рискованная игра — в подпитии безденежный ландскнехт вполне способен дать по шее, если не нальёшь, и гуртом отбиться сподручнее, тем паче если ты женщина. Исключение составляли два германца, Хорст и Хессель, — эти двое ежедневно объезжали ближние позиции, спасая от ран или похмелья тех, кто не мог передвигаться после вчерашнего.

Поначалу Ялка пугалась такого количества народа, сторонилась всех и прятала лицо. Потом привыкла, хотя до сих пор вздрагивала при звуках испанской речи. Солдат было столько, что лица их попросту не запоминались, да и она не привлекала ничьих взглядов. В самом деле, кого заинтересует стриженая девка на сносях, когда вокруг передвижные бордели, а жалованье выплачивают регулярно? Она повязала голову платком, надела чепец и помогала старой маркитантке уже не таясь: развешивала крупы, резала окорока и присматривала за супом. Михель выполнял тяжёлую работу — помогал разгружать прибывающие баржи, переставлял корзины и ухаживал за лошадьми. Дни текли, как вода, и оба уверились в некоторой безопасности.

Убитый пятачок земли поблизости облюбовали музыканты — по вечерам оттуда слышались звуки дудок, грохот rommel-pot, пение, смех и пьяная ругань. Так было каждый день, но не сейчас, когда после ночного боя наступило туманное осеннее утро. Гёзы были разбиты и загнаны обратно, но победа далась нелёгкой ценой. Да и странной была эта вылазка — яростной и какой-то бесцельной. Со всех сторон доносились ругательства и стоны раненых. Скрипели телеги, увозящие трупы. Солдаты стягивались к повозкам маркитантов со всех сторон и выстраивались в очереди. Вино и водка уходили в ужасающих количествах, и то было понятно, ибо что способно утешить раненого воина, как не старый добрый spiritus vini? Шли они также и за снедью — ночью никто не готовил еды, а если и готовил, всё было растоптано и опрокинуто в горячке боя. Мамаша Кураш специально по такому случаю наварила громадный котёл своего особого густого супа с мясом и картошкой; большая миска стоила один патар. Суп они варили на продажу непрерывно, добавляя свежие продукты по мере его убывания. Разливая дымящееся варево, Ялка и увидела Фридриха — тот обычно наведывался из лагеря бродячих музыкантов несколько раз в день, покупая на всех выпивку и снедь и принося свежие новости. Вот и сейчас, когда народ немного рассосался, он остался, чтобы сообщить девчонке важную новость.

— Церковники здесь! — выпалил он, улучив момент, когда вокруг никого не было.

— Какие церковники? — рассеянно спросила Ялка, снимая пену с варева. В последнее время она соображала несколько медленнее, чем обычно. Хозяйка фургона сказала ей, что это из-за беременности. «Крови-то в тебе — одной едва хватает, а надо на двоих, вот голове и недостаёт, — объяснила она. — Не думай об этом. Родишь — всё пройдёт». Ялка и не думала.

— Те самые. Испанский поп и его стража. Уже забыла?

Ялка почувствовала, что слабеет, и села на бочонок с водкой.

— Как они нас нашли?

Фриц помотал головой:

— Да никто нас не нашёл! Они не знают, что мы здесь: я спрашивал. Они вообще не за нами сюда пришли, у них какая-то другая надобность.

— Какая?

— Я думаю, они ищут Лиса.

— Лиса? — деревянными губами спросила Ялка. Кололо сердце, язык едва шевелился. — Так, значит, то был не сон…

— Какой сон? Ты тоже видела его?

— Нет, только слышала… Постой-постой, что значит: «тоже»? — Она схватила его за плечи и развернула лицом к себе, заглядывая в глаза. — Ты его видел? Где? Когда?

— Вчера ночью, — возбуждённо заговорил мальчишка. — У испанцев умирал один парень: его ранило, он пролежал три дня и стал кончаться. И тут пришёл какой-то монах с собакой и сказал, что вылечит.

— Ну и что? При чём тут монах и какая-то собака?

— А при том, что это не монах! Нам с Тойфелем стало интересно…

— Тойфель? Кто такой Тойфель?

— Наш барабанщик, его так зовут… Мы пошли посмотреть, было темно, но я его узнал. Говорю тебе: это наш травник! Он зачем-то оделся монахом, выстриг тонзуру, сбрил бороду… только я всё равно его узнал!

— А он? Он тебя видел?

— Нет. — Фриц помотал головой. — Там собрался народ, а я испугался. Спрятался за спинами. Но ведь если он пришёл один раз, то придёт ещё. Придёт ведь? А?