Тайны гор, которых не было на карте...

— Как не назвать, Матушка? Называем, коли помощи от ждем. Ведь не всем проклятие, а токмо человеку глупому и ненужному! Не во многих видит муку, а только горе всем, кто противиться воле Его. Огонь и серу изрыгнет на голову отверженному и на земле, и на небе. Ведь как сказал хорошо: "не услышит вол ухо свое, пока не оборвет его мычание рука хозяина крепкого. Утром боль, вечером радость. Вечером боль, утром радость". Нам, Матушка, радостно сознавать, что стают волы к вечеру нашей пищей, которых заколаем с утра. Или утром похлебку едим, заколая вола в вечор. Ведь пока разделаешь, пока разделишь, пока взвесишь, пока приготовляется, как раз день и проходит! Горевать не надо, всяк перед Ним!

— И много у вас такой мудрости? Воистину мудро, хоть и мудрено, — согласился Его Величество.

— Много не много, а применима к нам мудростью оставленная слава Господня. Ведь вот не зря просил не забывать про Пасхудный день. Пока справляем, говорил, печься будут души ваши у Меня, уж Я о ней позабочусь! И не будем знать ни нужды, ни горя, если обрежемся от плоти духа нашего, и получим во владение землю, где течет молоко и мед. Разве ж нет у нас земли, которая нас накормит и напоит? Разве нет раба, который вспашет землю? Пока живы, просил, стройте жертвенники и приносите мне в жертву агнца вашего, которого дал вам, и будут вам приносить дары. У каждого у нас есть такой агнец, который нам не угоден, так отчего же Богу-то не отдать, если за довесок, хоть и проклинают они нас, воздает Господь не им, а нам? И не дает Имени Своего никому, кроме нас, избранных… Как же не любить Его, самого Благодетельного Бога на свете? Уважаем!

— Мудрено, но суть правдива! Нравиться мне всякое искание. Знание слова Господнего — сила! — одобрила Ее Величество. — А что же, Христос Наш вам не по нраву?

— Да, речи Его мудрены и искушение для всякого неискушенного в вине лозы виноградной, что вызревает на поле нашем во имя и для пользы долгих лет наших. Христос Ваш… Да как же будет пророком в отечестве, если знаем его как облупленного? Из наших же, из цыганских евреев. Умен был, все примирить старался человека и нас, Божьих избранников. Уважаем. "Не давлением, не силою, — любил повторять, — царство отними, а силою вразумления! Пообещайте сделать наследником на землю душу вашу да не поберегите ее. И будут дни ваши долгими в Царстве Божьем, а души ваши в Царствии Небесном. И будете в Божьем иметь Небесное, минуя смерти первой и, возможно, второй. Покайтесь над душами вашими — и вот оно, Царство Небесное, приблизилось. Ибо сочтены дни у Бога Нашего, Батюшки, и не проникнуть нам в игольное ушко. Но кто запретит богатому дать надежду блаженному, ибо не Бог уже, а душа считает дни, ожидая обещанного. Надежда проклятого — кровь земли, которая насыщает и делает нас живыми. И отвечают люди, поднося нам подарки хлебные и прочей потребности. Кто душу спасает, тот ничего не поимеет, кто не спасает, тому все достается — вся земля, в которой, может, и не растет ничего, но и то хорошо, что положить есть куда" Как не уважать, если открыл Истину так, что всякое противное глазу нашему видит свою неправду? Кто-то ж должен был взять на себя грех свободолюбивого народа, чтобы мог он расправить крылья и не тяготится заботой о своих нуждах, утвердив его в мысли, что все хорошо, что хорошо человеку.

Ну ни на столько не изменился с тех пор! — избранный показал маленькую щелку меж пальцев. — Сомневаются иногда новоиспеченные братья и сестры, стоит ли душу-то не поберечь?! И напомнит Йеся своим примером, что кто о душе печется, себя не бережет, а кто душу кладет за братьев и сестер, тот проживет, может, еще дольше, чем он. И умом человека пораскинет, что не хлебосольно у Батюшки в Аду, а Рай никто не доказал, но хлебосольно в Царствии Божьем, когда оно от края до края человеку принадлежит. И что, если Бога иметь над собой, не надо заботиться о том, что есть, и что пить — принесут и дадут, ибо услышат глас вопиющего, который приготовляет стези. Плывет в руки добро, успевай сундуки подставлять, душа муки терпит, так ведь положено, на то и мученица! Зато человек нежит себя, и ответа держать не надо, когда душой за все заплачено, все грехи кровью и плотью искуплены. И у нашего нового брата или сестры все сомнения сразу же и отпадают сами собой…

— Да, великое дело сделал Человечище! Значит, жив еще… Поклонитесь ему от нас! Милости прошу в гости! Встретим по-человечески! — вздохнула Ее Величество. — А Магдаленушка, что же, тоже жива еще?

