Взлет и падение короля-дракона

В Дэше мальчик становился мужчиной в день шестнадцатилетия. Я мог бы взять Дорин в мой почти-законченный дом, но старейшины попросили нас подождать, пока следующий урожай химали не будет собран. Дорин и я уже были любовниками; так что мы спокойно могли подождать. Мы должны были пожениться до того, как родится наш ребенок.

Да, день моего рождения сияет в моей памяти, но день, который всегда стоит у меня перед глазами, это день Высокого Солнца на семнадцатом году моей жизни — года Мести Врагам, день, когда я и Дорин поженились. Я хорошо помню, как кровавое солнце поднимается над вершинами Кригилл, помню острый аромат еды, которую женщины начали раскладывать по тарелкам, помня смех, поздравления и звуки дудочки моего брата, когда я начал танцевать танец, в которм упражнялся шесть лет. Во время танца, под звуки музыки я сказал Дорин, что я буду обожать ее, защищать ее и хранить от всех неприятностей всю свою жизнь.

Я все еще танцевал, когда с гор до нас донеслись удары барабанов. На несколько ударов сердца рокот барабанов стал частью моего танца. А потом мой искалеченный дядя закричал «Барабаны Войны!», а еще один ветеран с криком «Тролли» бросился бежать со свадебного пира.

У нас не было времени ни убежать ни спрятаться, собственно говоря у нас не было времени даже как следует испугаться. Тролли хлынули в Дэш со всех сторон и удары их боевых топоров сыпались отовсюду. Во всяком случае так казалось мне тогда. Сейчас, когда я вспоминаю те события, я знаю побольше о том, что происходили тринадцать сотен лет назад, и понимаю, что их не могло быть больше двадцати, не считая барабанщиков, сидевших в укрытии за деревней. Но в то утро мои глаза видели сотни серокожих созданий, одетых в полированные доспехи и махавших кровавыми топорами.

Страх сделал меня бесстрашным и безрассудным. Оружия у меня не было, да я и не знал что делать с мечом, топором или копьем, даже если бы они оказались в моих руках. Посреди криков и суматохи я бросился на ближайшего ко мне тролля с голыми руками и даже не заметил удара, после которого оказался на земле.

Я рассказываю настоящую историю этого дня, со всем ее ужасом и болью: даже Доблестный Воин Раджаата не может надеяться — или бояться — вспомнить то, что происходило, пока он лежал без сознания. Я выбрал верить в то, что вся деревня умерла прежде, чем начался новый пир, только на этот раз уже троллей; я выбрал верить в то, что все мои мои родственники и знакомые умерли легко и быстро, а Дорин умерла самой первой из них всех. Впрочем мое сознание знает, что я обманываю свое сердце, потому что впоследствии я узнал, что делают тролли с побежденными людьми: их женщины вытаскивают кишки мужчин через разрезы в животе, или ломают им кости и вытаскивают еще бьющиеся сердца. То, что их мужчины делали с нашими женщинами, не обращая внимания на их возраст и красоту, лучше всего забыть…

Если бы я мог забывать.

Со временем я отомстил им, полностью; моя совесть больше не тревожит меня, но я по-прежнему благодарен судьбе за то, что так никогда и не узнал, что случилось с людьми Дэша. Судьба нанесла мне скользящий удар в голову, судьба спрятала меня под обломками того, что было моим свадебным пиром и моим домом. Тролли не сожрали меня только потому, что не нашли.

Солнце уже село, когда я наконец сумел открыть глаза. Моя голова была в огне, но не это заставило меня мигнуть. Наполовину свернувшаяся капля крови ударила по моей щеке, пока я лежал, поражаясь тому, что выжил и желая быть мертвым. Рапотрошенное тело того, кого я наверняка знал, но больше не мог узнать лежало прямо на мне. Я весь был покрыл запекшейся кровью и потрохами.

Когда я справился со своим отчаянием, то услышал языки пламени, потрескивавшие неподалеку — источник света, который позволил мне увидеть труп. Я услышал и грубый хохот пьяных.

Тролли, подумал я. Они уничтожили Дэш и теперь празднуют свой успех на его развалинах. Я не имел ни малейшего понятия, сколько осталось троллей, и ни малейшей надежды, что моя вторая атака будет более удачна, чем первая. Меня вообще не волновало больше ничего. Мои пальцы ощупали землю рядом со мной и схватили камень, даже больший, чем мой сжатый кулак. Вооруженный им и храбростью отчаяния, я вскочил на ноги и бросился на ближайший голос.

