Дочери Лалады. (Книга 2). В ожидании зимы

А сердце Лесияры отяжелело от печали и разрывалось между Любимой и Жданой. Наверняка маленькая княжна сейчас плакала у себя, и от этого Лесияре всё было не в радость, даже предвкушение полуночной встречи с любимой женщиной не грело. Потихоньку присматриваясь к Радятко, она не могла отделаться от этого неуютного чувства – призрака присутствия хмари, как будто невидимые волчьи глаза враждебно смотрели ей в спину.

Вечером, около того часа, когда Любима обычно укладывалась спать, Лесияра поймала себя на не поддающейся доводам разума тоске. Эта тоска влекла её в покои дочери, чтобы обнять, поцеловать, вытереть полотенцем умытое личико Любимы, а потом рассказывать сказки и мурлыкать, пока девочка не уснёт. Княгиня всегда чувствовала сосущую пустоту под сердцем, когда по какой-либо причине не могла завершить свой день укладыванием дочки спать. Это было святое, некий умиротворяющий обряд, которого она сегодня сама себя лишила и – потеряла покой и радость. Не утерпев, она тихонько подошла к двери и прислушалась. Звука рыданий, которые она так боялась услышать, не было. На пушистых лапах подкрался соблазн открыть дверь, проскользнуть внутрь и полюбоваться хотя бы на спящую дочку, но Лесияра сказала себе: «Нельзя! Или покажешь себя в глазах Любимы бесхребетной тряпкой, неспособной исполнить даже собственные слова». Коль уж она решила быть твёрдой, то не следовало тут же идти на попятную.

И вот – полночь… Заветный, долгожданный час, когда следовало быть во всеоружии, а у Лесияры опускались и руки, и всё остальное. Она не могла быть счастливой, если не видела улыбки дочери и не слышала её смеха, не могла наслаждаться, зная, что Любима чувствует себя обделённой и покинутой. Это убивало всякое желание. Вот сейчас она придёт к Ждане… и что?… Но уговор есть уговор, и Лесияра перенеслась в покои своей избранницы.

Опочивальню освещал дрожащий огонёк масляной лампы. Пахло душистыми травами, и Лесияра окунулась в тёплое и уютное спокойствие, сразу утолившее существенную долю её смятения и тоски. Ждана сидела в постели с непокрытой головой и расчёсывала волосы, тронутые дыханием зимы… Если Искра вернула здоровье и молодость Лебедяне, то кто вдохнёт омолаживающую силу Лалады в Ждану, прогнав седину из её кос? Только она, Лесияра: больше некому. А Ждана, завидев её, ласково улыбнулась.

– Время бессильно перед твоей красотой, моя лада, – проронила повелительница женщин-кошек, задумчиво пропуская между пальцами длинные пряди волос.

– Время меня не щадит, государыня, – качнула та головой, разделяя гребешком этот шёлковый водопад на отдельные струи.

– Ничего, скоро оно для тебя повернётся вспять. – Лесияра расстегнула кожаный пояс с кинжалом, сняла кафтан, оставшись в рубашке, но далее раздеваться медлила.

Присев на постель, она долго любовалась Жданой и целовала прядки её волос, которые на глазах темнели: иней седины таял под прикосновениями губ княгини.

– Ты выглядишь утомлённой и печальной, государыня… – В тёплом голосе Жданы прозвенела озабоченность. – Вижу, тебе не до меня сегодня. Любима принесла тебе огорчение?

У княгини вырвался вздох, пальцы вновь почесали скулу.

– Она ударила меня, лада… Это позор. Удар в лицо – это тяжкое оскорбление мне и как родительнице, и как княгине. И от кого? От собственной дочери. Правда, она потом сама ужаснулась содеянному, это по её глазам было видно, но… Мне некого винить, кроме себя; следовало держать её в строгости сызмальства – возможно, сейчас был бы толк. Я посадила её под стражу в её покоях и не разговариваю с ней – вот и всё, что я смогла сделать. Наказывать её телесно я не могу, меня бьёт дрожь от одной мысли о причинении ей боли.

