Ворон

Маэглин смотрел то на Барахира, то на провал между крышами, и уж не чувствовал прежнего страха. Он подошел к этому провалу вплотную, нагнулся:

— Стой! Что ж ты делаешь?! — выкрикнул Барахир; и оттянул Маэглина в сторону.

Однако, тот не противился. Более того — даже попытался улыбнуться. В провале совершенно ничего не было — опускались вниз стены, а под ними — переулок, заваленный мусором. В это же время, из-за крыши ближайшего дома вылетели несколько белых голубок, и, весело о чем-то воркуя, полетели из города — вскоре стали златистыми, купающимися в солнечных лучах точечками.

Маэглин был благодарен Барахиру за то, что тот его не оставил. Он даже порывисто пожал ему руку, чем и обрадовал…

Чтобы выбраться с этой крыши, им пришлось выбить иное грязное окно, которое темнилось как раз на уровне поверхности. За ним открывался длинный и темный коридор-кишка….

Уже ступая по коридору Барахир молвил:

— Все-таки, перед тем как уходить, давай наведаемся к эльфам. Где-то еще в наших странствия доведется с ними встретится? Они и советом помогут…

Маэглин не возражал — теперь он вообще готов был следовать за своим другом куда угодно.

Через несколько минут они вышли на площадь. Ни одного человека, кроме раненых, не осталось там. На мостовой ни единого следа крови…

Раненые лежали возле памятника цветов и под ними тоже распустились мягкими ложами эти лепестки. Все они мирно спали, и по их просветленным ликам, ясно было, что сны им снятся мирные, красивые. Их раны были покрыты снадобьями, забинтованы, и, судя по всему — вскоре даже и самые значительные переломы должны были срастись.

Помимо них, было несколько эльфов, а среди них — витязь с черными волосами, и бело-облачная дева. В закатных, приглушенных тонах эта пустынная площадь казалась даже красивою…

Навстречу Барахиру и Маэглину повернулась бело-облачная дева. Совсем негромко, чтобы не потревожить покой спящих, заговорила она… В голосе ее был простор — представлялись широкие, плодородные поля, глубины воздуха наполненные солнечным светом. Можно было слушать этот голос, не понимая и смысла слов, любоваться им, как пейзажем, или музыкой:

— В честь спасенных жизней эльфы и люди, нынче ночью будут пировать. Нет — не здесь, конечно, не на этом мрачном месте, где густая тень еще лежит. На полях, с людьми, с родными вместе, где костер из света звезд горит.

— Да. — кивнул Барахир. — На одну ночь мы останемся. Посмотрим этот праздник. Тем более — впереди у меня долгий путь. Неведомо еще, когда такое доведется увидеть…

Но тут лицо юноши омрачилось. Он с трудом оторвал взгляд он прекрасного лика девы, с тревогой взглянул на небо, и совсем тихо, боясь, что кто-то незримый стоит где-то совсем рядом и подслушивает, прошептал:

— Опасно нынче праздники устраивать. Вот мы тоже праздник устраивали и…

— Я знаю. — так же тихо, словно ветерок, в кроне молодой березы, прошептала дева. — Но сегодня нам ничего не грозит. У меня дар предвидения…

— Вы, ведь, были сегодня на крыше. Маэглин, если бы он мог, выразил бы вам благодарность — вы спасли ему жизнь, но за мгновенье до того я почувствовал… Почувствовал холод леденящий. Будто бы и зимний — до самых костей он меня продрал. Значит, зло рядом… Да — вы сильнее зла, но все-таки… Все-таки мало ли что… Вы не знаете…

— Я знаю. — немного печально улыбнулась ему дева.

Тут в разговор вступил витязь черноволосый — супруг лебедицы:

— Тот, о ком ты говоришь, всегда рядом с вами людьми, особенно в роковые мгновенья. Очень он внимательно за вами следит. Даже внимательней, чем за нами, эльфами. Уж он то знает, как можно извратить ваши души… Но хватит об этом. Говорим вам: сегодня будет настоящий праздник и никто нам не помешает. Остаетесь ли вы?

Маэглина закивал, с любовью глядя на эльфийскую деву. Он уже и не помнил своего недавнего наважденья. Она же говорила:

— Конечно, разные слова бывают. Бывают дорогие, но чаще все — пустые. Лишь редкие, как звезды на небе мерцают — слова могучие, святые. Через глаза мы выражаем, всю форму чувства, искренность его. В словах же — точно ювелира хрупкое искусство — из формы делаем обличие всего. И, если дар пропал, не хочешь ли его вернуть; скажи — хоть на мгновенье ль, милые друг, мечтал; все чувства в формы обернуть?

Маэглин попятился — теперь он хотел оставаться немым, ему страшно было выражать свои чувства словами…

— Ну что же. — улыбнулась тогда дева. — Быть может, до окончания ночи, решение твое еще перемениться. А теперь: подождите немного, и мы пойдем.

Барахир с Маэглином, отошли чуть в сторону, уселись на тех скамейках, на которых днем сидели придворные. Некоторое время пребывали в молчании, с наслаждением наблюдая за тем, как эльфы ухаивают за выздоравливающими.

Вот прилетели, откуда-то с запада белые голуби, принесли в лапках амфоры, в которых, казались были уложены кусочки солнца. Обратились голуби эльфами, подошли к лежащими, и отдавали им этот сияющий свет. Слышен был заботливый, нежный голос девы:

— С Луною, песню споем мы высоким ветрам. Вы увидите праздник сегодня — он так сродни вашим детским мечтам!

И тут же голос ее плавно перелился в настоящее пение:

На глазах многих слезы печальные выступили, хотя и не ведали они, в чем причина этих слез. Кто-то из них, с трудом подбирая непривычные слова, сипловатым, грубым, но плачущим, жаждущим изменится голосом вымолвил:

— Красиво… А нам нельзя было таких песен петь!.. Вот… А еще… Очень хорошо… Понравилось мне… Еще-то можно?!..

Конечно, дева исполнила эту просьбу. Судя по всему, петь таким чудесным, неземным голосом было для нее даже легче, чем говорить обычные слова. Она одну за другою спела еще несколько песен, и были они столь же спокойны, как и наливающееся все больше бархатным светом чистейшее небо.

А пела она все про звезды, и Барахир и Маэглин в нетерпении смотрели на этот бархат, удивляясь, почему же не появляется еще первая звезда. Как могла она после такого пения не появиться — то даже удивительным казалось…

Но вот и первая звезда. Сначала из-за щербатой стены питейного двора выглянул, точно озираясь, ее тоненький лучик. Затем, выглянула и вся она.

В этом месте, еще недавно суетном, наполненном кровью и болью, теперь появилась красота волшебная. Легкий, серебристый звон разлился в воздухе; тени у стен сгустились, но эти тени отнюдь не пугали — нет, — в каждой из них было некое таинство. В каждом из этих затемненных уголков появились теперь некие таинственные образы, каждый из которых сладко шептал что-то. Хотелось к каждому из этих образов подойти, понять, что такое шепчет он.

А дева белой лебедицей подлетела к скамьям на которых сидел Барахир с Маэглином. Она обратилась к Барахиру:

— Зачем молчать, когда говорить хочется? Ведь, ты же стихами говорить хочешь. Как же можно стихи в себе сдерживать, да и зачем?

Барахир даже тут же подхватил: