Сломанная игрушка (СИ)

Единорожка понимала, что напропалую врет. Никто из них больше не сможет вернуться на ранчо, если не хочет окончательно погубить с таким трудом воссозданный уголок Эквестрии в здешнем неприветливом мире. Однако если мыш не сможет уцепиться за соломинку, то перестанет жить здесь и сейчас. Существование, возможно, и продолжится, но жизнь — окончится.

Джерри встал, молча подошел к Лире и, морщась от боли, залез на спину спешно присевшей пони.

— Пошли, — сказал он отсутствующим голосом. В нем больше не было отчаяния. В нем не было вообще ничего.

Люди синхронно вздохнули, а Лира, изо всех сил стараясь не разреветься, поднялась и зацокала к лестнице.

За гриву цеплялись пальцы Джерри, и единорожка находила в себе силы казаться уверенной, хотя сердце разрывалось от скорби и сочувствия.

И было хорошо, что мыш не мог видеть заполненных слезами золотистых глаз…

Ричард Оуэнс, с гордостью носивший имя основателя компании более восьмидесяти лет, нетерпеливо ходил по темной комнате взад-вперед.

Наконец, терпение президента БРТО лопнуло, и он поднял руку с коммуникатором.

— Лестер, что там происходит?

Никакого ответа не последовало.

— Меченый, ты меня слышишь? — снова спросил Оуэнс, — Отвечай!

— Он не сможет ответить, — раздался голос Элен Флаис.

Комната осветилась бледно-зеленым светом, что исходил от рога пони-синтета.

— Что?!

— Он погиб, — сказал Виктор, — Как и весь его отряд. От рук твоего же творения, судьи Рока.

Мистер Оуэнс быстро совладал с собой и, скрестив руки на груди, сел на письменный стол.

— Опять вы, детишки, — сказал он, — Что вас вновь привело ко мне?

— Ответы, — хором ответили Лира и бывшая директор по развитию.

— Что заставляет вас думать, что я отвечу?

Люди держали в руках бластерные винтовки, очевидно, взятые с трупов боевиков. В этом Оуэнс не сомневался. На единорожке по-прежнему сидел мультяшный мыш, правда, на мордочке его было отрешенное выражение, будто он целиком погрузился в себя.

Два вороненых ствола уставились на Оуэнса. Теперь его не могли защитить никакие деньги.

— Окей, спрашивайте, — решил уступить президент БРТО.

В его жизни было множество вещей, которые не хотелось терять, погибнув из чувства глупой гордости. Однако и рассказывать что-либо он не то чтобы рвался.

— Что такое «Оверлорд»? — спросил Виктор.

Ричард Оуэнс посмотрел на него. В голове прокрутились возможные варианты развития событий.

Флаер им не угнать: на верхней площадке они настолько защищены, что без спросу их можно взять, лишь имея допуск глобальных спецслужб. А внизу… внизу, не дождавшись штатного ответа от постов охраны, скоро появится куча спецназа.

Другое дело, что мистер Оуэнс за долгие годы своей карьеры давно уже разучился столь филигранно лгать, как умел в ее начале. Для таких целей у него теперь имелась целая пресс-служба, освобождавшая его от этого утомительного занятия, да и круг его общения был достаточно узок для того, чтобы оставаться откровенным.

Но сейчас ему необходимо было тянуть время до прибытия безопасников. Главное теперь успокоиться, грубостью навязать диалог и попытаться сначала изложить наименее ценные сведения…

— Ваша взяла, — сказал президент БРТО, — «Оверлорд» — это разновидность поведенческой программы.

— Чьей? — спросила Элен.

— Универсальной.

— Для синтетов? — уточнил Виктор, но собеседник только выразительно поднял бровь, будто призывая вспомнить прошлый разговор.

— Это нелогично, — продолжила рассуждать девушка, — Если у БРТО есть такая программа, если каждый житель Шпилей — синтет, на кой дьявол понадобились другие синтеты?

— Все просто. Технология. Обкатав поведенческие программы на тех, кого ныне считают синтетами, мы постепенно разработали принципы их передачи по наследству. «Ключом Жизни».

Виктор вздрогнул.

— Но почему? — вдруг подала голос Лира, пока люди переваривали информацию, — Зачем Вы это делаете? Почему не дать синтетам жить так, как им нравится?

