Драконья алчность

— А если ты можешь дотянуться до… песчаной блошки? — Фун Ку-цзы улыбнулся и сделал аккуратный маленький глоток. — Ее тоже надо хватать?…

Поганец растерянно застыл на месте, соображая, что можно ответить на вопрос мудреца, а тот наклонился в мою сторону и пояснил:

— Дело в том, что песчаная блошка — весьма ядовитое создание, и хватать ее я никому не посоветовал бы… Даже если ты можешь до нее дотянуться.

И он сделал еще один глоток чаю.

— Кстати, уважаемый Сю, твой учитель постоянно подает тебе примеры совершенно иного поведения, только ты упрямо стоишь на своих… э-э-э… ложных принципах.

— Это чем же они ложны?… — спокойно, без всякой обиды, что было странно, спросил Поганец. При этом он налил чашку чаю для Гварды, сунул ее под нос лежащему на траве синсину и положил рядом с ней кусок копченого мяса. Затем, поглядывая на старика, задумчиво прихлебывающего чай, он наполнил чашку для меня и только после этого налил чаю себе. Только когда малыш уселся рядом со мной на траву, Фун Ку-цзы снова заговорил:

— Ты когда-нибудь задумывался над причинами своих несчастий, Сю? Ведь ты же не можешь назвать свою жизнь… безоблачной?

Поганец пожал плечами:

— А у кого она безоблачна?! Или в твоей жизни было мало… облаков, туч, гроз?! Этот мир никому не обеспечивает «безоблачной» жизни!

— Ты прав, Сю, этот мир не обеспечивает «безоблачной» жизни, — неожиданно согласился Фун Ку-цзы. — Но он устроен таким образом, чтобы человек мог… бесконечно совершенствоваться!… А бесконечное совершенствование человека возможно только в постоянном и вечно незавершенном процессе учения и воспитания…

— Да, может быть, я не хочу совершенствоваться! — возмущенно воскликнул Поганец. — Может быть, вместо того, чтобы вечно учиться и воспитываться, я хочу… просто жить! Жить и наслаждаться жизнью!!

Фун Ку-цзы молчал, с легкой улыбкой на губах рассматривая вскочившего на ноги малыша. Только когда тот, немного успокоившись, снова уселся на свое место, старик негромко проговорил:

— Каждый, кто задумывается о своем предназначении в этой жизни, рано или поздно понимает, что предназначение это заключается в личном совершенствовании. А совершенствование достигается только неустанным кэ цзи — превозмоганием себя. Это и есть Дао человека, путь в котором он духовно мужает, очеловечивает сам себя. Притом делает это непременно в общении с другими людьми. Никто не требует от тебя, Сю, чтобы ты отказывался от влечений своего сердца, но следовать им надо, не нарушая правил…

— Да!… — не слишком уверенно усмехнулся Поганец. — И кто же эти правила установил?!

— Природа… — просто ответил Фун Ку-цзы. — Именно она всегда стремится к подвижному равновесию внутреннего и внешнего, воспитания и непосредственности, свободы и закона…

— Добра и Зла… — негромко добавил синсин.

Фун Ку-цзы посмотрел на Гварду и кивнул:

— Добра и Зла…

— Все, что ты говоришь, правильно, учитель, и мне это близко, — задумчиво проговорил я. — Но много ли людей в Поднебесной следуют этому… учению? Разве большинство не поддержало бы в вашем споре Поганца?!

— Вот именно!… — тут же ощерился Поганец в довольной улыбке. — Уверен, что девять из десяти скажут, что мое отношение к жизни совершенно правильно!

Однако старик не стал возражать малышу. Вместо этого он посмотрел на меня долгим взглядом и с некоторой горечью произнес:

— Истина не перестает быть истиной, даже если большинство ее не видят, не приемлют. Мне казалось, ты это понимаешь.

И после этих слов он, словно бы потеряв интерес к разговору, улыбнулся:

— Но я затеял спор, а нам пора отдыхать!… Завтра нас снова ожидает дорога.

Поганец хмыкнул и, выплеснув остатки чая из своей чашки на землю, поднялся, чтобы спрятать освободившуюся посуду в мешок. Закончив уборку, Поганец улегся рядом с синсином, и вскорости их дыхание стало ровным, размеренным. Фун Ку-цзы, вызвавшийся дежурить первым, сидел неподвижно, задумчиво глядя в огонь, а я никак не мог заснуть. Мне не давал покоя вопрос, зачем старик затеял этот в общем-то ненужный спор. Наконец я не выдержал и шепотом спросил:

— Учитель, мне кажется, ты напрасно пытаешься… образовать Поганца. Он такой, какой есть, и вряд ли станет другим…

Фун Ку-цзы долго молчал, а затем, так же шепотом, ответил:

— Я вижу, что у него появилась привязанность… Похоже, он всерьез считает тебя своим учителем, потому я и обратил внимание на ваше столь различное мировоззрение. Ведь Сю очень умен, вот только…

Тут он оборвал сам себя и, повернув лицо в мою сторону, так что я заметил его блеснувшие глаза, с некоторой хитринкой в голосе спросил:

— Ты заметил, насколько его раздражает твой альтруизм… твое бескорыстие?

Тут я несколько растерялся, поскольку никогда не считал себя ни альтруистом, ни бескорыстным человеком, но ФунКу-цзы не заметил моей растерянности.

— Для Сю Чжи это настолько необычно, что он никак не может понять твоего поведения и от того… тревожится… Он начал сомневаться в себе, в правильности своего жизненного кредо. Тем более что твое бескорыстие очень часто приносит тебе… выгоду! Неужели ты этого не видишь?!

— Нет, не вижу… — тихо протянул я. — О каких сомнениях Поганца можно говорить, когда он отстаивает свою точку зрения буквально с пеной у рта!…

Старик чуть усмехнулся и покачал головой:

— В том-то и дело, что «отстаивает с пеной у рта», раньше он просто поиздевался бы над твоим поведением, обокрал бы тебя и был таков. А он идет за тобой, смотрит, как ты себя ведешь, и… бесится. Поверь, что он начал сомневаться, и мне кажется, что знакомство с тобой может в корне изменить его жизненную позицию…

Фун Ку-цзы снова перевел взгляд на огонь и проговорил, явно обращаясь к самому себе:

— Не поговорить с человеком, который достоин разговора, — значит потерять человека. Говорить с человеком, который разговора недостоин, — значит потерять слова. Мудрый не теряет ни людей, ни слов.

Я лежал и думал над последними словами мудреца, думал долго, но как-то расслабленно и незаметно для самого себя мои размышления перешли в… сон.