Камень звезд

И не все разрушения были делом беспощадного времени. Пятьсот лет назад Халдарион подвергся осаде и штурму, а то, что осталось после битвы, растащили в Темные Века окрестные крестьяне как материал для изгородей и домов. Их современные потомки, обитатели ближайших деревень, побаивались развалин. О них ходила зловещая слава, и прошлое жило здесь как беспокойный дух. Под мрачной цитаделью располагалась сеть подземных ходов – так гласили слухи, – и эти ходы расходились вокруг темными тайными корнями. Крестьяне были твердо убеждены, что ничего хорошего из этих развалин ждать не следует, и если упоминали о них, то тут же суеверно стискивали освященные талисманы. Ничто на свете не могло бы заставить их появиться возле этих стен после захода солнца.

– А чего именно они боятся? – спросила Эйлия.

– Ну, есть старая легенда про принца Морлина – сына Андариона. – Джеймон показал на верхушку заросшей лианами стены. Эйлия, подняв глаза, увидела там каменное чудовище. Ваятель дал ему рычащую морду, но время стерло клыки и превратило пасть в зияющий беззубый оскал. Сложенные кожистые крылья прижимались к бокам изваяния, а в когтях чудовище сжимало щит с давно и безнадежно стертыми гербом и девизом.

– Его личный символ, дракон, – пояснил Джеймон. – рассказывают, что дух принца бродит в этих руинах глухою полночью. Ты веришь в призраков, Эйлия?

– Нет, конечно! – ответила она чересчур громко. Мрачная стена со стражем-драконом вдруг показалась ей зловещей в закатном свете, и девушка слегка поежилась.

Джеймон засмеялся и повел ее в проем внешней стены. Внутренний двор замка зеленел аккуратно подстриженной травой.

– Вон там – старый монастырь. – Джеймон показал на прямоугольное строение между Академией и шпилем часовни. – Его восстановили примерно одновременно с цитаделью, и сегодня там живут сто монахов ордена Святого Атариэля. Когда-то паладины тоже были членами ордена, и давали священные обеты, как монахи, и жили в монастыре, когда не сражались с врагами Маурайнии.

– Это я знаю, – ответила Эйлия. – А в Темные Века инквизиторы называли их еретиками и преследовали за ворожбу и идолопоклонство. Некоторым паладинам удалось избежать казни и скрыться, но орден перестал существовать.

Подумать только, что она, Эйлия, будет учиться там, где когда-то учились сами паладины!

Джймон улыбнулся ей и повел к зданию.

– Пойдем внутрь.

– А туда женщин пускают? – неуверенно спросила Эйлия. – Я думала, что нам положено оставаться в монастыре.

Они уже проходили мимо этой белокаменной обители по дороге к цитадели. Там Эйлия оставила сундучок со своими пожитками. Девушки-студентки жили вместе с молодыми послушницами в крыле Соискателей, которое выдавалось из главного здания. Эйлия уже видела мельком святых сестер в белых балахонах сквозь ворота обители, но еще ни с кем из них не говорила.

– В праздник допускают – все студентки молятся в главной часовне раз в неделю и обедают в мужской трапезной, так что бедные послушницы могут соблюдать посты со старшими монахинями, обретая мир и покой. Пошли, я тебе покажу дорогу.

Он зашагал по серым каменным ступеням Академии в открытые двери.

Она робко шла за ним по выложенным песчаником коридорам. Окна под самым потолком пропускали внутрь не слишком много света. Со старого портрета смотрело повелительное лицо дворянина прежних времен с тонкими чертами лица, и смотрело строго. Эйлии захотелось извиниться перед ним за невольное вторжение.

– Здесь часовня, – сказал ее кузен, показывая на массивные двустворчатые двери из дуба в конце коридора. – Сейчас там все молятся. Иди туда.

– И ты тоже? – спросила она, чуть сжавшись. Он покачал головой:

– Я хочу вернуться в город до темноты. Давай, – подбодрил он ее. – Все студентки Академии там будут. Главная у них – такая высокая с каштановыми волосами, Арианлин ее зовут. Хороший человек, она за тобой присмотрит. Я с ней познакомился в последний раз в увольнении – я тогда пришел спросить о твоем письме, и мы с ней очень подружились. То есть настолько, насколько могут позволить мне монахини.