В неверном свете костров мне показалось, что голова, из которой шел этот мерзкий смех, было по меньшей мере вдвое больше моей. Пьяная или нет, она услышала мое приближение и небрежным ударом свалила меня на землю. Я опять очутился на мокрой от крови земле, уставившись в небо пылающей от боли головой, мои губы были разбиты, а по щекам тели слезы. Незнакомцы издевательски расхохотались. Когда я попытался встать, кто-то из них ударил меня ногой в грудь.

Он сделал бы умнее, если бы ударил посильнее, чтобы я потерял сознание: камень все еще был у меня в руке и я хорошо использовал его.

Человек упал, а я встал, пытаясь связать то, что я видел, с тем, что я помнил. Я помнил троллей, но пьяные парни были людьми. Это они хлебали вино Дэша, и они развели костер из обломков столов, слульев и дверей. Повсюду были следы кровой резни: разрубленные тела, тела без голов, отрубленные руки и ноги… Насекомые уже собрались тучей, а запах…

Быть может этим парням было все равно, а может быть они вообще уже мало чего соображали, но я никогда не нюхал запах насильственной смерти. Я разинул рот, как детеныш эрдлу, а потом все, что было у меня в животе, вылетело наружу.

— Так ты из этой деревни, малец?

Я повернулся на голос…

И увидел, что тролли сделали с ней, с моей Дорин. Живую или мертвую, они сорвали с нее свадебное платье и привязали ее к столбу рядом со стеной деревни. Лица у нее не было, грудей тоже; тело было покрыто кровью и грязью, внутренности торчали наружу. Я узнал ее по длинным черным волосам, в которых еще были вплетены желтые цветы, и по нерожденному ребенку, которого они обвязали вокруг ее шеи.

В моем сердце родился крик и немедленно умер. Я не мог двигаться, не мог даже повернуться или упасть.

— Как твое имя, малыш? — спросил один из парней.

Мое сознание было пусто. Я не знал.

— Не в состоянии говорить. Не знает свое имя. Может быть деревенский дурачок.

— Эй, дурень, голоден?

Еще один голос, может быть новый, может быть нет. Я слышал слова так, как если бы они прилетали издалека и улетали обратно. Теплый сырой ком стукнул мне по руке упал в грязь около моих ног. Мои глаза говорили, что это катыши из жареного мяса, но сердце говорило иначе. Еще несколько комков прилетело ко мне, еще больше смеха. Я начал дрожать и никак не мог остановиться.

— Закройте ваши глотки, — зло оборвала их женщина.

Сильные руки схватили меня и повернули. Я потерял равновесие и оперся на ту самую женщину — все-таки самое лучшее, что есть в людях, умение прощать — которую ударил своим камнем. Она была ниже меня ростом, но я оцепенел от ужаса и безнадежности, ноги не держали меня и ей пришлось напрячься.

— Дурни! Разве вы не можете догадаться? Это его деревня, его люди…

— Тогда почему они не забили его до смерти, как остальных?

— Он дурачок…

— Он сбежал. Повернулся к ним своим желтым хвостиком и сбежал.

Во мне поднялся гнев, но женщина держала меня крепко. Ее глаза приказали мне молчать.

— Ему двинули по голове, вот и все, — сказала женщина, защищая меня.

Ее руки ощупали мои волосы. Это было легкое, даже нежное движение, но от него проснулась боль в моем черепе и в моем сердце. Я вздрогнул от боли и отшатнулся.

— Да, удар был не слабый. Ему повезло, что он остался жив и не ослеп.

«Повезло» — самое последнее слово, которое бы я выбрал, но оно сломало заклинание, которое держало мой язык на привязи.

— Меня зовут Ману, — сказал я им. — А это место называется Дэш. Это был мой дом, пока этим утром не пришли тролли. А кто вы такие? Почему вы здесь? Почему вы едите вместе с мертвыми?

— Вы слышали это? — сказал один из парней с пьяным смешком. — «Почему вы едите с мертвыми» — слишком красиво сказано для крепко стукнутого фермерского пацана.