Имеющие Право (СИ)

— Вы пересказываете мне курс мировой истории, Господин-Знающий-Все? Очень много новых фактов, благодарю вас, никогда об этом не слышала. Только акценты у вас немного сдвинуты, поэтому официальная версия получается какая-то неблагостная. В школе, где я училась, все представляли немного по-другому.

Собеседник Эстер не среагировал на ее иронию. По мере того, как он говорил, лицо его становилось все грустнее, насколько это было возможно на подобной физиономии, он уперся пятками в край стола и подтянул колени к подбородку.

— Понимаешь, мир меняется, и меняется необратимо. Само по себе бессмертие — это не так страшно, хотя конечно, чередование жизни и смерти существует не напрасно. Одно невозможно без другого, души должны уходить на другой уровень, держать постоянную связь с продолжающейся жизнью, создавать то пространство мыслей, идей и творчества, которое питает живой мир. Если им интересно — они могут возвращаться, чтобы вновь что-то воплотить на земле или попробовать исправить то, что натворили раньше. Но даже если какое-то число душ останется бессмертными или бесконечно долго живущими — допустим. Но только если их не так много. Ты знаешь, сколько сейчас на земле Бессмертных?

— Не сомневаюсь, что ты назовешь точную цифру.

— Могу, но долго искать. Около миллиона, — так называемый Лафти тряхнул головой. — В следующем году их будет на двести тысяч больше. Кольцо душ, сплетенных вокруг земли, становится тоньше. Допустим, это пока не так страшно, хотя связь с другим уровнем рвется. Но главное — очень мало кто из тех, кто находится на земле, тянется ее поддерживать. Зачем — если надо сосредоточить все усилия на том, чтобы добиться Бессмертия? А те, кто умирает, не приносит с собой ничего хорошего, только лютую злобу и зависть к тем, кто остался на земле. Скажи, — спросил он вдруг, спрыгивая со стола, — почему ты так восхищаешься тем, что пишет твой друг Гарайский? И не только ты, а все, кому он позволил это читать?

— Я… — Эстер настолько остолбенела от его напора, что попятилась и села на подвернувшийся стул. — Мне… это нравится.

— Да. Потому что вы не читали почти ничего другого нового! Сейчас по пальцам можно сосчитать людей, которые что-либо пишут, рисуют или играют просто потому, что не могут иначе! А скоро их будет еще меньше! Останутся только руководства по управлению людьми и механизмами и движущиеся картинки, призванные вызывать стандартные рефлексы — смех, похоть или ужас!

— Почему ты… — Эстер сглотнула. — Почему ты мне это говоришь? Какое тебе до это дело?

— Потому что я, как и все мы, — Лафти сел обратно, снова свесив ноги, и принялся уныло болтать ими, — не смогу существовать без этого мира. Если с ним случится что-то очень плохое… если совсем разорвется связь с другим уровнем… погибнет мир. Исчезнем и мы.

— Вы — это кто?

— Девочка моя, — вернувшийся к обычной хитрой ухмылке Лафти сощурился, — с какого раза до тебя обычно доходит то, что тебе говорят? Я не знаю, как это назвать.

— Ты же знаешь все!

— Вот именно, все, что придумано, создано, написано и открыто в этом мире. Все, что вы умудрились в виде странной комбинации чисел и знаков запихать в эти машинки со светящимися окошками. — он кивнул в сторону стоящего на столе ноутбука, — и пытаться передавать друг другу, надеясь, что больше никто об этом не узнает. Но там нет названия для таких, как мы. Только во всяких старых легендах про нас еще есть кое-что, да и то перепутано до невозможности. Кстати, сейчас на земле осталось человек пять, которые эти легенды знают с грехом пополам. Поэтому мы тебя и выбрали.

— Я была бы страшно польщена. даже бы не заснула сегодня ночью, — Эстер наконец поднялась со стула, постепенно овладевая собой. — Если бы узнала, что именно меня выбрал и зачем.

— И за что мне такое наказание? — Лафти схватил стоящую на столе бутылку, видимо, чтобы успокоиться, и долго жадно глотал из горлышка. — Я носитель знаний, а не передатчик! Ну хорошо, смотри — на земле ведь много сил, которые настолько могущественны, что люди не могут их заставить себе подчиниться. Энергии… стихии… ну не знаю я, как это назвать! Все это человеческие слова, которые ни капли не подходят!

