Пепел и пыль (СИ)

Скорчив недовольную мину, Фаина протягивает:

— Может быть, чтобы извиниться за тех двоих, которые на тебя напали.

— Ты о Зое и Ульяне? — я касаюсь щеки, хотя, благодаря Рису, от ранки давно не осталось и следа. — Ерунда. Я уже об этом позабыла.

— Да, знаю, ты вся из себя выше этого. Но они, в первую очередь, меня опозорили этим своим действом…

— Вот скажи мне лучше, почему ты с ними общаешься? Не уверена, что они продолжат дружить с тобой, если ты перестанешь быть второй лучшей защитницей в штабе.

— Во-первых, первой, — Фаина поднимает указательный палец. — Не льсти себе. А во-вторых, не всем одинаково везёт.

Явно камень в мой огород. Но не глупо ли обвинять Аполлинарию в том, что она избегает корыстных людей и общается с теми, кто искренен в своих побуждениях?

— Не мне велеть тебе, что делать. Но могу дать совет: уж лучше быть одной, чем окружать себя людьми, ищущими выгоду в общении с тобой.

— Мм, нет уж, увольте, — фыркает Фаина. — Меня моя жизнь устраивает.

— Как знаешь, — я пожимаю плечами. — Только тронешь ещё один пирожок, я кину в тебя ножом для масла.

Фаина выставляет руки перед собой в примирительном жесте. Я, довольно улыбаясь, забираю оставшуюся сдобу себе.

— Где остальные? — Фаина отклоняется на стуле назад, балансируя на двух ножках. Заглядывает в открытые дверные проёмы. — Они завтракают отдельно? Ты не в почёте у своей семьи?

— Не твоя забота, — отвечаю, прожёвывая.

— К таким людям, как ты, ходить в гости — одно удовольствие, — Фаина с грохотом выравнивает стул.

И вдруг этот звук вырывает из воспоминаний Аполлинарии картину, ранее сокрытую от меня: причина, по которой они с Фаиной так скверно общаются. Звук — удар. Тело падает на твёрдый пол, и так больно, что выбивает дух. Проигранные раунды выливаются в синяки на спине, кровотечение из носа, сбитые костяшки на пальцах и победой в бою, который оказался настоящим противостоянием. После того дня больше никто из крайнего поколения новичков не считал, что девчонкам не место в защитниках. А Аполлинарии с Фаиной, чтобы поддерживать эффект, произведённый во время боя, пришлось продолжать создавать видимость конкуренции — среды, до краёв наполненной жестокостью, демонстрируя, тем самым, что слабым и неуверенным в себе не стоит даже пытаться их опередить.

— С кем пойдёшь на бал? — спрашиваю я, меняя тему.

Раз уж Фаина пока не уходит, не хочется сидеть в тягостном молчании.

— С настоящим кавалером, а не с лучшим другом, который мне разве только что в рот не смотрит.

— О. — Я на секунду теряюсь. Вопрос был задан с дружелюбием, а потому я не ожидаю в ответ получить нечто такое. Но тут же прихожу в себя: — Ясно. Позовёшь своего кузена? Или матушка просто набьёт мужской костюм соломой, чтобы походило на живого человека?

— Нет, она попросит сделать это твою тётю-швею. Должна же твоя семья где-то брать деньги, чтобы содержать такой дом. А то, поди, продадите скоро, чтобы долги покрыть.

Значит, вот как они общаются. Делают вид, что друг до друга и дела-то особого нет, а все разговоры — не более чем тягостная необходимость: нужда достать что-то важное и ценное из мешка с ядовитыми змеями. Но на самом деле, и я это понимаю, потому что чувствую, Фаина и Аполлинария не враги.

Враги не извиняются друг перед другом, враги не спасают друг другу жизнь. Враги ненавидят, втаптывают в грязь, не знают жалости. А эти двое — просто жертвы системы, где сила часто приравнивается к бездушию.

Но какого масштаба горы они могли бы свернуть, если бы выбрали партнёрство, а не конкуренцию?

— Ладно, — Фаина встаёт. — Мне пора.

Толком не прощаясь, она выходит из столовой. Я тоже решаю больше не затягивать с завтраком и иду к другой двери, ведущей в восточный коридор, когда вдруг слышу за спиной голос:

— Хорошо, что ты не сердишься на Зою и Ульяну. Не хотелось снова быть у тебя в долгу после того, как ты спасла мне жизнь.