Мистер Оуэнс, почувствовавший себя в своей стихии, сдержанно рассмеялся:

— Милая… эм… леди, Ваш вопрос немножечко не по теме. Начнем с того, что такое понятие, как «свобода воли», для Вас официально отсутствует. То, что Вы считаете собственным выбором, было прописано в Вашей подкорке в биоцентре, где Вы были выращены, и любое отклонение классифицируется как сбой программы. Впрочем, это хорошо объясняет отсутствие у синтетов законодательно закрепленных гражданских прав. Что же до, скажем так, неофициальной точки зрения, то главный аргумент против освобождения искусственных существ — это удобство. Мы порабощаем, насилуем и режем их, потому что желаем этого. Потому что у нас есть для этого подходящие устройства и потому что они не могут дать нам отпор. Вседозволенность — давнишняя мечта человечества. И превосходно продающийся товар. Спрос, порождающий предложение.

Огонек на роге пони загорелся ярче, а в голосе послышались слезы:

— Но мы же живые! Как же можно так…

— Я Вас, вероятно, разочарую, но всем наплевать, — сказал Оуэнс, — Людям издревле было плевать на все, что находится вне зоны их комфорта. Голод в других странах? Но ведь не у нас. Нет работы у миллионов? А у меня есть. Всегда так было и будет.

Лира вдруг взвилась на дыбы и громко стукнула копытцами об пол.

— Нет! — почти крикнула она, — Есть вещи, которые сильнее безразличия! Сильнее любого зла!

Мистер Оуэнс сложил руки лодочкой и обвел взглядом собравшихся в его кабинете синтетов и людей.

— А ты что скажешь, моя дорогая Элен? — спросил он.

— А я скажу, что у меня руки чешутся тебя пристрелить, шеф. Как снимается копия с воспоминаний? Почему я помню свою жизнь, если я — резервная копия?

— Да уж, — поддержал Виктор, — я не представляю, как это вообще возможно.

— Ну же, не будьте детьми. Вы же живете в Белом городе, там кругом — электроника, сложные системы, в которых вы не разбираетесь, верно? Нейросканеры стоят везде в Шпилях. И считывают информацию в режиме онлайн, пока вы дома. А так как дома вы как минимум спите… Мне продолжать?

— Но зачем все это? — спросил Виктор, но ответила ему Элен:

— Все просто. Магнаты вроде него с девятнадцатого века хотели контролировать все и вся. И теперь у них появились инструменты.

— Да, корпорации с девятнадцатого века стали контролировать все, — вставил Оуэнс.

Подала голос пони:

— Мы расскажем всем!

— Зачем? И главное, что? — спросил мистер Оуэнс.

— Затем… затем, что так нельзя! Это… ужасно!

— Получается, и я не имею права на чувства? — встряла Элен, — я же тоже синтет, как недавно тут было сказано? И Виктор?

— Ну да, — Оуэнс подтвердил это как само собой разумеющееся, — ваша имитация просто совершенна, но она — имитация. Процесс обкатали на таких вот, как эти.

Презрительный кивок в сторону мыша и пони заставил слезы снова беззвучно политься из глаз единорожки.

— Вы что, провоцируете сбой программы? — спросил вдруг Виктор, — Лира — живее всех живых и куда добрее и человечнее большинства людей!

— Знаю. Ее сделали такой в моей компании, мальчик из пробирки. Как и тебя.

— Я все больше склоняюсь к идее «рассказать всем», — сквозь зубы процедила Элен Флаис, — Например, на пресс-конференции.

Виктор бросил взгляд на черный кейс, что все еще лежал на столе президента БРТО. Эта тайна уже унесла жизни многих живых существ, и неизвестно, скольким еще предстоит пополнить этот скорбный список.

— Вам никто не поверит, — сказал хозяин жизни.

— Поверят, — сказал Виктор, в груди которого разливался гнев, — В этом чемодане все данные. «Оверлорд», «Ключ жизни»… Может, и еще что найдется. Уверен, спецслужбы смогут вскрыть все это.

Оуэнс не подал вида, но от молчавшего до сих пор Джерри не ускользнуло, как дернулся глаз президента БРТО.

Тот, чувствуя шах и угрозу мата в партии, решил снизить градус цинизма: