Плечом к плечу (СИ)

Арай Ватере — дело иное. Алые маги во все времена славились приверженностью принципам свободы. Будучи правой рукой ректора Лидберга, официального главы Альянса, немолодой уже Ватере должностью этой немало тяготился. Путешествия и приключения привлекали его столь же сильно, как и много лет назад, когда он ещё не носил титула и не имел права называть себя магистром. Альянс не понёс в войне серьёзных потерь, среди пламенных найдутся желающие занять освободившееся место во дворце с алым шаром огня. А он… отдав службе Альянсу несколько десятилетий, Ватере считал, что имеет право на закате жизни заняться тем, чем считает нужным. Мысль появилась три года назад, когда юная, неопытная, но убежденная в своей правоте девчонка явилась в Алый Путь просить — нет, скорее, требовать — союза и помощи. Потом — битва на Ясе, поход к столице, окончание войны, несколько экспедиций… Жизнь била ключом, и Ватере намеревался продлить это восхитительное состояние как можно дольше.

Очень скоро ему предстоит окунуться ещё в одно приключение.

От флагманской шхуны отошла шлюпка. В отличие от самого корабля, шлюпка была нагружена так, что едва не черпала бортами воду. Четверо гребцов усиленно работали вёслами, на носу, демонстрируя презрение к качке, стоял высокий человек в дорогом камзоле из синей, с золотой отделкой, кожи. Ветер трепал пышный плюмаж щегольской шляпы, чёрная маска закрывала лицо.

— Сам Родан?

— Может быть, — хмыкнул Блайт. — Но слабо верится.

Бывший Консул облачился в легкую кольчугу и уже трижды пытался уговорить Ташу последовать его примеру. Девушка упиралась — она вообще не любила всё это железо, предпочитая делать ставку на ловкость и быстроту. А вот инталийские солдаты защитой не брезговали — торопливо надевали тяжёлые кольчуги, тщательно затягивали ремни кирас и застегивали на запястьях массивные наручи. Упади в воду — и море примет тебя с распростертыми объятьями, не давая и малейшего шанса на спасение. Но каждый солдат знал, что его задача в битве не спасти собственную жизнь, а выстоять под отчаянным натиском пиратов — и сделать это без доспехов не так просто.

Атаковать боевой корабль Ордена для пирата — самоубийство. История не помнит случая, чтобы светоносцы потерпели поражение в стычке с корсарами при равных силах. Выучка, умение держать стену щитов и прикрывать спину товарища неоднократно доказывали своё превосходство над безудержной отвагой и яростью пиратов, которые в бою, как правило, действуют каждый за себя.

Правда, по слухам, адмирал Родан изрядно вымуштровал свои команды, прививая не склонным к дисциплине морякам понятия строя, взаимовыручки, тактики. Считалось, что Родан не знал поражений. Вернее — он ни разу не проигрывал бой, которым руководил лично.

— Наши люди готовы? — спросила Таша, закончив важнейшую для мага работу. Заготовки боевых заклинаний были тщательно сплетены и готовы к бою.

— Вполне, — кивнул арГеш.

Его эмалевые латы не должны были насторожить пиратов — рыцари Ордена рассматривали свои доспехи как отличительный знак, пользуясь ими при каждом удобном случае. А уж в столь официальной обстановке тем более странно было бы увидеть светоносца без лат и длинного, до земли, тяжёлого белого плаща, отделанного мехом и украшенного золотым эмиаловым диском. Рядом, словно две башни, высились старшие офицеры арГеша — как и он, в полном боевом облачении, лишь шлемы покоятся на сгибе левой руки.

Шлюпка вплотную подошла к борту «Светозарного» — теперь можно было рассмотреть, что большую часть суденышка занимает какой-то явно тяжёлый груз, прикрытый небрежно наброшенной сверху парусиной.

— Адмирал Родан желает нанести визит сэру арГешу, командующему эскадрой! — крикнул один из матросов. Человек в маске, не меняя позы, неподвижно стоял на носу шлюпки, не соизволив поднять взгляд на рыцарей.

— Сбросить штормтрап! — приказал капитан и, помедлив, поинтересовался: — Что за груз?

— Подарок командующему от адмирала, — ухмыльнулся матрос. — Лучшее кинтарийское вино. Дюжина бочек. Прикажите поднять груз на палубу фрегата, сэр.

— А что, сам адмирал утратил способность говорить? — Таша, как обычно, не сдержалась.

Человек в маске поднял глаза на волшебницу, и его тонкие губы изогнулись в презрительной ухмылке.