Не оборачиваясь, отвечаю:

— Ты сама спасла меня на теории тактики.

— Quid pro quo, ведьмина дочь. Услуга за услугу.

***

В комнате до сих пор висит портал, вчера открытый Рисом. Для безопасности я подпёрла его стулом со своей стороны (словно это должно сдержать невероятной силы химеру, вдруг решившую меня прикончить, например). Рис, конечно, говорит, что его творений мне бояться не стоит, и что он контролирует каждый их шаг и никогда не отдаст приказ, последствия которого хоть как-то смогут меня ранить физически или морально, уверенности это мне не придаёт.

Отодвигаю стул в сторону и, прежде чем открыть портальную дверь, отхожу к туалетному столику и проверяю своё отражение в зеркале. Рис сказал, что будет ждать меня после завтрака, и я уверена, что он каким-то чудом знает, что нужное время уже пришло и прямо сейчас по ту сторону в своём подвале ждёт меня. По форме одеваться необходимости нет, да и впечатление перед Рисом производить не надо, потому на мне обычный льняной сарафан, подвязанный под грудью атласной лентой. На сарафане есть широкие глубокие карманы, — спасибо Клео, которая по возможности старается привносить в местную моду детали из своего родного мира, — и туда я прячу тонкий кинжал и флакончик с зельем, приготовленным Бен.

Так, на всякий случай.

За порталом меня встречает непривычно яркий свет. Рис не пожалел свечей; огнями мелькает каждый угол, и я только удивляюсь, как до сих пор здесь всё не сгорело. Сам хозяин уже не такого уж и мрачного логова сидит, сгорбившись, за столом, и что-то с большим усердием записывает. Он не замечает меня даже тогда, когда я подхожу ближе и начинаю хозяйничать на столе.

— Что это? — спрашиваю, выставляя перед лицом Риса пробирку с прозрачной жидкостью, в которой плавают чёрные бусины.

Рис вздрагивает, только сейчас обращая на меня внимание.

— Страх Божий, Аполлинария! — выдыхает он. — У меня чуть сердце… — его взгляд скользит по пробирке в моих пальцах. — Прошу тебя, осторожней с этим: состав нестабилен.

Не знаю, о чём он, но «нестабильный» наверняка значит что-то плохое. Осторожно возвращаю пробирку обратно и для перестраховки вытираю руки о юбку сарафана.

— Так что это?

— Бомба.

— Бомба?

— Бомба, — с тем же спокойствием отвечает Рис. — Недоработанная, а потому срабатывает при резком колебании температуры.

— Разве не опасно держать её здесь, в комнате, полной народу… — Я не договариваю, потому что оборачиваюсь на клетки и вижу, что те пусты. — А где все?

— Тренируются. Ты же помнишь, у нас завтра важный день?

— Такое забудешь, — протягиваю я.

Рис игнорирует мои сомнения. Он уже, должно быть, привык слышать их в моём голосе и замечать в брошенных невзначай фразах, и всё же он старается, что очень похвально, делать вид, будто его уверенности хватит на нас двоих.

— Пытаюсь найти ошибку, да что-то не выходит, — говорит Рис.

Он так сосредоточен, что уже раз пятый протыкает бумагу кончиком стального пера, которым округлым подерком выводит незнакомые мне формулы.

— Если тебе нужна помощь, то ты выбрал не того помощника, — я встаю за спиной Риса, наклоняюсь к его правому плечу. Длинные рыжие волосы, которые я с утра предпочла не заплетать, падают на стол волнистыми прядями. — Я не хранитель.

— Да, но зато ты — защитница.

— А это ты к чему?

Рис глядит мне в глаза, коварно прищурившись.

— Ты можешь помочь химерам освоить некоторые приёмы. Они быстро учатся, это не будет стоить тебе никаких усилий.

Меня только и хватает на то, чтобы от удивления широко распахнуть глаза и, едва сдерживая поток слов, поджать губы.

— Учить химер? — когда я наконец могу говорить, голос звучит хрипло.

Рис быстрым движением поднимается со стула и берёт мои ладони в свои.

— Ты справишься, Аполлинария! Для тебя это ерунда.

— Рис…

— Я очень на тебя рассчитываю.

Каждый раз Рис сопровождает свои слова тем, что сжимает мои пальцы, словно в такт своему сердцебиению. Весомости это его словам не придаёт, да и пальцы мои начинают ныть от боли, и всё же я киваю, соглашаясь.