Белые волки Перуна

На миг Ладомиру даже показалось, что он увидел этот хоровод, и тут же послышался горячий шёпот Милавы:

- Закрой глаза, а то пропадёшь.

И такая убеждённость была в этом голосе, что он подчинился. Милаве Ладомир в эту минуту доверял, неведомо почему, просто знал, что не обманет. Хотя не было у него сейчас сомнений в том, что вводит она его в хоровод лесных вил, от которого простому смертному лучше держаться подальше. И ещё бедро чьё-то почувствовал Ладомир, но не горячее Милавино, а холодное и гладкое, словно омытый росой поутру камень. Но он не усомнился, что бедро это женское. Глаз Ладомир не открыл, а просто пошёл по тому же кругу, что и державшая его за руну Милава. Сколько они так ходили, Ладомир не помнил, потерял счёт времени, внимая завораживающим голосам, пока жадные Милавины ласки не вернули его к действительности. Впрочем, эта действительность была не менее сладкой, чем дрёма. Глаза он открыл, чтобы увидеть тело Милавы и её искажённое страстью лицо.

В лесное озеро Ладомир идти не хотел, уж слишком тёмным и глубоким оно ему показалось. Милава-то от лунного света совсем без ума, чего доброго и сама уйдёт на дно и его утянет.

- Там сила, Ладомир, и этой силы тебе хватит на долгую, долгую жизнь.

Милава вырвала руку из его ладони, и пошла, рассыпав по спине густые волосы. Уже чуть не по бёдра была она в воде, когда он кинулся за ней следом. А зачем кинулся и сам не знал. Но ни страха, ни даже опаски он не чувствовал сейчас, хотя Милава не удержалась и утянула его за собой под воду. Сколько они там пробыли под водой, он не запомнил, но под лунный свет вынырнули.

- Пошёл всё-таки, - вдруг засмеялась Милава. - А кабы на моём месте была другая вила?

- За другой бы не пошёл, - обиделся Ладомир и резко повернул к берегу.

Милава ещё некоторое время плескалась в воде, то и дело пропадая с его глаз. И тогда у него замирало сердце - вдруг уйдёт? Но она не только вынырнула, но и выбралась на берег, требуя своё, в чём ни женщинам, ни вилам в такую ночь отказывать не принято.

- Ты от кого узнала про это озеро?

- Про это озеро никто не знает кроме меня, - Милава приподнялась на локте и кинула свои влажные волосы ему на грудь. - И дороги сюда не найдёт никто.

Ладомир ей поверил. Не первый раз он в этих местах, а про лесное озеро да ещё расположенное столь близко от города ничего не слышал.

- Назад тоже пойдём через хоровод? - на всякий случай спросил он.

- Я тебя выведу, - пообещала она и счастливо засмеялась. - Не заблудимся.

И шли они недолго, и глаз не закрывал Ладомир, но если бы кто попросил его показать к озеру дорогу, то вряд ли он её сумел бы отыскать. На том берегу костры горели чуть не до неба. Перебравшись через тёмную речную гладь, Ладомир с Милавой ещё и сквозь огонь прыгнули, без всякого ущерба для своих тел. А потом включились в огромный хоровод мужичин и женщин, у которого не было ни конца, ни края, и кружиться этот хоровод должен целую вечность, пока не закончится жизнь на земле.

Глава 14 Изяслав

Незадача боярина Глота на пути из Новгорода в Киев сильно огорчила Великого князя. Ещё больше огорчил его разгром Бориславовой дружины в радимицких землях, учинённый Белыми Волками. В таком гневе новгородец князя ещё не видел. И не то чтобы Владимир близко к сердцу принял беду Глота, а уж скорее измена воеводы Ладомира заставила его зашипеть в ярости.

Боярин Глот с приличествующим случаю скорбным лицом стоял посредине великокняжеских палат, ближники кучковались у стен, а сам князь метался у креслица, как раненный зверь, не слушая советов, которые сыпались наперебой.

- Нельзя спускать Ладомиру! - выкрикнул Басалай. - Надо спросить с его пасынка Мечислава.

- С Хабара надо спросить, - крикнул в запале Изяслав. - Милава его дочь.

Были и ещё крики, которые Владимир пропустил мимо ушей, но эти два, Басалаев и Изяславов, его задели.

- Боярин Мечислав с малолетства воспитан в христовой вере, - громыхнул в сторону струхнувшего Басалая князь, - и не боярам, путающим причастие с пирушкой, о нём поминать!

Зря Басалай поднял хвост на Мечислава, все знают, что князь Владимир благоволит к его матери, при чём в этом благоволении нет даже кобелиной страсти, в которой Великого князя всегда попрекают, а есть загадка чужой души, про которую так любят поговорить настоятель Никифор и хитрый грек Анастас, уже изрядно поднадоевший киевской старшине. Басалай-то напустился на Мечислава из-за родовых земель, которые волею князя, из рук Перуновых волхвов вернулись к Блудову сыну, мимо раскатанных губёнок скандального боярина. То ли дочки у Басалая все вышли, то ли Великому князю ныне не до девок, но только решил он неожиданно по справедливости и в ущерб ближнику.

- А что до Хабаровой дочери, то она тебе жена, Изяслав, и младший её сын числится за вашей семьёю, - продолжал Владимир. - Не с Хабара надо спрашивать, а с тебя, боярин.

И тут князь был кругом прав, даже Басалай, не говоря уже о других, головой закивал - отдай девку, тобой взращённую, в жёны, да чтобы потом тебе же за её беспутство кололи глаза. А муж на что? По мужам ныне родство считают на Руси, а не по жёнкам. Басалаю ещё и в том обида, что от дочери его у Изяслава детей нет, а сыновья у него только от первой жены Милавы. И выходит, что земли и нажитки, данные за дочерью Басалаем, пойдут щенкам Милавы, неизвестно с кем прижитым.

- Вячеслав - мой сын, - сказал побуревший Изяслав. - А про Владимира мне неведомо.

- Если ты не знаешь, так, может, спросить с Перуна? - вскипел князь.

- Тогда уж с воеводы Ладомира, - вздохнул Глот. - Ребенок с ним схож обличьем.

Владимир хотел уже было и на новгородца пыхнуть гневом, но передумал и махнул рукою на лавку у стены:

- Садись, боярин, в ногах правды нет.

Глот откликнулся на приглашение князя с охотой, поскольку от долгого стояния у него уже загудели ноги. Владимир, перегорев в ругани и крике, тоже присел в креслице, явно успокоенный.

- Много мечников у Ладомира? - спросил князь у Глота.

- По моим прикидкам не меньше двух сотен.

- На Руси Перуновых печальников много, - вскинул глаза вверх Ратша. - Если захороводится Ладомир против новой веры, то без труда соберёт и тысячу и более.

Князь Владимир метнул на ближника недовольный взгляд, но смолчал. Потому как возразить было нечего - прав боярин. Киевляне-то из уважения к Великому князю поклонились греческому богу, а вот в Новгороде не обошлось без крови. По словам того же Глота, до двухсот человек полегло в замятне. И в иных-прочих местах, если рьяно взяться, ещё больше можно порешить народу. Сразу прибавиться недовольных Великим князем.

- К новой вере привлекать надо не таской, а лаской, - заметил молчавший до сих пор Отеня.