Он раздосадованно хлопнул по крышке ноутбука, закрывая его.

Внезапно Эстер прониклась к нему легкой жалостью, настолько сильно сморщилось его лицо, совершенно неприспособленное для глубокой печали или тяжелых раздумий.

— Зачем ты все это затеял? Они ведь теперь не выпустят тебя отсюда. А если ты сдашься добровольно… тоже ничего хорошего тебя там не ждет. Меня сюда послали, чтобы я тебя уговорила выйти. Но я никак не найду слов, чтобы рассказать тебе о величайшем милосердии и снисходительности Бессмертного Фейзеля. Поэтому, если у тебя действительно с собой бомба и тебе не страшно ее взорвать — лучше сделай это.

Лафти внимательно смотрел на нее, сощурившись.

— У каждого из нас свое… направление, так сказать. Геройство, самопожертвование, безрассудная смелость — это не по моей части. Вот Тирваз бы тебе аплодировал. А я считаю глупым применение силы, когда всего можно добиться хитростью.

— Так чего ты хотел добиться?

У Эстер вновь появилось отчетливое желание взять его за красный свитер и как следует тряхнуть, чтобы перестал ухмыляться. Похоже, перед ней была личность, не способная вызывать длительное сочувствие.

— Чтобы ты пришла. Поговорить с тобой. И чтобы ты согласилась нам помочь.

— Я не стану в тридцать пятый раз спрашивать: "Кому это вам?" — Эстер проговорила это сквозь зубы. Лафти поспешно покивал и постучал кончиками указательных пальцев друг об друга в знак одобрения. — Я переформулирую свой вопрос. Помочь в чем?

— Хочешь знать последний куплет моей песенки?

— Избранник твой тебе даст обет,

Поедешь со мною ты или нет?

— Коль милый меня назовет женой,

Немедля поеду я за тобой!

— Совершенно бездарное произведение, — отрезала Эстер. — Это все, что ты мне хотел сказать?

— Через десять лет ты станешь Бессмертной. Такой же, как они, — Лафти мотнул головой куда-то в сторону. — Разве ты не хочешь помочь нам уничтожить Право? По крайней мере, чтобы исчезла стена между тобой и тем, кого ты любишь?

— Он ее соорудил своими руками, — на протяжении всего разговора у Эстер сводило челюсти от нежелания говорить.

— Но он ведь давно жалеет об этом.

Лафти неожиданно потянул к себе ноутбук, откинул крышку и постучал по паре клавиш — как показалось Эстер, совершенно произвольно. Экран засветился, показывая площадь перед зданием Мультинационального банка. Оцепление в три ряда — вначале солдаты в камуфляже с сомкнутыми щитами до земли. Затем пожарные с водометами наготове. И третье кольцо — одинаковые темные костюмы охранников Бессмертия. Камера наблюдения скользнула над толпой, придвинувшись к роскошному дому на колесах, покрытому броней — передвижной резиденции Гирда Фейзеля. Видимо, его все же уговорили покинуть опасное здание Мультибанка. У дверей, окруженный как минимум четверыми охранниками, построившими вокруг него непробиваемый заслон, стоял Вэл и неотрывно глядел в сторону банковской стеклянной пирамиды. Лицо у него было истерзанное и осунувшееся, на подбородке и щеках темная щетина, но даже она не скрывала огромного кровоподтека на скуле. Который, впрочем, был уже желто-зеленого оттенка.

Эстер метнулась к экрану, наклоняясь вперед, почти прижимаясь лбом, и вдруг осознала две непостижимые вещи — во-первых, идет затяжной дождь, а когда она входила в двери Мультибанка несколько часов назад, небо поражало чистотой голубого цвета. Во-вторых, все происходящее выхватывали из темноты длинные лучи прожекторов, проносящиеся по площади.

— Уже вечер? — она даже не заметила, что ее голос сорвался на глубокий хрип.

— Ну да… вечер третьего дня… — Лафти немного смутился и отвел глаза. — Извини, конечно… но здесь слишком много приборов, чтобы их все контролировать… Да еще они пытались снаружи пустить какой-то газ… Не рассчитал, слегка перепрыгнул через время.