Хорал забвения

На рассвете Майкл открыл глаза и некоторое время рассматривал выпуклости между прутьями верхней кровати. Потом он повернулся набок под грубой простыней и увидел большую вязанку очень популярных здесь ивовых прутьев. Она была прислонена к стене возле умывальника.

Ночью Майкл не видел сновидений. Сон просто поглотил кусок его жизни, этот период можно было сравнить со смертью. Тем не менее усталости Майкл не испытывал. Когда он раздумывал, не пора ли подняться, в дверь постучали. И тут с верхней кровати свесилась лохматая голова.

— Уже утро, — объявила Риск за дверью. Майкл услышал, как она спускается в прихожую.

— Доброе утро, — произнес сосед Майкла, седеющий брюнет лет сорока с большими светлыми глазами. Нос у него выступал далеко вперед, а подбородок, напротив, приближался к тонкой, почти без адамова яблока, шее.

— Доброе утро, — ответил Майкл.

— Американец? — осведомился сосед. Майкл кивнул. — Меня зовут Хенрик Саварин. Между прочим, ты лежишь на моей кровати.

— Майкл Перрин. Извините.

— Откуда?

— Из Лос-Анджелеса.

Саварин проворно спустился по лесенке с верхней койки и шлепнул ступнями по полу. Он спал в коричневых брюках и легкой свободной рубашке, обвязав ноги кусками войлока.

— Одеяло коротковато, — пояснил он, затем развязал бечевки, снял импровизированные носки и надел холщовые шлепанцы. — Лабух?

Майкл отрицательно покачал головой.

— Студент.

— А, зубрилка! — усмехнулся Саварин, пытаясь разгладить ладонями мятые брюки. — В стране, где все помешаны на музыке, еще один зубрилка вроде меня.

Он протянул руку.

— Приятно познакомиться.

Майкл пожал кисть Саварина.

— Вообще-то я не только зубрилка, — заметил он.

— Учти, они шпионят. — Саварин кивнул в сторону затворенной двери. — На мой взгляд, шпионаж — это хамство. Правда, пока дальше этого не идет. Но…

Он поднял руку и снова улыбнулся.

— Кое-что сказать можно. Я изучаю здешних людей, изучаю сидхов и их языки, а иногда просвещаю новичков. В свое время я был учителем музыки, правда, сам играл плохо. И все-таки музыка меня поймала. Перенесла, как тут говорят.

Майкл быстро оделся и вслед за Саварином спустился в столовую. Только теперь, в лучах утреннего солнца, он увидел потускневшую роспись на кирпичных стенах: ряды цветочков, как на обоях. От ночной трапезы не осталось следа. В столовой находились только Саварин, Майкл и старик Волфер. Волфер не обратил на них внимания. Он сидел за отдельным столиком у окна, поглощал кашу — по ложке в полминуты — и смотрел в пустоту. Казалось, свет нового дня поверг его в изумление.

Саварин с серьезным видом сжимал в кулаке ложку. Явилась Риск, плюхнула ему в миску желеобразного месива и налила сверху разбавленного молока из глиняного кувшина. Такое же угощение получил Майкл. Каша попахивала конюшней, но на вкус оказалась неплохой.

— Ламия тебя сегодня ждет, — напоминала Риск Майклу, прежде чем вернуться на кухню. Она произнесла это равнодушным тоном, словно новый постоялец уже не интересовал ее.

Саварин искоса посмотрел на Майкла и ухмыльнулся.

— Где ты познакомился с этой крупной дамой? В доме Изомага?

— Я оттуда и пришел, — ответил Майкл.

Саварин оторвался от еды и нахмурился.

— Да, кое-что слыхал. Довольно странно. Значит, ты попал прямо в дом?

— Нет, сначала на задний двор.

— В самом деле, очень странно.

Саварин умолк — Риск возвращалась за пустыми мисками. Тихонько насвистывая, она забрала у Волфера из-под носа недоеденную кашу и понесла на кухню.

— Знаешь, — произнес Саварин достаточно громко, чтобы слышала Риск, — сидхи не очень жалуют людей. Причин много, и одна из них в том, что мы часто насвистываем, как наша хозяйка.

— А кто такие ши? — спросил Майкл.

— Элионс со своими помощниками и многие другие. Хозяева Царства. Их сильно раздражает свист, как и любая музыка в исполнении людей. Они очень чувствительны. Наверно, когда они жили на Земле, запросто могли отправить на тот свет любого свистуна. Очень злятся, когда кто-то посягает на их привилегии.