— Слова адмирала, леди, будут уместнее в иной обстановке.

Или эти слова послужили командой, или же пираты просто сочли, что подходящий момент настал — так или иначе, но они начали действовать. В одно мгновение в борт фрегата вонзились кошки с привязанными к ним канатами, намертво принайтовав суденышко к «Светозарному». Тут же полыхнуло — сперва не слишком впечатляюще, а затем столбом ударив в небо — пламя. Похоже, бочки в шлюпке были под пробку залиты горючим маслом. Пятеро пиратов — в том числе и человек в синем — были уже в воде и изо всех сил гребли к шхуне, резко изменившей курс и шедшей теперь наперерез фрегату. Пламя, яростно лижущее борт, уже перекинулось на паруса, ползло по смолёным канатам — кто-то из матросов бросился к огню, выплеснул в пламя воду из кожаного ведра — и тут же с проклятьями отпрыгнул — его усы дымились, лицо перекосилось от боли. На смену ему подскочил второй матрос, третий… Заработала помпа, обрушив на горящий борт струю воды — не так просто погасить пылающее масло, но экипаж любого боевого корабля учится бороться с огнем чуть ли не чаще, чем быстро ставить паруса или откачивать воду из трюмов. Не приходилось сомневаться, что с пожаром справятся — но, на некоторое время, «Светозарный» оказался парализован.

А бой уже шёл везде, куда ни кинь взгляд. Пиратские суда начали действовать одновременно.

Морское сражение — дело неспешное, можно сказать, долгое. Корабли маневрируют, стараясь выбрать наиболее удобный угол атаки или не подставить борт таранному удару, сходятся на расстояние выстрела из катапульты — и вновь расползаются в разные стороны, торопливо заливая водой пожар, оттаскивая в трюм раненых и готовясь к новому витку боя. Иногда к одному из капитанов удача поворачивается спиной — и с борта судна, управляемого более умелыми руками, летят не только стрелы, но и абордажные крючья. И тогда бой из осторожной тактической игры становится настоящим боем — яростным, отчаянным, кровавым. Брызжут искрами клинки, летят на палубу отрубленные конечности, хрипят умирающие и проявляют полнейшее равнодушие к происходящему те, кому уже не поможет и лучший лекарь. А вокруг бушует огонь, который уже некому тушить, свистят стрелы, и часто боец, нанося удар, не знает, приближает ли он этим победу или лишь на несколько мгновений оттягивает гибель свою и последних из товарищей.

Но момент, когда приходит время клинкам быть извлеченными из ножен, наступает нескоро. Поэтому, как правило, невозможно напасть на корабль неожиданно… ну разве что подкравшись в густом тумане или приблизившись под покровом ночи.

Пиратам это почти удалось, и лишь внимательность капитана арГеша не позволила планам разбойников реализоваться в полной мере. Корабли Родана приблизились к объединенной эскадре почти вплотную, рассредоточились так, чтобы занять наиболее выгодное положение для атаки. Им не препятствовали — до первой стрелы или горшка с горящим маслом суда с Южного креста считались дружественными. Но экипажи большей частью успели принять хоть какие-то меры предосторожности, хотя полностью заставить атаку пиратов утратить элемент внезапности не удалось.

Два небольших тендера атаковали огромную триеру — но за несколько мгновений до столкновения отвернули в стороны и прошли вдоль бортов кинтарийского корабля, ломая вёсла и калеча гребцов, одновременно осыпая противника градом горящих стрел и горшков с пылающим маслом. На триере тут же вспыхнул пожар и командам стало не до отражения нападения — а несколькими минутами позже в борт ударил таран галеры, разворотив доски и впустив море в трюмы. И без того слишком громоздкая и не особенно остойчивая, триера разом приняла на борт чудовищное количество воды — и опрокинулась. Воины, матросы, офицеры — все полетели в воду, чтобы быстро найти свой конец в солёных волнах. У кого-то были шансы спастись — бросить оружие, сорвать тяжёлый шлем или, если повезет, полоснуть ножом по ремням кирасы. У гребцов шансов не было — часть из них уже и так были изуродованы или убиты обломками длинных весел, живым оставалось лишь позавидовать мертвым. В Кинтаре на скамьи сажали рабов, в Империи — каторжников. И тем, и другим не полагалось излишней свободы, людей сковывали цепями — и в момент гибели триеры вряд ли кому-то из надсмотрщиков пришла в голову человеколюбивая мысль открыть замки. Над морем пронесся единый слитный вой — сотни несчастных прощались с жизнью.