Наследие. Трилогия (ЛП)

Я даже дышать перестала: услышанное явилось для меня полной неожиданностью. Мне никогда и в голову не приходило, чтобы смертный человек мог заделаться богом… Однако это многое объясняло. Границы, положенные богорожденным, обязанным оставаться в пределах Тени, и то, почему младшие боги так неусыпно присматривали за поведением друг друга: они старались избежать разрушений и гибели людей… Богиня, которая некогда сама была смертной, вряд ли потерпела бы черствое пренебрежение человеческой жизнью.

— Сумеречная госпожа, по сути, не имеет отношения к нашим делам, — сказала Серимн. — Не считая того, что за нынешнее спокойствие следует благодарить именно ее. — Она подалась вперед и поставила локти на стол. — На самом деле мы даже рассчитываем на ее вмешательство. Энефа, воплощением которой в сущности является новая богиня, всегда отстаивала неприкосновенность жизни. Такова ее природа; оба ее брата более склонны к крайностям. Они скоры в суждениях и еще скорее в деяниях, особенно разрушительных, она же стремится оберегать и хранить. Она применяется к переменам и в них ищет постоянства. В конце концов, Война богов была не первой схваткой между Итемпасом и Нахадотом. Просто с момента создания жизни они впервые схлестнулись в отсутствие Энефы, способной удержать мир в равновесии…

Слушая это, я постепенно начала качать головой:

— Вы, значит, рассчитываете, что эта новая Энефа оградит нас от бед? Вы что, шутите? Может, она и была когда-то человеком, но ее природа с тех пор изменилась. Теперь ей свойственно думать так же, как и любому из богов. — Я невольно вспомнила Лил. — А некоторые из них, по нашим меркам, совершенно безумны…

— Если бы она хотела истребить человечество, она за эти десять лет могла сама нас умертвить, неоднократно причем. — Стол чуть дрогнул: это Серимн сделала какой-то жест. — Она богиня не только жизни, но и смерти. И не забывай вот еще чего: прежде своего обожествления она была Арамери. А мы такие предсказуемые…

Я не увидела ее улыбки, но вполне услышала.

— И я уверена, что уж она постарается направить ярость Ночного хозяина… на что-нибудь целесообразное. В конце концов, ему ведь не нужно уничтожать весь мир ради отмщения за детей. Хватит и малой части. К примеру, всего одного города…

Я сложила руки на коленях. Есть мне расхотелось совершенно.

Маронейские родители не рассказывают детям на ночь добрых сказок со счастливым концом. Мы называем младенцев именами ярости и печали, и сказки у нас все такие, что малышам снятся кошмары, от которых они просыпаются, крича и дрожа. Мы хотим, чтобы они боялись — и не забывали. Никогда не забывали. Ибо это может хоть как-то подготовить их к новому пришествию Ночного хозяина, буде оно когда-нибудь воспоследует…

И оно воспоследует. В Тени. И скоро.

— Но почему же орден Итемпаса…

Я не договорила, не зная, как все сказать, не оскорбив бывших орденских жрецов, наверняка присутствовавших здесь. Помолчав, я начала заново:

— Ночной хозяин… С чего воздавать ему почести, хотя он и освободился? Он всех нас ненавидит. Неужели кто-то верит, что гнев разъяренного божества удастся отвести с помощью жалкого лицемерия?

— Они пытаются отвести вовсе не божественный гнев, госпожа Орри. — Это высказался мужчина на дальнем конце стола. Я застыла, напрягшись. — Они пытаются умилостивить нас.

Я уже слышала этот голос! Трижды, не считая нынешнего раза! На южном Гульбище, незадолго до того, как убила Блюстителей. На крыше дома Сумасброда, прежде чем началось то безумие. И еще потом, когда лежала без сил и тряслась после пребывания в Пустоте!

Он сидел напротив Серимн, излучая ту же привычную уверенность, что и она. Еще бы ему не быть уверенным в себе, ведь это и был их найпри.

Я задрожала от страха и ярости, Серимн же рассмеялась:

— Ты, как всегда, не смягчаешь выражения, Датэ.

Он весело ответил:

— Но это же правда.

