Песнь для Арбонны

— Не делай этого, — сказал Кузман Аримондский. Блэз проигнорировал его. Он повернулся и зашагал прочь — осторожно, потому что в тот момент не мог двигаться иначе, — по направлению к павильону, где сидела графиня вместе с Арианой, Бертраном и королем Валенсы. Ему казалось, что они очень далеко. И самым трудным из всех сегодняшних поступков было идти, не ускоряя шагов, не оглядываясь назад, чтобы посмотреть.

Он сделал всего пять или шесть шагов. Он этого ожидал. Этот человек был аримондцем, в конце концов. Небольшой шанс, только и всего.

— Я сказал, чтобы ты меня убил! — крикнул Кузман ди Пераньо. Блэз услышал шаги по траве. Он вознес молитву тем, кто мог его слышать на этом поле в Арбонне, богу или богине, которая здесь была больше, чем его девственной дочерью. И во время этой молчаливой молитвы он услышал удары вонзившихся стрел.

За его спиной аримондец странно зарычал и произнес имя, а потом послышался удар тела, упавшего на траву.

Долгое мгновение Блэз стоял неподвижно, стараясь справиться с неожиданным сожалением. Когда он все же повернулся, то посмотрел на свой шатер и увидел приближающихся Валери Талаирского и Рюделя Коррезе, двух самых лучших из известных ему стрелков из лука. У обоих были мрачные лица, оба держали в руках луки без стрел. Он медленно пошел назад и остановился над телом аримондца. Кузман лежал вниз лицом на траве, все еще сжимая свою великолепную саблю, но Блэз посмотрел на него и увидел то, чего не мог понять.

Из тела покойника торчало четыре стрелы, а не две. Он выглядел обмякшим, почти смешным, утыканный стрелами, как кукла колдуна булавками. Печальный конец для гордого человека.

Блэз поднял взгляд, хмуря брови, и увидел третьего человека с луком, который шагнул вперед, словно ждал, когда его заметят. Этот человек неуверенно зашагал к ним по траве от дальнего конца павильонов. Через мгновение Блэз в изумлении заморгал, он его узнал. Это был выстрел с очень большого расстояния, но он помнил, что Ирнан Баудский, лучший из тамошних коранов, исключительно хорошо владеет луком.

Ирнан подошел к нему и поклонился, на его лице отражались смущение и тревога.

— Я должен просить у тебя прощения, — сказал он. — Я увидел, как он вскочил с мечом. Я не знал, что другие получили от вас указания.

— Они не получали, — мягко ответил Блэз. — Я не знал, что собираюсь так поступить. — Он протянул руку и прикоснулся к плечу могучего корана. — Рад снова видеть тебя, Ирнан, и вряд ли стоит просить прощения, ведь ты, возможно, сейчас спас мне жизнь.

Ирнан с облегчением вздохнул, но не улыбнулся. Казалось, ему неловко стоять здесь, на траве, под взглядами такого количества людей.

— Я слышал, что сказал герольд, — пробормотал он. — Мы не знали, кто ты, сам понимаешь. — Он посмотрел Блэзу в глаза. — Но я прошлой весной составил собственное мнение. Не могу похвалиться особым мастерством или высоким положением, но если тебе пригодится человек, которому можно доверять, то я сочту за честь присоединиться к тебе. Мой господин.

Блэз почувствовал, как его наполняет неожиданное теплое чувство, отодвигая боль. Ему нравился этот человек, он его уважал.

— Ты окажешь мне не меньшую честь, — серьезно ответил он. — Я тоже составил свое мнение там, в горах. Но ты дал клятву корана владельцу замка Бауд. Сомневаюсь, что Маллин будет рад потерять такого корана, как ты.

В первый раз Ирнан позволил себе мимолетную улыбку.

— Посмотри, — сказал он. — Сам эн Маллин велел мне приготовить лук в конце; когда аримондец упал, а ты стоял и говорил с ним. Я почти уверен, он не будет возражать, чтобы я присоединился к тебе.

Блэз действительно посмотрел туда, куда указывал Ирнан, на ярко-желтый павильон вдалеке от них, и увидел, что там стоит Маллин де Бауд. Даже на таком расстоянии он видел, что молодой барон улыбается. Блэз поднял руку в приветствии, и воспоминания о той весне нахлынули на него. И тогда Маллин де Бауд, словно он был рожден для подобных жестов, для того, чтобы их делать на глазах у всего собравшегося народа, в ответ отсалютовал Блэзу поднятой рукой, а потом поклонился ему, как кланяются королям. Рядом с ним Соресина де Бауд, с утонченной грацией, в юбке зеленой, как трава, низко присела и оставалась в такой позе несколько мгновений, потом выпрямилась. Как по павильонам, так и по стоячим местам пронесся ропот.

Блэз с трудом глотнул, стараясь, без особого успеха, приучить себя к подобным вещам. Трудно было удержаться от желания ответить тем же, но человек, заявивший права на корону, не кланяется мелким баронам. Правила игры менялись; а с этого утра они изменились на всю его оставшуюся жизнь, какой бы долгой или короткой она ни оказалась. В этой мысли было нечто пугающее.

У него за спиной послышалось сухое покашливание. Он оглянулся через плечо на Рюделя и Валери.

— Надо заняться этим ухом. И есть еще четвертая стрела, — буднично произнес Валери.

У Рюделя было странное выражение лица, словно в нем боролись восторг и изумление.

— И человек, пустивший ее, выходит на сцену во время нашей беседы, словно коран, снявший маску, в конце кукольного спектакля. Это и есть конец пьесы, Блэз. Лучше соображай быстрее. Посмотри на другой шатер.

Блэз посмотрел. Из-за шатра аримондца почти так же, как из-за занавеса на сцене, разряженный в зеленые и золотые одежды, с большим луком в руке, вышел Уртэ де Мираваль.

Теперь его увидели зрители павильонов и стоячих площадок, и поэтому шум снова усилился, что не удивительно. Под этот шум Уртэ зашагал к ним размеренной, неспешной походкой, словно всего лишь прогуливался по землям Мираваля.

Он подошел к Блэзу и остановился, прямой, как копье, несмотря на свои годы. Там, где они стояли, было тихо, хотя вокруг них шум нарастал.

— Не жди еще одного поклона, — сказал Уртэ. — В последний раз, когда я интересовался этим вопросом, королем Гораута был Адемар. Боюсь, я не кланяюсь нахальным самозванцам.

— Тогда зачем ты спасаешь им жизнь? — Этот вопрос задал Рюдель, так как Блэз продолжал молчать, лихорадочно соображая.

Герцог даже не взглянул на Рюделя. Он смотрел в глаза Блэза, скупо улыбаясь.