Падение Света (ЛП)

— Большинство согласны с вами, сир.

— Варез едва таскает ноги.

— Возможно, он ждет, когда ситуация разрешится сама собой, — предположила Фарор. — В известное время убийца удовлетворится свершенным правосудием.

— Похоже, вы не уверены.

— Не знаю точно, Датенар. Правосудие, видится мне, находит силу в свершениях, и рвение его не иссякает.

— Она говорит об импульсе, — буркнул Празек, тыкая хлипкой палкой в костер. — Незримые потоки. Воля без разума. Армия может обрести ее вполне легко, как и толпа. Надо надеяться на воскрешение Торас Редоне. Надо надеяться, что Легион Хастов найдет твердое руководство перед ожидающей его участью, какой бы она ни была.

— И большая часть ответственности, — вздохнула Фарор, — ляжет на нас, офицеров. До вашего приезда, ну… Галару Баресу не особенно приходилось выбирать. Варез, Ренс, Ребл, Курл — вы уже встретили их и остальных. Даже Кастеган…

— Кастеган, — прервал ее Празек, выговорив имя с рычанием. — Знаем мы эту породу. Оставьте его нам, Фарор Хенд.

— Судьба его неведома, но я уже сочувствую ему. И надеюсь, что на меня вы не обрушите свой гнев.

— Этому типу требуется испытать посрамление, — сказал Датенар, небрежно махнув палкой. — Он одинок, он тоскует, но и полон злобы к выжившим, среди коих стал первым и главнейшим. Мы его переделаем.

— Или вышибем разумение, — дополнил Празек.

— Ренс, — продолжил Датенар, поглядев на Фарор. — Это та тихоня с израненными руками, да?

— Она греет большой котел с утра, — сказала Фарор. — К ночи он начинает кипеть. И тогда она за шатром раздевается до пояса и погружает руки в обжигающую воду. Оттирает их пемзой и щелоком. — Оба мужчины молчали. Она продолжила: — Она не помнит, как утопила новорожденное дитя. Но руки напоминают. Полагаю, и боль тоже. Ответом на отсутствие воспоминаний стал ритуал боли. Господа, умоляю вас не мешать ей. Возможно, она не сумеет командовать ротой, но поразительно уже то, что она держит себя в рамках.

— Подробности неясны, — тихо проговорил Датенар, — но я ощутил в ней что-то несокрушимое. Фарор Хенд, нужно нагрузить ее еще больше…

— Господа…

— Легион несет безумие и в него одет, — сказал Празек. — Ему нужен становой хребет. История Дома Хаст, его слава и его позор не помогут новому рождению. Оружие и доспехи смеются, но тембр голосов выдает беспомощность. Итак, нам нельзя равнодушно взирать на лихорадку магического железа!

— У нас есть заключенные, — продолжил Празек, твердо глядя на нее. — Вот наш жребий. Они вышли из ям, ходов в земле и скалах. Мы вывели их. Внешний авторитет их не проймет, ведь они давно отвергли любой авторитет. Есть большая разница — встать на колени или быть опущенными на колени. Галар Барес был прав, говоря за них. Теперь и мы должны оценить это имущество, понять, что можно использовать.

— Но душевные терзания Ренс…

— Мы будем жестокими, да.

— Она обдирает себе руки не из маниакального желания убрать невидимые пятна, Датенар. Если вы с другом вообразили символ столь грубый…

— Нет, Фарор, мы отлично слышим вас.

Празек кивнул. — Ритуал призван пробудить боль, потому что боль держит ее здесь, в сознании. Держит в живых.

— Но все это не имеет смысла для Легиона, господа.

В ответ Празек вынул новый меч. Отражение пламени лизнуло его длину тускло-красным языком. Глухое бормотание родилось в мече, превращаясь тихое, но страшное хихиканье. — Вот что нас ждет, Фарор Хенд. Любое острие несет боль, верно? Заключенные — само их название говорит за себя. У них отняли всё. У каждого есть давнее происшествие, ставшее капищем боли, обид, измен, потерь и скрытых мечтаний о мести. Как флагелланты, они умеют лишь ходить по кругу, хлеща по спинам и оттого ощущая себя живыми. Они говорят, будто хотят забыть прошлое. Иные даже клянутся, что сумели. Другие готовы защищать капище, веря, будто это место наказания, правосудия, и тем избавляясь от личной ответственности. Но все это бесполезно и лживо. У каждого мужчины и женщины на спине висит груз, и они будут жить с ним.

