Дневник Розы

м Докки медведя, которого часто представлял и видел во сне.

— Я катался на нем, — рассказывал Соде. — Докки был большой, а я маленький. Он сокрушал стены, уничтожал все плохое — хулиганов, шпионов, людей, пугающих мою мать, тюрьмы, темные аллеи, по которым я боялся ходить, полицейских с ружьями, ростовщиков. Дрался и побеждал их. А затем он брел по булыжникам на гору. И вез меня на спине. Там было тихо. И всегда был вечер, сумерки, когда начинают появляться звезды. Очень странно это помнить. Тридцать лет спустя. Позже Докки превратился «в друга, мальчика или мужчину, с медвежьей шерстью. Он все еще крушил плохое, а я ходил с ним. Это так здорово.

Я записала рассказ о Докки-медведе по памяти, поскольку запечатлеть его на пленке не удалось: сеанс пришлось прервать из-за перерыва в подаче электроэнергии. Меня ужасно раздражает, что больница так низко котируется в списке государственных приоритетов.

Сегодня вечером посетила занятие позитивного мышления, делала записи. Док.К. рассказывала об опасности и лживости либерализма.

11 сентября

Сегодня утром Ф.С. попытался показать мне Докки, но безуспешно.

— Я больше не могу его увидеть, — рассмеялся он. — По-моему, в какой-то момент я сам в него превратился.

— Покажите мне, когда это случилось, — попросила я.

— Хорошо, — согласился он и начал вспоминать эпизод из ранней юности.

О Докки не было и речи. Соде видел арест. Ему сказали, что некто распространяет нелегально напечатанную литературу. Позднее он видел один из таких памфлетов и запомнил название: «Существует ли равенство справедливости?» Он прочел эту книжку, но не помнил содержание или скрыл его от меня. Картина ареста была потрясающе яркой. Передо мной проплывали жуткие подробности: голубая рубашка мужчины, чей-то ужасный кашель, звуки ударов, форма агентов ТРТУ и уезжающая машина — большая серая уезжающая машина с кровью на двери. Она появлялась снова и снова — уезжающая по улице машина, быстро уносящаяся по улице машина. Вот он — травмирующий Ф.С. инцидент, который может объяснить гипертрофированный страх перед насилием, чинимым органами национальной справедливости и оправданным национальной службой безопасности. Вот что могло привести его к иррациональному поведению при расследовании, поведению, которое выглядело как тенденция к неприятию, причем, я думаю, ошибочно.

Я объясню, почему так думаю. Когда эпизод окончился, я сказала:

— Флорес, пожалуйста, подумайте о демократии, хорошо?

— Маленький доктор, — ответил он, — старого воробья на мякине не проведешь.

— Я не собираюсь ловить вас на чем-то. Можете вы подумать о демократии или нет?

— Я уже много раз о ней думал. — И Соде переключился на активность правого полушария — музыку. Это был хор из последней части Девятой симфонии Бетховена, мы проходили ее в институте на занятиях по искусству. Мы пели на эту мелодию какие-то патриотические слова.

— Не скрывайте от меня ничего! — крикнула я.

— Не кричите, я вас слышу. — Конечно, в комнате царила полная тишина,