— Жива, царица небесная, жива! Она как матушку его похоронила, да Маньку на тот свет спровадила, так оба имени себе взяла. Она теперь и матерь ему, и жена, и сестра! Манька у него возмущалась, тоскуя смертельно, скорбя, да не спасовал. А Иуду предателя извели мы в ту же ночь. Всех сдал, паршивец! Слишком умен был, все считал паскуда, кто, да чего, да сколько, не переставая удивляться. Так понял Йеся — предатель. Людей тогда не много было, но много, больше, чем сейчас — в силе…

— Мне бы такую Маньку. Везде за ним летала и нужду собирала. А Спаситель тверд был. Всегда говорил: "Не знаю, и знать не хочу — вот мои братья и сестры, хоть заревись!" А вот я на своего не надеюсь! — Ее Величество строго посмотрела на мужа.

— Так, я что-то не понял, ты мне что, в упрек ставишь? Что я — душу свою не знаю? Я как тебя увидел, сразу признал! Нужна мне какая-то Манька… В гробу я их всех видел!!! — обиделся Его Величество. — Сама просила при ней в любви поклясться! И все время попрекаешь! Да разве ж я не последовал за тобою, куда сказала?

Избранный и Его Величество переглянулись. Взгляд избранного был удивлен открыто. Ее Величества немного расстроен.

— Та, над которой мы клятву давали, как перед всем миром, ни образа, ни имени его не помнит, — пояснила она. — Жива еще… Надо же, полетела во все края искать чего-то… Не понимаю, где ее черти носят?!

— Да на что она нужна-то тебе? — опять спросил Его Величество, рассержено. — Может, была ребром, так ведь теперь ты мне и душа, и матерь, и сестра. Ну не издеваться же мне над тобой! Как могу не беречь-то? Свой выбор я сделал! Вот за то и невзлюбил народ Бога Ихнего, — он ткнул пальцем в избранного, — что злобливый был и все время про беду каркал! Спаситель тоже хорош… Вот я раньше об этом не думал, а как оно вышло-то! Ишь чего намудрил! Жить надо в мире с душою своею, вот и будет благословение от Бога. Я над кем хочешь снова поклянусь в вечной своей привязанности. Некем разве эту Маньку заменить?

— Некем, отец наш, некем! — сказал избранный торопливо. — Если над кем первый раз поклялись, над тем и надобно. Ваша клятва упала в землю, и если теперь спровадить ее на тот свет, клятва ваша перед Богом видна станет, и уже не может Бог слова вашего разбить. Что связано на земле, то связано на небесах. И если клялись неуверенно, или как-то неправедно в сердце своем, клятву лучше повторить! Вы, Матушка, — он поворотился к Ее Величеству с озабоченным видом, — к нам, к Спасителю Вашему… Мы тропиночку-то вам откроем и поможем…

— Зачем тебе Манька, зачем тебе Манька… Вишь, чего умный человек подсказывает?! — прикрикнула ее Величество на мужа. — Вот почему ты не совсем вампир? А потому, что клятва твоя неуверенная, видно, была! Повторить надо. Поди, убедился уже, что правда на нашей стороне, что дружно живем и любовь промеж нас?!

— Да как же не убедится-то? Так ведь противно, видеть не могу, думать не могу! Голова начинает раскалываться! Ну, была когда-то ребром — всю жизнь теперь казниться? Я ей никакого ребра не давал! Ты моя душа! И немногие вампиры могут это понять! Я вот смотрю на них и вижу: не поднимаются так высоко, как мы с тобой, и голос слаб, и мысли приземленные…

— Так-то оно так, — согласилась Ее Величество. — Так ведь нет клятвы нашей на небе. Мое ребро там, а твое? Двое свидетелей должны свидетельствовать или трое, один не свидетель! Грехи на нас ложатся, пока клятвы не доставлены на небо!

— А это при чем? — удивился Его Величество.

— Повезут они на Небо нашу клятву, и Бог за нас с них станет спрашивать, отчего мол ты, Манька, придумала такое, и клятву взяла с собой, как будто ты Бог, чтобы решать за Меня! Вот теперь отвечай за все! И будут отвечать, а мы убелимся.