Эйлия едва заметно улыбнулась:

– А я-то думала, откуда ты столько про эти места знаешь? Он улыбнулся широко:

– Передай ей от меня привет. – Какая она маленькая и беззащитная, подумалось ему. Большие глаза вытаращены от страха, волосы изо всех сил зачесаны назад. Он подумал о том, что может ждать ее впереди, и запнулся. Потом сказал вот что: – Эйлия! Я тебя прошу, запомни одну вещь.

– Какую?

– Насчет Большого острова. Говорят, он меняет всех, кто на нем живет. Кусочек его гранита – в наших душах, и вот почему островитяне такие суровые, мрачные и упрямые. Так говорят, но в этих разговорах больше правды, чем многие думают. Остров действительно делает нас крепкими, крепкими, как камень, вот почему мы можем выдержать такое, что не под силу другим. Мягкую землю сдувает ветром, но камень остается. Никогда об этом не забывай.

Сделав над собой усилие, он повернулся и пошел прочь по коридору, – на ходу он насвистывал веселый мотивчик, – не столько для нее, сколько для себя.

Эйлия провожала его взглядом, пока он не свернул за угол и не скрылся из глаз. С чувством тяжелого одиночества она пошла к массивным деревянным дверям, отворила одну створку и вошла в церковь. Там сидели рядами молодые люди – мужчины и женщины, и кое-кто поднял голову, глядя на вошедшую. Только она их почти и не видела. Все ее внимание захватила сама капелла.

Конечно, она и близко не была такой большой и внушительной, как Высокий Храм в Раймаре, но и у нее была своя красота и свое величие. Эйлии казалось, будто она стоит в лесу – в лесу, сделанном из камня. Большие колонны как стволы столетних деревьев, и ветви их сплетаются в высокие своды каменной листвы. Подобно птицам, парили в этих ветвях ангелы, схваченные ваятелем в замершем миге полета. А прямо перед ней горел на алтаре Священный Огонь: вечное Пламя Веры, коему никогда нельзя погаснуть, и для того его постоянно поддерживают священнослужители. Жаровня стояла на мраморном жертвеннике, за каменным экраном с отверстиями амбразур – это и были священные врата, куда вход разрешен лишь посвященным клирикам. Для мирян же занавешенная дверь символизировала пределы людского знания и запретная святая святых, обитель божественной тайны. На мраморных парапетах стояли бронзовые фигуры ангелов в рыцарских доспехах. Самый большой из них, как знала Эйлия, и был святой Атариэль, покровитель ордена, в который когда-то входили паладины. У ног его валялся свергнутый за дерзостную попытку штурмовать небо Модриан-Валдур: извивающееся тело с крыльями нетопыря, получеловек-полудракон. Пока Эйлия глазела на статуи, чисто и ясно ударил колокол на колокольне.

Это не было восстановленное здание – такой же, как была, осталась церковь Халдариона, сохраненная людьми Браннара Андариона во время осады крепости. Здесь рыцари-священнослужители молились вместе с другими монахами, и перед ними находилась фигура ангела-воина, божественного образа для подражания. Сейчас же сюда на молитву сходились школяры Академии вместе с монахами и мальчиками из монастырского приюта. Когда Эйлия вошла в центральный проход, хор мальчиков запел первый гимн службы. Она поначалу их не видела – галерея хора находилась прямо над ней и позади. Чистые высокие голоса нисходили будто со сводчатого потолка, из уст каменных изображений.

Ошеломленная, она села на ближайшую скамью. Гимн кончился, снова отчетливо и ясно прозвонил колокол за священными вратами, и процессия клириков направилась в святилище. Благоговейному взору Эйлии они казались неземными созданиями. Все, кроме одного, были облачены в серые монашеские рясы с клобуками. У последнего же сутана была белой – белизна рукоположенного священника. Наверное, капеллан, хотя выглядел он очень молодо – чуть-чуть за двадцать, не больше. Когда монахи расселись на скамьях, он вышел и встал возле алтаря, озаренный языками Священного Пламени. Эйлия не могла отвести от него зачарованных глаз. Он был красив – нет, более того, прекрасен. Такого слова она никогда еще не употребляла по отношению к мужчине. Лицо чисто выбрито, глаза темно-синие, волосы белокурые – не льняные, а золотые, и с ярким блеском этого металла. Колеблющееся пламя бросало на кожу алебастровые отсветы, нимбом сияло в волосах и искрилось в глазах, так что они стали будто синим ядром пламени горящей свечи. Будто тот же художник, что отлил идеальные черты бронзового архангела, вылепил и это лицо.