Ничего невозможного

Не было никакого военного порядка, и никакого четкого расчета тоже не было, только куча людей, старающихся друг друга убить: насадить на штык, выстрелить в упор, пнуть ногой, выдавить глаз или укусить. Морран Кил, маг-экзорт Тайной службы, выкрикивая что-то невнятное, заколол самого рослого из кехтанцев, набросившихся на Джевиджа, и рубанул тесаком другого в лицо. Не слишком красиво, все-таки левая рука не такая сноровистая, как правая, но верзила все равно захлебнулся кровью, упал под ноги рядом, и сразу трое других эльлорцев вонзили штыки в его живот. Кто-то рычал, кто-то кричал, кто-то верещал, точно свинья.

И за все это время Морран ни разу не вспомнил о своем магическом жезле, о том, что он колдун. Наверное, потому, что наконец-то осознал простую истину, которую ему регулярно пытался объяснить Джевидж: чародей в поле не воин, и десять чародеев, кстати, тоже. И, пожалуй, от сотни боевых магов толку меньше, чем от одной картечницы. «Хорошо обученная рота простых пехотинцев принесет мне победу, а с таким же числом колдунов я гарантированно сдохну», — утверждал лорд канцлер, а его телохранителю все время казалось, что эти разговоры от предвзятости к любому виду волшебства.

Во внутренний двор влетел снаряд и с грохотом разорвался, разбрызгивая в разные стороны смертоносную картечь. И Морран почти сразу же оглох от воплей раненых. Его самого просто чудом не задело.

Увидев такое дело, капитан Бласид немедленно пустил в ход скорострельную пушку, чтобы заставить молчать кехтанскую батарею.

Генерал Алтидин Барсс допил бокал дорогого белого вина, закусил кусочком сыра и почувствовал острейшее желание пообщаться. Но только не с шиэтранцем и не с эльлорской ведьмой, и, уж конечно, не с ее бритоголовым угрюмым спутником. Они своим нытьем генералу в роскошной смоляной шевелюре плешь проели за последние сутки. Подай им Джевиджа на серебряном блюде, и все тут!

— Не смей ко мне пускать этих… гостей, — приказал он адъютанту. — Ни под каким предлогом. Надоели, чистоплюи хреновы.

И принялся за фаршированные орехами оливки. Под оливки прекрасно думается — это знает каждый кехтанец. Например, о том, что он — Алтидин Барсс — скажет Россу Джевиджу, когда они будут стоять лицом к лицу. Разумеется, у них еще будет куча времени поговорить, ведь не в клетке поедет в Кехтану бывший эльлорский маршал, как это было принято в старину. Они оба — люди цивилизованные. Будут кушать любимые генеральские деликатесы, попивать винцо и обсудят множество интересных для профессиональных военных тем. Ни слова о политике, только о стратегии и тактике прошлого и современности. Чего у Джевиджа не отнять, так это самообладания. Этот на раскаленных угольях будет сидеть и вести светские беседы. Крепкий мужчина и достойный враг. Даже жалко, что его повесят.

Алтидин выпил еще бокал, утерся салфеткой и решил, что обязательно надавит кое на кого, чтобы Его величество заменил повешение расстрелом.

— Илэно! Принесите мне бумагу и перо. Быстро!

Генерал любил эпистолярный жанр. И не важно, кому адресованы письма — даме сердца, партнеру по карточной игре, Его величеству, матери или супруге. Однажды, а кехтанец был убежден, что его имя останется в истории, эти письма буду опубликованы, а следовательно, каждая строка обязана рассказать потомкам о том, какой необыкновенной личностью был генерал Барсс.

«Во имя гуманизма и дабы избежать лишнего кровопролития, предлагаю выдать живым или мертвым Его высокопревосходительство Росса Кайлина Джевиджа. Своим героическим поведением в бою солдаты и офицеры гарнизона форта Арменд заслужили мою искреннюю симпатию и уважение, а потому я даю личную гарантию, что в случае исполнения этого требования мои люди оставят позиции и тут же вернутся на Родину. Если предложение будет отклонено, то я не осмелюсь взять на себя ответственность за судьбу части и гражданских лиц».

