Честь, шпага и немного волшебства

Невенор неопределенно пожала плечиками, обтянутыми переливающейся тканью эльфийского комбинезона, и Стелла только сейчас отметила, что эльфийка нынче "при параде". Это значит, что на одежде, да и под ней навешана уйма всяких хитрых приспособлений и нужных в дальнем походе мелочей. Это не считая прорвы всякого оружия и закинутого за спину добротного эльфийского лука.

– Да, Стелла, слежу, - серьезно ответила остроухая. - Вижу, что ты задумала нечто этакое.

Тут изящная ручка эльфийки выписала в воздухе что-то уж такое совсем неопределенное, что горластый торговец пирогами даже сбился со своих оглашенных, нахваливающих товар воплей. А Стелла в ответ посмотрела так серьезно, что у смешавшейся Невенор вытянулось лицо.

– Ты со мной, остроухая? До конца? - хоббитянка, между делом сунув в корзинку очередную вроде бы и совсем ненужную покупку - пирог с яблоками - вновь строго воззрилась на эльфийскую лазутчицу.

Та молча кивнула. Метким броском отправила в специально стоящий осторонь ящик огрызок морковки с торчащим из него хвостиком зелени и пошла следом за покидающей рынок хоббитянкой. Грубые деревянные башмачки неспешно и даже чуть торжественно ступающей Стеллы протопали уже и по брусчатке Нагорной улицы, и по гладким каменным плитам площади Семи Храмов, прежде чем она отозвалась.

– Ну, смотри потом, - и ступила на белоснежные ступени храма Миллики.

Невенор едва не подавилась удивленным вздохом - за последнее время жрецы покровительницы жизни набрали такую силу, что по могуществу даже сравнялись с магами-целителями да погодниками. И все же хоббитянка, доселе из всех небожителей жаловавшая только покровительницу женщин Хеннору, входящая в обитель отныне величайшей из богинь - это оказалось превыше ее понимания. Превыше всего, что обученная всяким наукам да премудростям эльфийка могла себе вообразить и обдумать. Только на миг она дрогнула, а гордо задравшая носик Стелла уже клацала башмачками по полированным беломраморным плитам внутреннего двора.

В два прыжка Невенор, стряхнувшая с себя непонятное смущение, круто замешанное на нехороших предчувствиях, догнала отважную хоббитянку и храбро заскользила рядом с ней своей знаменитой, текучей и бесшумной походкой матерых эльфийских головорезок.

Здесь, меж уходящих ввысь белоснежных, увенчанных цветочными узорами колонн, на всегда зеленую шелковистую траву светило солнце. В воздухе плыли легчайшие, сладкие и ласковые ароматы. Словно сама собой невесть откуда лилась нежная, заставляющая плакать от радости и печалиться одновременно музыка - и самые сильные маги да жрецы других богов напрасно тщились разгадать сей секрет. И лишь беспечные ласточки носились туда-сюда весело чирикающими черно-белыми молниями.

А в самом конце невесомой, воздушной и все же подпирающей небо сдвоенной колоннады высилась огромная статуя прекраснейшей, неземного очарования женщины - и богини. Величавая, покровительственная и в то же время умеющая находить слова для каждого бессмертная здесь благословляла, напутствовала и даже исцеляла людские (и не только) души. Вот к подножию-то этой статуи и просеменила маленькая хоббитянка в сопровождении отдыхающей здесь душой и телом эльфийки.

Замерев у подножья, Стелла гордо выпрямилась. Задрав головенку, дерзко и нахально воззрилась в прекрасные и ласковые глаза - а холодеющая рука нащупывала в корзинке гладкую округлость. И в то время, когда следовало преклонить колена, отдавая заслуженную дань почестей бессмертной - вот тогда-то малышка с негодованием швырнула куриное яйцо в это ненавистное, лживое и бесстыжее лицо.

Грязное пятно разбрызгалось по прекрасному облику, стекая вниз липкими потеками. Мир содрогнулся, замер в ужасе. И в тот миг, когда храм озарился исходящим от статуи ярким, неистовым и разгневанным светом, Стелла погрозила маленьким кулачком и выкрикнула, не отводя глаз от огненного взора изумленной и оскорбленной богини:

– Бессмертная, я обвиняю тебя - в неблагодарности!

Мысленно застонав, корчась от боли и непонятного облегчения - все-таки я сделала это! - Невенор выхватила из корзинки спелый помидор. Размахнувшись, запустила его следом за яйцом. И в ее огромных, распахнувшихся на половину побледневшего от решимости лица глазах отразился весь мир - до последней капельки росы.

– Светлейшая, неси нас к мастеру Локси!

Отныне - и навсегда!