Драконья гавань

— Са упаси, нет! Ни за что!

Теперь Седрик посмотрел Карсону в глаза, и увиденное надорвало ему сердце. Лицо охотника было замкнутым, взгляд — непроницаемым. Он ждал. Ждал рассказа о том, как его обманули, как обвели вокруг пальца. Он гадал, не вынашивает ли его любовник какие-нибудь планы и сейчас. Седрику пришлось отвести взгляд.

— Джесс знал, что я сделал. Как-то ночью он видел, как я вернулся на баркас и выбросил окровавленную одежду. Но я… не знаю, почему. И вряд ли когда-нибудь узнаю. Так вот, той самой ночью я выпил немного крови Релпды. Ты тогда решил, что я отравился. Дело было не в этом, но результат вышел похожий.

Седрик припомнил те дни. Теперь они казались совсем далекими, выдуманными.

— Пару раз я приходил в себя и заставал рядом Джесса. Я думал, он заходит меня проведать, как вы с Дэвви. Но теперь я знаю, что он просто обыскивал каюту. Он знал, что у меня есть. В тот день, когда я… когда я его убил, он показал мне алую чешуйку с дракона Рапскаля. Элис дала ее мне, чтобы я зарисовал в журнале. А потом забыла о ней, и я оставил ее себе. Джесс знал об этом и нашел чешуйку. Но признался, что не нашел всего остального. Думаю, он рассказал об этом Грефту, а тот отыскал то, чего не смог Джесс. Наверное, затем Грефт и украл ночью лодку. Не для того, чтобы вернуться в Трехог. И даже не для того, чтобы увезти это все в Калсиду и продать. А для того, чтобы вылечиться самому. Исправить то, что разладилось в его теле.

Повисло долгое молчание.

— Но ему это не помогло, — заговорил затем Карсон, медленно и осторожно, как будто бы неспешно что-то выстраивал, слово за словом. — Он выпил кровь и съел чешую, но они его не вылечили.

— Возможно, они помогают только при содействии дракона, — неуверенно предположил Седрик. — Или, может, он и поправился бы со временем. Или он уже поправился, но яд галлатора убил его все равно.

— Наверное, теперь это не имеет значения, — тихо произнес Карсон.

— Прости, что не доверял тебе. Прости, что не рассказал все с самого начала.

— Ты ведь меня совсем не знал, — признал охотник.

Слова звучали как прощение, но в голосе все равно угадывалась отчужденность.

— Но это еще не все, — упрямо продолжал Седрик. — Я сам сделал то, в чем обвинил Лефтрина. Я использовал Элис, чтобы подобраться поближе к драконам и обокрасть их наживы ради. Но почему-то я был уверен, что это совсем разные вещи. Мне казалось, что я могу так с ней обойтись и скрыть это от нее, чтобы не причинить ей боли. И я полагал, что Лефтрин сделает то же самое, но его не будут заботить чувства Элис.

Седрик поднял взгляд на Карсона. Лицо охотника было застывшим и непроницаемым.

— Я был таким дураком, Карсон. Ты же знаешь, поначалу я даже не слышал драконов. Они казались мне, ну, чем-то вроде умных коров. Так почему бы не зарезать одну и не продать мясо? Мы постоянно режем коров. И только глотнув крови Релпды, я смог ее услышать. И понять, что она такое, каковы они все. Если бы я знал с самого начала, если бы понимал, то сразу же отказался бы от этого замысла.

— Элис.

— А что с ней?

— Ты задумывался, что станется с ней после того, как ты сбежишь с Гестом? — тяжело спросил Карсон.

Его руки, сильные, мозолистые и умелые, продолжали наводить порядок в лодке. Он аккуратно убрал весла, разложил по местам снаряжение Грефта. Только ряд склянок остался стоять на банке, обвиняя.