— А что ты можешь сказать о Ламии?

Саварин пожал плечами.

— Ты, наверное, знаешь больше моего. Огромная тетка, живет в доме Изомага.

— А Изомаг кто такой?

— Чародей. Он разозлил сидхов почище любого свистуна.

Саварин улыбнулся. Риск принесла кувшин с водой, которую разлила в глиняные кружки, потом поставила их перед Волфером, Саварином и Майклом. Саварин погрозил ей пальцем.

— Тсс. Опять мотивчик. Осторожнее!

Риск кивнула.

— Дурная привычка.

— Эти ши, похоже… — начал Майкл, но Саварин перебил:

— Говори правильно. Пишется с-и-д-х-и, от древнего гаэльского. Или, скорее, древние кельты слышали, как сидхи называют себя этим словом. Нужно произносить нечто среднее между «ши» и «стхи».

— Понятно.

— Попробуй.

— Штхи…

— Уже близко. Попробуй еще.

— Стхи.

— Вот так, хорошо.

— …Похоже, они довольно жестокие.

— И неуживчивые. Но, в конце концов, это ведь мы вторглись в их владения. Говорят, сидхи пришли в Царство, спасаясь от человечества. Между нами очень древняя вражда.

— Но, по-моему, в Эвтерп никто не попал добровольно.

— Тем хуже, не так ли? По-немецки шпрехаешь?

— Нет.

Саварин улыбнулся, но было очевидно, что он разочарован.

— Странно, в Царстве почти никто не говорит по-немецки, а ведь в Германии музыка на высоте.

Он наклонился к Майклу через стол.

— Значит, тебе ничего не известно про Ламию?

Майкл кивнул.

— Постарайся узнать побольше. Только осторожно. Я слышал, она с характером. И когда вернешься… Если вернешься, расскажи.

— Если?

— Да вернешься, — отмахнулся Саварин. — Я чувствую, что вернешься… Ты ведь такой необычный.

Через несколько минут Майкл покинул гостиницу. Брекер проводил его до выхода и дал на дорогу старый холщовый мешок с краюхой хлеба.

— Я слыхал, у Ламии погреба пусты… почти всегда, — сказал он. — Удачи.

Майкл возвращался той же дорогой, по которой пришел накануне. У него сильно билось сердце и мерзли руки. Небольшая толпа зевак собралась на окраине посмотреть, как он уходит.

Конные сидхи ему не попадались, и вообще вокруг не было видно ни одного живого существа. Ни зверя, ни птицы. В небе преобладала бледная эмалевая голубизна, у горизонта зеленовато-коричневая с оранжевыми пятнами дымка напоминала о смоге. Солнце пригревало но не пекло, и сияло не очень ярко — Майкл мог смотреть на него, не щурясь.

Приближаясь к дому, он чувствовал себя словно в прозрачной склянке. Ее стенки ограждали Майкла от Царства, и оно не воспринималось как реальное. И в то же время склянка не позволяла мыслям Майкла выбраться наружу и постичь окружающее.

Ступая по дорожке возле дома, он сосредоточил все внимание на передней двери. Она была приотворена, как будто Майкла ждали.

На крыльце он помедлил, чтобы глубоко вздохнуть. Похоже, склянка задерживала даже воздух, выходивший из легких. Он вздохнул еще раз, с чуть большим успехом.

Его комната. Книги. Фильмы по телевизору субботними вечерами. Мать и отец. Голда Валтири в слезах. Майкл ощутил пустоту в душе. Не осталось ничего, кроме смутных отголосков.

Послышался стук копыт. Дверь отворилась, и Майкл глазом не успел моргнуть, как толстая рука схватила его и втащила в прихожую. Хватка у Ламии была железная. Великанша отпустила его, затем взяла за шиворот и оторвала от пола. Глазки-бусинки уставились Майклу прямо в зрачки.

— В чулан! — шепнула Ламия.

Она отволокла Майкла к большой лестнице, распахнула узкую дверь и швырнула его в чулан. Майкл упал на что-то мягкое, пыльное. Пытаясь сдержать слезы, он дрожал так, что стучали зубы.

Сидя в потемках, он услышал шаги. Передняя дверь хлопнула, щелкнул замок. Тот, кто затворял дверь, похоже, точно рассчитал приложенную силу.

Вновь Майкл услышал властные и мелодичные голоса сидхов, они говорили на совершенно незнакомом языке. Ламия отвечала по-английски вкрадчивым, притворно-услужливым тоном.