Датенар добавил: — Потеря свободы дает особую боль. Вот войско, ритуально сдирающее с себя кожу. Каждое утро. Солдаты проводят дни в разговорах о свободе — многие хотели бы сбежать — но теперь они, наконец, начинают видеть… Не будет свободы, ни здесь, ни там — за огнями костров, за пикетами. Нет никакой свободы, Фарор Хенд.

— Мы должны сделать Легион Хастов, — сказал Празек, вкладывая клинок в ножны, — обещанием. Каждому заключенному, каждому солдату. Просыпаетесь с болью? Маршируете с болью? Едите с ней? Спите с ней? Вдыхаете боль и выдыхаете боль? О да, друзья мои. Вот вам Легион Хастов, ответ на всё.

— Легион Хастов разжигает костер под жгучим светом восходящего солнца, — произнес Датенар. — Ставит котел на уголья, созывает солдат в строй. Руки в кипящую воду, начнем боль нового дня.

— Мы сделаем легион их домом, — согласился Празек. — Привычным храмом, в котором будет место всем привычным, личным капищам боли. Железо хохочет, доказывая, что попало в плен, что помощи нет. Вымуштровав солдат, мы заставим железо рыдать.

Фарор Хенд уставилась на мужчин, на жестокие, освещенные пламенем лица. «Бездна подлая, я вижу монстров… и благословляю каждое их слово».

* * *

Стенки шатра — хлипкая преграда; за всю недолгую карьеру Вареза в Легионе Хастов он ни разу не ощутил себя в покое и безопасности. Вощеный брезент даже не скрывал ночью присутствие обитателя — масляные фонари или лампы отбрасывали тени на стены. Он готовился ко сну и, когда кто-то поскреб по дверному пологу, а затем и постучал ручкой ножа по шесту, всерьез подумал промолчать. Но его присутствие вполне очевидно, изображать обратное было бы глупо и по-ребячески.

Буркнув позволение войти, он сел на койку, ожидая очередного гонца с очередными дурными сообщениями. Кажется, эта молитва бесконечна, скопление народа порождает непрестанную череду новостей. Не удивительно, что почти все офицеры блуждают между переутомлением и некомпетентностью — одно питает другое. История полна рассказов о неудачных битвах, полна ужасающих примеров ошибок, каскадов роковых решений, приведших к бессмысленной резне сотен и тысяч невезучих солдат. Варез уже ничему не удивлялся.

Пороки снабжения тоже, будто термиты, могут подгрызать самое крепкое древо…

Сержант Ренс переступила порог.

— Чего еще? — спросил Варез.

Вздрогнув от этакого тона, она почти повернулась, чтобы уйти — и тут Варез понял, что ее привели вовсе не официальные дела. Безмолвно выругав себя, он поднял руку, останавливая ее. — Нет, постой. Входи, Ренс. Вот скамья — ее кто-то принес, зачем не знаю. Может, как раз для гостей? Вполне возможно.

— Ничего особенного, сир, — отозвалась она. — Увидела свет и движение и удивилась, что вы не спите так поздно.

— Ну, — протянул он, всматриваясь в нее, пока сержант садилась, — это дело тонкого расчета, Ренс. Меня захватила мысль. Скажи, что ты знаешь о повадках термитов? Помнится, я видел курганы — нет, целые башни — в южных сухих землях. Их слепили из глины. Но здесь, в Куральд Галайне мы знаем их как губителей древесины. Видится мне толстый ствол, полностью проеденный этими насекомыми — воспоминание детства? Вероятно.

Она поглядела со странным выражением лица. — Помню упавший дом в деревне. Оказалось, балки были съедены изнутри. Стали прахом. Или мне это рассказывали, сир. Впрочем, кажется, я сама видела развалины. Дом сложился под весом крыши.

— Логистика, — произнес Варез. — Ряды гонцов, деловитых гонцов с важными словами. Даже когда армия спит, проблемы множатся как чума или зараза в ране.

— Прошло три ночи без убийств.

— Мы при оружии, Ренс. Воображаю, тот тип боится мстить солдатам, спящим в доспехах. К тому же меч заголосит, обнаружив чужака.

— Неужели?

Варез кивнул. — Полагаю, нужно было объяснить всем. Хотя солдаты сами совершат это открытие. Насколько могу судить, доспехи поступят то же. Лагерь Хастов не нуждается в сторожевых псах или гусях. Солдата на посту не обойдешь со спины, если он или она держит клинок наголо. Впрочем, довольно и доспехов. — Он замолчал, склоняя голову набок. — Хотя едва ли это хорошая защита от измены или заговора. Хастово железо не сумело унюхать отраву в вине, уж это точно.