Аальхарнская трилогия. Трилогия (СИ)

— Надеюсь, ты ко мне не в претензии?

Шани улыбнулся и отдал поклон. Он чувствовал искреннюю жалость к старику, который старался быть сильным, но практически не имел ни сил, ни поддержки.

— Ни в коем случае, ваше величество.

Миклуш вздохнул. Всесильный и могущественный владыка, которым он предстал перед всеми менее часа назад, бесследно исчез — сейчас это был немощный старец, придавленный к земле своим неизбывным горем.

— Дурной сын как бородавка на лице отца, — вздохнул государь. Шани сочувственно кивнул. — И срезать больно, и носить некрасиво… А мысль с тобой сама по себе неплохая.

Шани пожал плечами и искренне ответил:

— Меня не привлекает власть, ваше величество. Тем более, полученная обманным путем. Если мы вам больше не нужны, то не смеем отвлекать от дел государственной важности.

Государь улыбнулся.

— Вкус власти нуждается в том, чтобы его вдумчиво распробовали. Тогда и любовь к нему придет. Всего доброго, ваша неусыпность. До свидания, брат Хельгин. Передайте сестре, что я всегда рад видеть такую красавицу во дворце.

Хельга низко поклонилась и кинулась следом за Шани, который вышел на лестницу и стал спускаться вниз, раздумчиво хлопая ладонью по перилам. Во дворце уши есть не только у стен, но и у каждой дощечки паркета: наверняка уже пошли разговоры о том, как ловко новый декан втерся в доверие государю. И эти слова про незаконнорожденного сына… шутки шутками, но всему есть предел.

— Наставник, а это правда? — негромко спросила Хельга. Шани покосился в ее сторону: было видно, что девушку просто распирает от любопытства.

— Что именно? — процедил он, проходя мимо поста охранцев, у которых тоже ушки были на макушке. Вроде бы пялятся в никуда, в одну точку, а на самом деле все прекрасно и видят, и слышат, и донесут куда следует. Было бы что доносить, а желающих это сделать всегда хватало.

— То, что вы принц…, - прошептала Хельга. Шани фыркнул.

— Будь ты в самом деле парнем, получил бы сейчас как следует. Нечего повторять глупости.

— А как же государь сказал, что вашу матушку…, - ошарашенно начала было Хельга, но в эту минуту их окликнули. Оглянувшись, Шани увидел принцессу Гвель в черном траурном платье и отдал ей поклон. Гвель медленно спустилась по ступеням и встала рядом.

— Вы лишаете меня мужа, — сказала она без всякого выражения. Бледное милое личико тоже оставалось безмятежным, и никак это спокойствие не вязалось с трагичностью момента. Мужа посылают за мифической реликвией, которой никто и никогда в глаза не видывал, в страну дикарей, на болезни, мучения и голод — можно и плакать, и выть, и волосы на себе рвать, и валяться по полу в падучей. Масса столичных дам и простолюдинок, кстати говоря, так сейчас и делает. А эта — спокойна. Просто непробиваемо спокойна. Возможно, те, кто говорят, будто у принцессы не все в порядке с головой, не так уж и ошибаются. Или же ей настолько безразличен законный супруг, и она хотела бы отправить его еще и подальше?

— Не для себя, но для Заступника, — сказал Шани классическую фразу аальхарнской инквизиции. Гвель поджала губы.

— Что же сами не едете? Возглавили бы поход, раз настолько обеспокоены судьбой Заступникова Круга.

Хельга ахнула. Такое предположение явно не пришлось ей по душе. Гвель покосилась в сторону академитки, и ее взгляд стал более живым, словно девушка ей о чем-то напомнила.

— Сердце зовет меня туда, — сказал Шани, — но долг требует, чтобы я оставался здесь. В столице неспокойно, и если я уеду, то кто тогда позаботится и о государе, и о вас?

— И о делах веры тоже, — буркнула Хельга. В присутствии принцессы она чувствовала определенный дискомфорт, раз осмелела настолько, чтобы подать голос. Гвель подошла к ней почти вплотную и долгим испытующим взглядом посмотрела в глаза.

— Юноша, — сказала она. — Вы любите кого-нибудь?

Хельга окончательно смутилась и насупилась.

— Да, — проронила она едва слышно. — Да, люблю.

Пухлые губы принцессы дрогнули, но улыбка умерла, так и не родившись.

— Я тоже люблю, — сказала Гвель, и смысл фразы никак не вязался с ее умиротворенным гладким лицом. Вряд ли так говорят о любви, подумал Шани, глядя на нее с печальным сочувствием. — Поэтому не смейте меня осуждать. А вы, — Гвель повернулась к Шани и, протянув руку, дотронулась до одного из алых шнуров его мантии, — молитесь, чтобы принц вернулся живым и здоровым. И не смотрите на меня так.

— Я прошу Заступника сохранить наши жизни и души, — серьезно сказал Шани, но Гвель, судя по всему, пропустила его слова мимо ушей. Сделав реверанс, она стала подниматься по лестнице: судя по крикам с улицы, Луш уже закончил вдохновляющую речь.

Хельга смотрела ей вслед, и выражения ее лица Шани не понял.

Улица была запружена народом. Кто-то радостно рассказывал, сколько голов срубит неверным, кто-то осушал явно не первую бутыль за удачу похода, а кто-то напрямую обещал пересчитать супруге все ребра, если она позволит себе лишнее в отсутствие мужа. Пока Шани протиснулся к инквизиторской карете, у него три раза попросили благословения и пять раз предложили выпить с истинно верующими. От угощения он вежливо отказался, благословил всех желающих и уже собрался было уезжать, как его не слишком доброжелательно окликнули:

— Ваша неусыпность, можно вас на два слова?

Хельга ойкнула из-за его спины. Шани обернулся и увидел ее величество Анни. Без охраны, одетая, как и невестка, в траур и спрятавшая седые кудри под черное кружево накидки, она приблизилась к Шани, словно хищная птица.

— Я всегда к вашим услугам, ваше величество, — поклонился Шани. Кажется, вся королевская семья решила без обиняков высказать ему свое неудовольствие. Похоже, он был не так уж и не прав, когда советовал Симушу занимать очередь за всеми желающими проучить и расквитаться.

— Невольно я услышала ваш давешний разговор с моим мужем и сыном, — с достоинством произнесла государыня, — и хотела бы узнать, правда ли то, что сказал Миклуш.

Сейчас она выглядела очень старой и очень несчастной. Будущее выходило для нее слишком туманным и слишком неопределенным. Шани взял государыню за руку и слегка сжал сухие холодные пальцы.

— Не знаю, ваше величество, — сказал он искренне. — Я не помню ни своего дома, ни своих родителей. Как бы то ни было, вам не о чем беспокоиться. Я всегда останусь верным и преданным другом и вашему сыну, и вам. Мне не нужна эта корона.

Анни поджала губы, словно не поверила ни единому его слову.

— Хорошо, молодой человек, — сдержанно проронила она. — Пожалуй, в этот раз вы смогли меня убедить.

Глава 4. Две равно уважаемых семьи

— Это никуда не годится, — сказал Шани и положил перед драматургом исчерканную красным рукопись. — Никуда.

Драматург насупился и гордо вскинул голову. Весь его вид говорил о том, что великий Дрегиль, самый лучший столичный трагик, любит вольнодумно порассуждать о свободе личности, не совсем понимая, что не всякий, кто кричит про свободу — личность, да и сама по себе свобода положена далеко не всем. В новой пьесе об охоте на ведьм он довольно резко прошелся и по сути колдовства, и по ересям и еретикам, и едва на персону государя не посягнул. Шани хотел было добавить, что прежний декан за такие писюльки живо бы погнал бумагомарателя пинками на костер, да еще бы и чад с домочадцами прихватил, чтоб ересь не распространялась, но промолчал. Люди искусства — они же как дети, неразумны и обидчивы. С ними надо быть мягким, добрым и понимающим.

Когда армия Заступника отбыла на юг, и в столице воцарился мир и спокойствие, то Шани смог, наконец, приступить к деканским обязанностям. Читая сводки охранного управления, он нарадоваться не мог на свой замысел. На завоевание святыни отправились самые отчаянные и сумасбродные головы, и теперь никто не устраивал дуэлей за искоса брошенный взгляд, не разносил по щепочкам бордели в загуле и не обрезал бороды ростовщикам, которые отчего-то не желали давать деньги в долг, а потом благополучно о них забывать. В храмах служились напутственные молебны с просьбами облегчить рыцарям Неба дорогу, а податные сословия, кряхтя, лезли в кошельки и вынимали монеты — министр финансов ввел новый налог, на содержание священного войска, по счастью, не слишком обременительный.