Кузница Тьмы (ЛП)

Положив ее под окном, Вренек открыл щеколды, оттолкнул ставни. Выглянул вниз. Орфанталь как-то раз прыгнул с этого этажа, из кладовой над кухней, словно котенок приземлившись в кучу отходов. Испачкался весь, и Вренека выпороли за то, что не помешал.

Сейчас пол обжигал ему подошвы сквозь тонкую, изношенную кожу башмаков. Он высунулся еще сильнее. Внизу сушились кизяки, ведь это окно уже не открывают, а южная стена быстро нагревается. Он обернулся, одной рукой подхватил Джинью, затащив неловкое тело ногами вперед на подоконник. Потом рука ослабела и она выскользнула. Высунувшись, он понял, что девушка угодила в кизяки. Трудно было сказать, не сломала ли она ноги при падении - кровь заливала всё.

Вренек вылез наружу и прыгнул. Оттолкнувшись слишком сильно, угодил на самый верх кучи; толчок заставил тело скользнуть дальше. Приземлился он на здоровое плечо, но и оно зверски заболело от ожогов и синяков.

Встав, Вренек похромал назад и вытащил Джинью из навоза. Увидел, что веки ее затрепетали и снова замерли, но она дышала - хорошо, значит, всё снова хорошо.

Снова поднять ее оказалось сложнее, ведь болели оба плеча - но ему удалось. Пошатнувшись, он пошел к руинам сгоревших конюшен. Жар давил в спину. Скользнув в провал каменного фундамента, он оказался в более прохладном и лишенном дыма месте. Положил Джинью и сел рядом, прислонив спину к стене.

Глядя в красивое лицо. У нее дергался один глаз, когда она уставала, но сейчас оба глаза были закрыты. Но даже когда глаз дергался, ему это казалось милым, она делалась даже прекраснее прежнего. Трудно было придумать, что делать дальше. Народ в селении увидит дым и поймет, что имение сгорело. Но особенно не озаботятся. Их там мало осталось. Забеспокоиться могут лишь мама и хромой дядя Джиньи.

Итак, он будет их ждать.

А выздоровев, смастерит копье (Орфанталь откуда-то узнал и однажды показал, как делать). Найдет прочную палку, обдерет и поравняет, и обожжет для прочности, особенно на конце. Заимев копье, отправится на охоту - выслеживать сержанта, которая его ударила, и тех троих, что издевались над Джиньей, а потом и тех, что убили леди Нерис в доме. Найдет, ведь у него есть три имени. Телра, Фараб и Прилл.

Он смотрел на ободранные коленки, на красные рубцы и ожоги по всему телу; волосы стали белыми и осыпались прахом, над брызгами крови плясали мухи. Он ощущал и боль в голове, тоже красную, но решил ей не поддаваться.

"Она назвала меня отрицателем, но я никогда ничего не отрицал. Даже ничего не спрашивал и не просил. Монастырь я видел один раз, на той стороне реки, и он был похож на крепость или то место, куда ссылают преступников. Я испугался".

Он хотел стать героем. Спасти всех. Спасти леди Нерис, как сделал бы Орфанталь. Но вся жизнь пошла не так.

"Не нужно ей было меня протыкать. Это большее любого битья.

Однажды я проткну ее и погляжу, понравится ли".

Услышав тонкий, неверный голос мамы, в безнадежной тоске выкрикивавшей его имя, Вренек издал бессловесный вопль; когда она, наконец, увидела его и он увидел ее, он неудержимо зарыдал.

Наставник Сагандер тяжело оперся на костыль. Мягкая подушечка вовсе не помогала против боли в плече, но единственная нога болела куда сильнее. Он и не знал, что может быть столько боли в бедном старом теле, что каждый спазм и толчок могут рассылать горькие волны. Ему казалось: всё внутри, под кожей, стало чернее дегтя, боль и ненависть сплелись в дикарском поединке - любовники, вознамерившиеся сожрать один другого. Но и это не худшая мука. Он ощущает отсутствующую ногу, ее негодование, ее непрестанные призывы. Она преследует, прорывается сквозь ощущения жестокого холода и режущего жара, сводящий с ума зуд и ломоту в костях.

Он стоял, опершись о стену узкого прохода, и пытался разобрать разговор у дверей. Из окошка кельи он заметил солдат Легиона. Что-то творится во внешнем мире, маршируют неслышимые сапоги; добровольная самоизоляция, служившая целям исцеления, отныне сдавила его так, что разум начал стенать.

Неслышимый стон успел его изнурить. Солдаты Легиона в Абаре Делак. Около дюжины въехали в монастырь; он видел монахов с оружием и, кажется, у ворот началась схватка.

А он тут, слишком слабый, чтобы выбраться.

Мальчишке придется за многое ответить. Лучше бы утонул подо льдом в тот год. А насчет трех его сестер... он видел достаточно, чтобы понять: отцу следовало перерезать им глотки при рождении. Дом Драконс проклят собственной кровью, собственной историей, тайны коей лорд хранит так ревностно. Но наставник ощущал, что подобрался к некоторым истинам. Он не терял в монастыре времени.

Довольно отдыха. Боль никуда не денется. Сагандер заковылял по коридору. По сторонам были открытые кельи, свидетельства спешки. Внутри он видел скромные пожитки, ничего ценного, ничего интересного.

Культ возрожден. Уж это он успел понять. Источник во дворе переполнен. Фонтан в саду много дней бьет алым. Это тревожит нервы. Харкенас, вероятно, лихорадит. Сама Цитадель выстроена вокруг древнего храма речного бога. Думая об этом, Сагандер чувствовал некое удовлетворение. Глядя со стороны, понимаешь: Мать Тьма и ее культ лишь выскочки, хвастовство и демонстрация силы таят уязвимое сердце. Зреющее в душе презрение к Матери стало новостью, но он находил удовольствие, лелея его.

Пыхтя, он дошел до конца коридора. Слева была колоннада трансепта, ведущая к заду собраний и Палате Бдения, а затем к выходу. Год назад он добрался бы туда за пару десятков сердцебиений. Сейчас же это казалось непосильным.

Вокруг не было никого, способного оказать помощь - хотя в последнее время ему помогали неохотно. Их сердца затвердели; и он знал, что так и случится. Сочувствие уступило место жалости, жалость дала дорогу отвращению и презрению. Вскоре ему придется покинуть это место. Ему могут отказать в пище или ванне, в носилках. Смертные повсюду одинаковы, какие бы высокомерные обеты не давали. Помощь оказывают лишь в расчете на взаимность. Надежда на воздаяние скрыта за любым актом благотворительности. А ему нечего предложить, нечего, кроме новых нужд, новой слабости и нового убожества.

Видя тело, они полагают изувеченным и разум. Но тут они сглупили.

Он намерен использовать разум ради свержения Дома Драконс, а потом соперников-ученых в богатых домах и переполненных лекционных залах... а потом, если сможет, самой Матери Тьмы.

Да, изменилось всё. В несовершенстве есть достоинство, скрытое место для силы и воли. Калека находит выгоду в жалобах. Раненый показывает раны и досыта питается жалостью. "Смотрите, как я хромаю. Идите за мной, и погибнете".

У дверей он помедлил. Алые вспышки волнами заполнили голову. Он покрылся потом и отвратительно вонял. Единственная нога дрожала. "Некому меня нести. Они заплатят" . Сагандер возился с засовом. Теперь все сложно. Ему должны были дать слугу.

"Я проваливаюсь под лед".

Мысль заставила его ухмыльнуться. Наконец дверь открылась. Хлынула одуряющая жара, утоптанный белый песок двора сверкал так, что Сагандер отшатнулся. Он ждал, когда привыкнут глаза; похоже было, что дыхание теперь навеки останется частым и болезненным.

В трех шагах были главные врата. Хозяйка стояла у зарешеченного окошка, с ней вооруженные монахи. Другие братья заняли деревянный помост на оборонительной стене. Под навесами угловых башен команды внимательно следили за тяжелыми арбалетами - тетивы взведены, болты вставлены. Грубая воинственность картины поразила его. Он вышел, шагая по лестнице наискосок, чтобы не упасть. Увидел поблизости одного из братьев. Юноша подтягивал ремешок на левом наруче. Сагандер обратился к нему: - У нас война, брат?

- Наставник. Целое путешествие вы совершили, добираясь сюда. Я поражен.

Сагандер подавил гримасу. - В следующий раз вы будете ожидать меня на прополку грядок.