— Немного, — признался Седрик. — Нечасто. Я думал, возможно, у нас получится обставить все так, будто мы погибли на море. Тогда она стала бы вдовой Геста. У нее осталась бы часть его денег и имущества, так что хватило бы на безбедную жизнь. — Седрик виновато вздохнул и признался: — Как-то раз я даже вообразил, что всем было бы лучше, если бы она забеременела. С ребенком она не скучала бы, он стал бы наследником Финбоков, а Элис распоряжалась бы всем состоянием до его совершеннолетия.

Карсон переделал все мыслимые дела во второй лодке. И теперь сидел в ней, сгорбившись. Темные глаза из-под густых бровей озирались по сторонам. Это были глаза охотника, вечно настороженные, вечно ищущие. За лодками по-прежнему следили несколько галлаторов, но они прекрасно сознавали присутствие Плевка. Тот уже все доел и теперь шумно чистился, поглядывая на ящеров. Даже пара хищников и человеческое тело явно не насытили его. Некоторое время тишину нарушал только его плеск.

Седрик неожиданно встретился взглядом с Карсоном.

— Я знаю, что ты наконец рассказал Элис о вас с Гестом, — заговорил охотник, осторожно подбирая слова. — А об этом ты упомянул? О том, что отправился с ней, чтобы убить дракона и продать мясо в Калсиду?

— Нет. Этого я ей не рассказывал, — признался Седрик и заставил себя не отводить глаз. — Мне не хватило духу.

Карсон шумно втянул носом воздух и медленно выдохнул. Собрал со скамьи склянки и протянул Седрику. Тот принял их в сложенные ковшиком ладони. Карсон сел на освободившуюся банку, развязал веревку, соединявшую лодки, и взялся за весло.

— Ты не сможешь начать ничего нового, пока не покончишь со старым, Седрик.

Он погрузил весло в воду и оттолкнулся от лодки Седрика. Плевок, почуяв, что они возвращаются на баркас, тщетно попытался ухватить еще одного галлатора. Ящеры забились под притопленные корни кустов, где дракон не мог до них добраться. Плевок разочарованно взревел, а затем смирился и последовал за Карсоном. Седрик смотрел им вслед. Ни один из них не оглянулся.

Юноша побросал склянки на дно лодки. Они закачались на воде, которую он не потрудился вычерпать. Седрик пинками разогнал их в стороны. Затем поудобнее устроился на банке, взял весло и последовал за Карсоном. Начался дождь.

Официальный запрос Совета торговцев Удачного к Советам торговцев Дождевых чащоб в Трехоге и Кассарике, по просьбе семейств Мельдаров и Кинкарронов, относительно судьбы экспедиции, ушедшей на «Смоляном», и в особенности благополучия Седрика Мельдара и Элис Кинкаррон.

Глава 19

ГРЯЗЬ И КРЫЛЬЯ

К середине утра «Смоляной» застрял и не смог двигаться дальше. Лефтрин ничуть не удивился. Он уже некоторое время этого ждал. Весь вчерашний день лапы баркаса касались самого ила. Ему приходилось больше идти, чем плыть, и от получившейся качки у нескольких хранителей разыгралась морская болезнь. По мере того как день разгорался, а вода мелела, тревога Лефтрина нарастала. Он протрубил в горн, созвав к баркасу все лодки, а затем снова разослал их в разные стороны, на поиски воды поглубже.

Когда вечером все они вернулись, никто не принес добрых вестей. Поблизости не было заметного течения, а мелководье так и тянулось во всех направлениях. Соломинка, брошенная в воду, не отплывала от борта лодки, а почти сразу терялась среди камышей, растущих тут еще гуще, тогда как голубеющие на горизонте предгорья казались все такими же далекими на фоне затянутого облаками серого неба.

Баркас остановился по собственной воле. Некоторое время Лефтрин ощущал, как он стоит и размышляет. «Смоляной» потянулся к нему, вероятно, в поисках решения, которого у Лефтрина не было. Затем, чуть заметно вздрогнув, корабль поджал лапы и устроился в грязи. Воды едва хватало, чтобы удержать его на плаву. Волна печали и безнадежности затопила Лефтрина, захлестнула сердце. Они достигли конца пути. И это не Кельсингра.