Кембрийский период (Часть 1 — полностью, часть 2 — главы 1–5)

Снова — молчание. Клирик ждал. Долго. Когда совсем собрался уходить — друидесса сообщила:

— А ты всё-таки богиня. В нашем, в старом смысле. От этого отречься тебе не удалось. Только убежать. Ненадолго. Но твоя суть тебя догонит. Ведь так уже было один раз, верно?

И улыбнулась. Задумчиво, иронично, окончательно.

Вот после этого Клирик чуть поклонился — друидесса хихикнула, но ничего не сказала — и ушёл.

И вот — пришёл день. Проводив взглядом очередной мешок, Немайн объявила — пора!

— Кажется, с утра мы хорошо накрыли глотку, на полтонны, — по расчётам Клирика, холм был безопасен уже неделю как, но для верности в пещеру закинули в полтора раза больше мешков и камней, чем было необходимо, — Теперь или они уйдут, или я запою их насмерть. Помните, для чего всё было? Гвину для пугалки, чтоб орать наружу, нужна большая дырища. Вот, теперь она достаточно уменьшилась, чтоб я могла спеть внутрь, а он наружу не мог.

Немайн — не верилось Клирику, что это выделывает он сам — сняла перевязь с ребёнком. Поколыхала. Уронила слезу. Отдала Анне.

— Пойду прогуляюсь. А остальным рано. Вдруг мы Гвину не до конца пугалку отбили?

И отправилась навстречу воплям — всё ещё грозным, но уже истошным. Петь пещера не перестала. А вот пугать… Тембр голоса ветра явно повысился. Может, и с частоты страха ушёл?

Час спустя Немайн лежала в траве, открыв глаза облакам. Дело было сделано, можно было слушать пение моря без боязни, что Кричащий холм снова оживет. «Барабашка» усмирён, а затупленный геологический молоток ждет услуг кузнеца. Какой-то он оказался хлипкий: то ли из-за плохого железа, то ли узковат получился, но острие практически стало вторым обухом. Поработать пришлось немало — и без толку. Гвозди из мягкого железа плющились о скалу. Пришлось искать щёлочки, вбивать туда благоразумно прихваченные с собой щепки — и так закрепить перед полузасыпанной дырой тканевый пластырь. Теперь осталось заменить его деревянным щитом — и холм безопасен.

Хотелось хлопнуть стакан «противошокового» греческого коньяку по привычке "пожарной команды" концерна. Закурить — сказался образ из боевиков. И — Клирик различил послание организма с ужасающей отчетливостью — под мужчину.

— Тьфу на меня, — сообщил Клирик облакам, — тут такой триумф, а вместо этого… Ну ладно. Встаём. Работаем. Финальная показуха. Интересно, внизу услышат? Всё-таки полтораста метров.

Сошло бы и без пения — но нужно убедить людей, что Гвин с холма убрался насовсем. Выбора в репертуаре не оказалось. Из того, что чётко держалось в памяти — подходила одна единственная песня. Которую не нужно переводить. Которая не будет сочтена за языческое заклинание… А Гвина нужно побеждать правильно. Тем более, внизу сидит викарий, и пишет отчёт епископу. Что ж. Немайн встала. Взяла в руки посох. И заковыляла к свежезаткнутой пещере.

Отец Адриан и правда, сидел и писал. Покуда тихо, без имён. Не доклад, не отчёт. А историю жизни святой и вечной. Которая неизбежно обязана со временем превратиться в житие. В этом он окончательно уверился, когда августа сумела взойти на холм Гвина. Повторив подвиг святого Коллена. Повергнуть нечисть мановением руки и святой водой не смогла. Нашла другой способ! Достойный не святого-отшельника, а святого-царя. И теперь намеревалась повергнуть зло окончательно…

Маленькая фигурка добралась до вершины. Прибила к зеву пещеры покров. Отдохнула. Забивать гвозди в камень — работа нелёгкая. Наконец — встала, в последний раз повернулась лицом к упорствующему, не сдавшемуся врагу. И — запела.

Викарию не пришлось переживать ни секунды. Голос августы, поющей в полную силу, легко прорезал расстояние и ветер… И это было не заклинание.

— Она может вести легион, — заметил сэр Эдгар, — в смысле, её услышат в любом шуме. Весь строй. Оба фланговых охранения. И в глубину — от передовых дозоров до обозников!

Викарий молчал. Слушал насквозь знакомые слова. Которые сам повторил сотни и тысячи раз. Молитва звучала немного странно — некоторые слова Августина повторяла, словно боялась сбиться и что-то пропустить. Ну, а голос ангела… "Ave, Maria". А что сильнее этой молитвы и молитвы Господней?

Чудо длилось недолго. Молитву потребовалось спеть всего один раз.

А потом августа спустилась с холма, и вверх бросилась армия.

Кончено.

Что там происходило, в холме, кто кричал, кто бежал, кто убит… В полузасыпанном тулмене остались только земля и обломки скал. И куски мешковины, которые явившиеся к холму поживиться остатками добычи фермеры примут за остатки одежды убитых рабов Гвина…

Последняя крепость последнего языческого бога на земле Диведа пала.

"Пантера" прокралась в город совсем не по-танковому — неторопливо, спокойно, и даже не очень громко. За ней стелилась вечерняя тьма, помогала прятаться от любопытных взглядов. Немайн возвращалась почти тайком. Прекрасно понимала — грохнет лишний раз по камням римской дороги железный обод, высунут носы на улицу любопытные, найдётся горластый — набежит толпа. Окружат, заморочат, чего доброго к королю поволокут, или к епископу. А они не главные. Главный сопел у Немайн под боком, наполняя сердце ласковым теплом.

Что так случиться очень может — стало ясно на хуторе, где ночевал небольшой поезд. А ночевать пришлось. Курьеры добирались до города и обратно за день — с заводными лошадьми. Потом валились с ног… «Пантера» могла повторить подвиг, но к чему беспокоить ребёнка? Да и викинги первый день пути чувствовали себя не лучшим образом. Что из себя представлял осадный лагерь позавчерашним утром, Клирик для себя описал словами "Утро стрелецкой казни". Паролем было "Лучше бы я умер вчера", а отзывом "Лечи подобное подобным". Как можно напиться до такого похмелья слабеньким пивом и фруктовыми настойками, он не понимал — но местные ухитрились. Найдись поблизости какой-нибудь враг — и всё войско было бы вырезано без особого сопротивления. Часовые, которым не повезло со жребием, были трезвы и бдили — но их было всего четверо. Ни о каком марше с утра не могло идти и речи, так что сэр Эдгар, сам находясь не в лучшем состоянии, объявил днёвку. А сиду отпустил сразу. Чтобы глаза не мозолила, как на победном пиру. Трезвая — от пива только пену схлебнула, голодная — набила желудок салатом. А под носом груды мяса — жареного, варёного, копчёного. И рыбки. Морской и озёрной. Солёной, вяленой, и тоже — копчёной, варёной, жареной… А сыр! Не швейцарский, не сычужный, напоминающий скорее творог — зато свежий, вкусный. И тоже на выбор. Многие предпочитали овечий. Клирику в начале похода очень по нутру пришёлся козий. И всё это — под носом. Ешь, не хочу. А — нельзя! Кто угодно озвереет.