Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца

Поразительно, но Блэзу удалось выбросить из головы своего отца; или, может быть, учитывая то, что теперь разлетелось на осколки в этом мире, это вовсе не удивительно. Он повернулся к группе людей, стоящей к западу от них, и увидел в середине своего отца — пешего, но возвышающегося даже над самым высокими людьми.

Гальберт снял свой шлем, или его у него отобрали. Он стоял с непокрытой головой под лучами вечернего солнца. На его лице и на синих одеждах виднелась кровь. Вокруг него образовалось пустое пространство, и, глядя туда, Блэз с опозданием понял, куда исчез Рюдель. Его друг стоял вместе с Гальбертом внутри этого пространства с обнаженным мечом, хладнокровно приставив острие к груди человека, который немногим более полугода назад предложил ему четверть миллиона золотом за убийство Бертрана де Талаира.

И Блэз понял, что здесь сводится еще один счет, пока солнце движется к западу по зимнему небу. Он спросил себя, почему его отец не покончил с собой, чтобы не попасть вот так в руки врагов. Но это была лишь быстро промелькнувшая мысль. Гальберт не тот человек, который предпочел бы подобный выход, и в любом случае бог запрещает такие поступки.

Казалось, в долине воцарилась тишина. На северо-западе появились облака. Он смотрел, как они набежали на солнце, потом уплыли дальше. Теперь, в конце дня и после такого напряжения сил, похолодало. Но все закончилось; звон оружия стих. Люди стонали, кричали от боли в разных концах поля. Это будет продолжаться долго, Блэз это знал. Он вздрогнул.

— Я захватил для тебя плащ. — Это сказал Ирнан. Блэз повернулся и посмотрел на арбоннского корана, который охранял его весь день. Они плавали к острову Риан в море однажды весной, чтобы вернуть обратно одного поэта. Это началось там; для Блэза это началось там со встречи с верховной жрицей в лесу, с черных провалов ее глазниц и белой совы на ее плече.

Через мгновение он кивнул головой, и Ирнан набросил тяжелый плащ темно-пурпурного цвета на плечи Блэза. Блэз удивился, где он его достал; пурпурный цвет — это цвет королей. Но у него было подозрение, догадка, откуда взялся этот плащ. И эта мысль заставила его на мгновение отвернуться от отца в кольце мечей и быстро взглянуть на Тьерри. Но потом он отвел от него взгляд и посмотрел вдаль, в направлении острова среди озера, где находились женщины.

Теперь, когда сражение прекратилось, можно было различить отдельные фигуры в долине у озера. Стоя вместе с остальными на северном берегу острова, Ариана могла разглядеть своего мужа: судя по тому, как он сидел на коне, кажется, с ним все было в порядке. Недалеко от Тьерри она заметила Ирнана из Бауда, который закутал плечи Блэза де Гарсенка пурпурным плащом, который она ему доверила, и тут Ариана расплакалась.

Теперь почти все плакали; они не знали, сколько человек погибло и кто именно. Графини не было с ними на берегу; она отправилась вместе со жрицами и жрецами в храм на благодарственный молебен. Ариана понимала, что должна быть с ними, но ее мысли сейчас, после того как протрубили рога, были полностью обращены к мирским делам.

Маленькие лодки непрерывно сновали взад и вперед по неспокойным водам; они плавали так во время всего боя. Последний гонец рассказал им, что король Гораута погиб, пораженный красной стрелой в глаз. Никто не знал, кто послал эту стрелу, сказал жрец, опускаясь на колени на песок. Оперение, сказал он, было сделано из перьев совы. Стрела прилетела прямо с неба.

Он также сказал им, что Уртэ де Мираваль, который спас их в конце, несмотря ни на что, при смерти, если уже не умер. И это последнее известие имело для Арианы большее значение, чем для всех остальных людей на острове или даже чем для всех живых людей.

Оно означало, что условие клятвы, которую она держала с самого детства, закончилось, и тайну, которую она поклялась сохранить, она теперь могла поведать миру. И именно поэтому она рыдала на том берегу, глядя на север, в сторону долины, на фигуру своего мужа в красном камзоле, и на высокого человека в пурпуре рядом с ним, и на третьего человека, ниже ростом, чем эти двое. На того мужчину, который много лет назад застал врасплох путешественников под вязами; их она и сейчас видела рядом с аркой на западе.