– Думаю, наказывая её таким образом, ты только отдалишь её от себя, – промолвила Ждана, нежным скольжением касаясь щеки Лесияры. – Ежели такого наказания прежде никогда не было, а сейчас вдруг начнётся, станет лишь хуже.

– Вот и я так же думаю, лада. – Княгиня поймала пальцы любимой и прильнула к ним губами. – Не поднимется у меня рука… И язык не повернётся отдать такой приказ. Ума не приложу, как поделить себя между вами, чтобы Любима поняла, что моя любовь к ней никуда не делась и ни капли не уменьшилась, да и тебя чтобы не обидеть…

– Терпение, государыня, только терпение, – улыбнулась Ждана. – Ласка и строгость в обращении с ребёнком должны идти рука об руку. На всё требуется время. Мгновенно она меня не полюбит, но постепенно свыкнется. Она девочка не злая, хоть и избалованная чуточку, но сердце у неё светлое.

– А у тебя сердце мудрое, – прошептала Лесияра, вдыхая молочно-медовое тепло кожи Жданы в укромном местечке на шее, за щекотной завесой волос.

Откуда в Ждане были эти чары? Несколько ласковых касаний – и вот уже Лесияра растаяла, отпустив свои тревоги и поверив, что всё наладится; один янтарно-мягкий взгляд – и княгиня ощутила возвращение той мучительно-сладкой напряжённости, которая предшествовала расцвету желания.

– По-моему, ты колдунья, лада, – пробормотала Лесияра, придвигаясь ближе и нащупывая под рубашкой мягкие изгибы тела Жданы, блуждая по ним пальцами и ловя ладонями стук сердца и трепет дыхания. – То, что ты со мною делаешь, иначе, чем волшбой, назвать нельзя.

– Я не волхвую, не умею наводить чары, моя государыня, – согрел Лесияру шёпот Жданы. – Всё, что я делаю – это просто люблю тебя.

Соприкосновение губ выбило ту искру, которой не хватало княгине, чтобы оживить уставшее за день пламя. Только что она сокрушалась и беспокоилась о том, с каким настроением пойдёт к любимой женщине, но теперь эта досада ей самой казалась смешной. Стоило ей увидеть Ждану, коснуться её, поплыть в головокружении от её запаха, как всё воскресло, задышало, расправило крылья. Одежда раздражала, мешала почувствовать любимую всей кожей, и Лесияра скинула всё, скользнув под одеяло обнажённой. Ждана, однако, не спешила снимать рубашку, хотя Лесияра распознавала волнение в её участившемся, но остававшемся по-весеннему лёгким дыхании. Ресницы снова укутали взгляд Жданы, пряча блеск ответного желания, и это девичье целомудрие в зрелой женщине восхитило княгиню.

– Поклоняюсь тебе, – прошептала она, покрывая поцелуями колени возлюбленной. – Ты – моя вторая богиня после Лалады.

Последняя преграда в виде рубашки была сметена, и Лесияра наконец увидела Ждану нагой и беззащитной, открытой для ласки, доверчиво-смущённой. Её тело радовало хорошо сохранившейся упругостью, тут пока мало что требовало существенного омоложения, но сила Лалады ещё никому не вредила, и Лесияра с нежностью вдохнула в пупок Жданы тёплую струйку из ослепительного источника света. Голова Жданы откинулась, открывая шею для поцелуев, и Лесияра не смогла устоять – заскользила губами по тёплой коже, чувствуя быстрое биение жилок под нею. Когда горячий рот Жданы завладел соском княгини, это было как снятие свадебного покрывала с невесты. Паволока целомудрия соскользнула, открывая нерастраченные богатства чувственности, которые Ждана не отдала ни одному из двух мужей – сберегла для Лесияры… Гибкие и озорные пальцы искусной вышивальщицы стремительно осваивали новое полотно для работы, и княгиня, оказавшись снизу, сполна испытала на себе узор наслаждения, который те рисовали на ней. Она отдалась полностью в хитроумную сеть этого узора, позволила себя оплести и изнутри, и снаружи. Колдовство продолжалось, и Лесияра упивалась своей принадлежностью Ждане, впуская её и раскрываясь под ней до самых сокровенных недр души. И вот, их жилы соединились, кровоток стал общим, сердца-половинки прижались друг к другу и слились воедино.