— Хм… Госпожа Орри, мой супруг желает сказать, что орден, — через него семья Арамери — отчаянно пытается убедить все прочее человечество, будто в мире все обстоит так, как тому и следует быть. Что, несмотря на появление всех этих новых богов, жизнь не ведает перемен — в политическом смысле, я имею в виду. Что все должны быть счастливы, довольны и чувствовать себя в безопасности…

Супруг, отметила я. Чистокровная Арамери замужем за предводителем еретического культа?..

— Что-то я не пойму, — сказала я вслух.

Я сосредоточилась на вилке, которую держала в руках, на потрескивании огня в очаге. Это помогало сохранить душевное равновесие.

— Ты говоришь об Арамери так, словно сама не из их числа.

— И в самом деле, — согласилась она. — Пока скажу только одно: моя деятельность не одобрена остальными членами семьи.

Это позабавило найпри.

— Ну, они могли бы и одобрить… если бы знали.

Серимн рассмеялась, и за ней — сотрапезники.

— Ты вправду так думаешь? Значит, будущее видится тебе светлее, чем мне, любовь моя.

Они добродушно подтрунивали один над другим, я же молча сидела, силясь разложить по полочкам всех этих высокорожденных с их заговорами и еще тысячу всяких вещей, которым никогда прежде не было места в моей жизни. Я же была простой уличной художницей. Самой обычной маронейкой, перепуганной, вырванной из дому…

— Не понимаю, — проговорила я наконец, прерывая их болтовню. — Вы меня похитили, притащили сюда, всяко-разно принуждаете вступить в ваши ряды. Но какое отношение все это — Ночной хозяин, орден, Арамери — имеет к моей скромной особе?

— Имеет, и очень большое, хотя ты этого не понимаешь, — сказал найпри. — Миру грозит страшная опасность, и я говорю не только о гневе Ночного хозяина. Только представь: впервые за много веков Арамери сделались уязвимы. О да, у них в руках по-прежнему невероятная мощь, и политическая, и денежная, и они располагают войском, которое заставит крепко призадуматься любой народ, склонный к бунту. Но теперь их стало возможно победить. Ты понимаешь, что это значит?

— Это значит, что однажды у нас на горбу может оказаться другая шайка тиранов?

Я очень старалась быть обходительной, но тут уж раздражение взяло верх. Они высказывались вокруг да около, а на мои вопросы и не думали отвечать.

Серимн, судя по всему, ничуть не обиделась.

— Возможно, — сказала она. — Но что это будет за шайка? Каждый высокородный клан, правящий совет, избранный министр — все возжелают править Ста Тысячами Королевств. А если все сразу ринутся к власти — ты представляешь себе, что тогда начнется?

— Скандалы, интриги, убийства… или чем еще вы там во дворце развлекаетесь? — сказала я. — То-то леди Неммер позабавится!

— Верно. А также череда переворотов, пока слабые вельможи будут свергаться более сильными и властолюбивыми. И восстания повсюду: в каждом королевстве найдется меньшинство, жаждущее отхватить себе кусок. Будут заключаться союзы — слабые королевства начнут объединять силы. — Серимн протяжно, устало вздохнула. — Война, госпожа Орри. Будет война.

Я содрогнулась — как подобало доброй девочке-итемпанке, которой я, вообще-то, никогда не была. Война была полной анафемой перед ликом Блистательного Итемпаса. Я была наслышана о временах прежде единоличного правления Блистательного, до того, как Арамери издали строгие законы, направленные против войны и раздоров. В те старые недобрые времена происходили битвы, и в каждой гибли многие тысячи. Стирались с лица земли города, а их население вырезалось победителями, которые насиловали и убивали беззащитных горожан…

— Г-где? — выдавила я.

Ответ потряс меня до глубины души:

— Повсюду.

Я себе не могла даже представить подобного. Повсюду!.. Какое-то сумасшествие. Хаос…

И тут я вспомнила. Нахадот, Повелитель Ночи, был также богом хаоса. Мог ли он придумать более подходящее наказание для человечества?

— Если Арамери падут и окончится власть Блистательного, войны вернутся, — сказала Серимн. — Этого-то орден Итемпаса и боится превыше всяких божественных угроз, потому что опасность будет грозить не одному городу, а всей нашей цивилизации. И так уже ходят слухи о брожениях в Дальнем Севере и на островах — эти земли насильственно обратили в итемпанство после Войны богов. Они не забыли и не простили того, что мы с ними сделали в те времена.