Она отошла в сторону от остальных на берегу, погружаясь в воспоминания. Еще одна лодка приближалась с еще более свежими новостями; другие женщины тревожно бросились к ней. Ариана вместо этого прошла немного на запад и стояла одна, глядя на другой берег, тот, что ближе к Миравалю.

Тогда тоже стояла зима, вспомнила она, в ту ночь, двадцать три года назад, дождь и ветер терзали деревья и озеро, когда она пришла на этот берег. Двадцать три года, и будто это было вчера, если позволить себе мысленно вернуться в прошлое. Ее охватили те же ярость, тяжесть и ужас, словно она стояла там сейчас, тринадцатилетняя, только что давшая клятву, и отчаянно рыдала от горя и страха.

Она была еще ребенком, когда началась эта ночь. Сообразительная, любопытная, слишком избалованная девочка. Она перестала быть юной, когда эта длинная ночь закончилась, и она смотрела, как бледное солнце наконец-то восходит за озером, и слушала печальный шорох падающих капель с окружающих деревьев.

Она сдержала обещание. Все эти годы она держала обещание, клятву, данную кузине Аэлис, которую любила. Она видела себя так ясно сейчас: худенькую, дрожащую девочку, едущую верхом в сильную бурю, с белым лицом и черными волосами, затерянную в темноте и лишь освещаемую редкими молниями. И она плакала, плакала под жестокими струями дождя. Сейчас она снова плакала, через столько долгих лет, плакала о потерянной невинности, об умерших в ту ночь и об ужасном бремени, которое взвалила на себя тогда и несла все эти годы.

Так прошло много времени. Ариана вытерла глаза, расправила плечи и отвернулась от западного берега и тяжелых воспоминаний. Она была герцогиней де Карензу, королевой Двора Любви в Арбонне, женщиной, обладающей властью в этом мире, и еще так много дел предстояло сделать.

И начать с того, что покончить с молчанием.

«Аэлис», — подумала, даже тихо прошептала она; одно лишь имя, больше ничего, понимая в этот момент, что это своего рода освобождение. Она чуть было снова не расплакалась, но на этот раз сдержала слезы.

Она пошла по извилистой тропинке к храму и подождала там, пока стихнет исполненная прекрасными голосами песня-молитва. Затем, когда служба закончилась, в уединении маленькой комнатки рядом с куполом по необходимости скупыми словами, но со всей той добротой, которую смогла вызвать в себе среди лихорадочных эмоций этого дня, Ариана все рассказала первому человеку, который должен был это знать.

После, вернувшись одна на берег, она велела переправить ее на лодке через озеро, а когда оказалась на противоположном берегу, отправилась искать второго человека, которому следовало все рассказать раньше, чем узнает весь мир.

Он к тому времени уже покинул долину, так ей сказали, и поэтому, успев лишь быстро обнять мужа и прошептать ему несколько слов, она села на коня и отправилась вслед за ним. По дороге, когда она поняла, куда он уехал, куда она едет вслед за ним, она снова начала плакать, не в силах сдержаться. Слезы стыли у нее на щеках, а солнце уже опустилось низко на западе, красное, как огонь.

Блэз пошел вместе с Бертраном и Тьерри туда, где лежал на земле Уртэ де Мираваль. Голова его покоилась на свернутом плаще, другим плащом, плотным и подбитым мехом, его накрыли сверху. Уртэ был очень бледен, и Блэз с первого взгляда понял, что ткань, которой пытались остановить кровотечение, пропитана насквозь. Он уже видел подобное; это долго не продлится.

Уртэ не потерял сознания, и в глазах его сверкало торжество. Блэз поколебался, стоя рядом с ним, а затем осторожно отступил назад, чтобы Бертран де Талаир мог остаться наедине с Уртэ. Последовавшее молчание казалось напряженным, как натянутая тетива.

Еще несколько мгновений — Блэз подумал, что здесь все дается нелегко, — и Бертран опустился на колени рядом с пожилым человеком.