Пока чернила сохли, Алтидин еще раз полюбовался своим каллиграфическим почерком. Обидно, что эта записка никогда не станет достоянием архивистов. Вот был бы прекрасный образчик проявленного генералом Барссом истинного кехтанского великодушия. К сожалению, устный приказ Его величества относительно действий на Территориях не имел скрытого подтекста и не давал шанса трактовать монаршую волю как-то по-своему.

— Илэно!

— Слушаю, Ваше превосходительство!

— Отправьте парламентера передать записку коменданту Бласиду.

— Так точно! — отчеканил адъютант. — Вас желает видеть мис Махавир.

— В… шею ее, — прошипел генерал. — Я занят, а для мис Махавир вообще умер. Вчера.

Ему ужасно хотелось посмотреть на выражение лица магички, когда исполнительный юноша передаст сказанное начальством слово в слово. Еще сильнее Алтидину хотелось знать, что чародейке нужно от жены Джевиджа. Не зря же она примчалась на край земли и пошла на государственную измену, связавшись с шиэтранским резидентом и кехтанским генералом. Что Даетжине в леди Фэймрил? Совершенно непонятно.

— Ответ я буду ждать ровно полчаса, — предупредил Барсс адъютанта. — Пусть так коменданту и скажет.

— Будет исполнено, Ваше превосходительство!

Скоро, очень скоро у кехтанского генерала будет достойный собеседник и сотрапезник. Потому что Джевиджу придется сдаться. Хотя, говоря откровенно, на месте отставного маршала Барсс никогда не сложил бы оружия. Уж кто-кто, а Росс Джевидж прекрасно понимает, что ситуация с нападением на форт Арменд слишком щекотливая, чтобы оставлять живых свидетелей вторжения. Кехтана сейчас не готова к войне, а Шиэтра вмешиваться не будет, сколько бы ни обещала поддержку. Нет и быть не может веры в посулы западных варваров.

Но скорее всего Росса выдадут защитники форта, которым неохота умирать из-за одного-единственного человека. Так или иначе…

Генерал Барсс зевнул, сладко потянулся и решил потратить время ожидания ответа с толком — подремать чуток. Сам ВсеТворец велел после сытного обеда да в такой сладкой тишине.

Ему нравилось слушать, как солдаты затачивают лезвия штыков. Суровый такой звук, говорящий о готовности сражаться дальше. Он во много раз приятнее, чем стоны умирающих, тихая ругань раненых или скулящие вздохи женщин, делающих перевязки. Форт потихонечку жил своей жизнью: пахло горелой кашей, где-то тихо плакал ребенок, уныло блеяла коза, а нюхнувшие пороху парни чистили ружья, драили стволы пушек, носили ящики со снарядами, курили, ковырялись в носу и чесались в разных местах; женщины наскоро готовили еду, возились с ранеными и шепотом ругались на балующихся детей, которым, казалось, все нипочем — обстрел, война, кровь и смерть.

Словно и не прошло четырнадцать лет, словно маршал Джевидж снова отвоевывал для своего императора Арр, а рядом жили, воевали и умирали те, кого он привел на эту землю — солдаты, их женщины и прижитые попутно ребятишки. Ничего не изменилось. Кроме самого Джевиджа.

— Росс! Тебе нельзя курить!

Это первое, что сказала Фэйм, увидев мужа, живого и невредимого после рукопашной, но с самокруткой в зубах.

— Как тебе не стыдно! Ты же обещал!

Она была такой смешной в дурацком, каком-то старушечьем чепце, прячущем чудесные волосы цвета горького шоколада, в грубой юбке и с ярким эрройским платком на плечах. Восхитительно смешной и безумно трогательной в своем искреннем возмущении. Ни дать ни взять — сварливая фермерша, отчитывающая гуляку-муженька за лишнюю кружку пива.

— Да. Обещал, — покорно согласился Росс, сдерживая улыбку. — И держал слово, сколько мог. Но сейчас мне дьявольски хочется курить.

— Тебе Ниал категорически запретил, — проворчала Фэйм, присаживаясь рядом на ящик. — Табак не сочетаем с лекарствами, забыл?

— Я же чудовище, забыла? — беззлобно передразнил ее Джевидж и обнял за плечи. — С кем ты оставила Диана?

— С Бирюзой и девочками. Бедненький — он заснул сразу, как только перестали стрелять. Надеюсь, затишье продолжится до утра.

— Я тоже. Я устал, — честно признался Росс.